Обрывистые берега - Иван Лазутин

Секретарша была женщиной догадливой и, поняв, что ее похвалы в адрес Яновского Калерию уже утомили, быстро перестроилась на деловой и официальный тон.

— Мне только что звонил о вас Гордей Каллистратович и просил, чтобы я открыла для вас его кабинет. Вы можете уединиться, и вам никто не будет мешать. Там есть телефон, есть для заметок бумага, пишущая машинка… А если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, я к нашим услугам. — Секретарша достала из ящика своего стола толстую диссертацию, переплетенную в темно-вишневую ледериновую обложку и сверкающую позолотой тисненых букв на корешке, протянула ее Калерии и тут же, уловив на ее лице улыбку удивления, не удержалась: — Альберт Валентинович даже в этом эстет.

— Да-а… — протянула Калерия, — в таком оформлении можно посылать диссертацию на полиграфическую выставку.

Кабинет профессора Верхоянского был небольшим, но на всем лежала печать вкуса и строгого порядка. Книги на стеллажах стояли ровными рядами, расставленные по стенам полумягкие стулья темно-зеленой обивки гармонировали по цвету и фактуре ткани с портьерами. Ковровая дорожка, бегущая от двери к письменному столу, тоже частично вобрала в себя цветовые тона стульев, портьер и зеленого абажура.

Не тратя времени на разглядывание интерьера кабинета и книг, занимающих почти от пола до потолка глухую стену, Калерия, вооружившись ручкой и четвертушками плотной белой бумаги, лежавшей на письменном столе, приступила к чтению диссертации.

Введение, в котором, как правило, всегда ставятся вопросы, которые будут обосновываться и развиваться в диссертации, она прочитала бегло. А вот когда начала внимательно читать главы, то от страницы к странице стала испытывать непонятное ей чувство смятения, граничащего с тревогой. "А здорова ли сегодня я? Может, у меня в мозгу двоение?"

Через полтора часа, в течение которых Калерия прочитала около пятидесяти страниц, она сделала в диссертации закладку и, закрыв глаза, откинулась на спинку кресла. В эту минуту она сама себе вдруг показалась пассажиром, ехавшим в поезде из Владивостока в Ленинград. За несколько суток вагонной тряски и мелькания за окном всего того, что простирается на десятитысячекилометровом пути, она как бы сжилась с пассажирами вагона, сроднилась с приветливыми улыбками молоденьких девушек-проводниц, подрабатывающих в свои студенческие каникулы. А что касается пассажиров своего купе, то с ними переговорено столько, что биография каждого лежала у нее словно на ладони. Ничто так не сближает душевно открытых людей, как дальняя дорога. И вот на шестые сутки. Калерия приехала в Москву, распрощалась со спутниками по купе, с которыми успела чуть ли не сдружиться, поблагодарила милых девушек-проводниц, заметно уставших за дальнюю дорогу, и, сдав вещи в камеру хранения на Ленинградском вокзале, решила до отхода "Стрелы" поездить по столичным магазинам.

И все вроде бы шло своим чередом. Объехала на такси модные фирменные магазины и за час до отхода "Стрелы" приехала на Ленинградский вокзал. Взяла вещи из камеры хранения, сдала их носильщику и, следуя за его тележкой, подошла к своему вагону. И вдруг… Что это — наваждение или такое поразительное сходство? На платформе у посадочного тамбура стоят те же две милые девушки-проводницы, с которыми она ехала из Владивостока. Одна из них проверяет билеты, а другая стоит в тамбуре и, улыбаясь, приветствует входящих пассажиров. Проходя следом за носильщиком в свое купе, видит лица тех же пассажиров, которые шесть суток ехали с ней из Владивостока до Москвы. Она ничего не понимает, и ей становится страшно, уж не случилось ли у нее что-нибудь с головой? Но вот наконец она входит в свое купе, и ее смятение достигает предела: в купе сидят те самые три пассажира, с которыми она ехала до Москвы и при прощании (а все они ехали в разные города) крепко жали друг другу руки. Калерия, как во сне, рассчиталась с носильщиком и, поймав на себе отчужденные взгляды соседей по купе, лица которых она запомнила на всю жизнь, медленно опустилась на полку и закрыла глаза.

Сколько она сидела, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами, она не знала. Только теперь, справившись с чувством страха и опасением за свой рассудок, она поняла, что люди, о которых она несколько дней назад читала в диссертации Иванова, перекочевали со своими горестями и радостями в диссертацию Яновского. Пересев из поезда Владивосток — Москва в поезд Москва — Ленинград, они успели только сменить свои имена и фамилии, переправить в паспортах специальности и места жительства. А некоторые из них даже не успели сделать и этого.

Листая страницы диссертации, Калерия дошла до раздела второй главы, озаглавленного "Трагедии матерей-вдов". Глава начиналась почти теми же словами, что и раздел в диссертации Иванова, кем-то вырезанный из первого экземпляра. Кусочек этой главы она вчера вечером вслух читала мужу и даже трогательно прослезилась, дойдя до глубоко взволновавших ее стихов Марка Максимова о матери. Теми же стихами заканчивалась глава и в диссертации Яновского. У Иванова несовершеннолетний преступник Н-ов стрелял в мать и в ее любовника в шахтерском городке Донбасса, а у Яновского два роковых выстрела были произведены в одном из уральских городов. После трехлетнего пребывания в колонии заключенный Н-ов в диссертации Иванова уезжает в шахтерский городок Сибири, а у Яновского Н-ов находит пристанище и работу в небольшом шахтерском городке Донбасса.

Дальше Калерия читать не могла. Чувствуя нервный озноб, она встала, закурила и, терзаемая раздирающей ее сознание мыслью о том, что она должна что-то безотлагательно сделать, прошлась по ковровой дорожке. "Нет, молчать об этом нельзя!.. Пускать в науку таких проходимцев — это преступление!.." И тут же сердце захлестнуло незнакомое ей раньше чувство мстительного упоения, предвкушение справедливой расплаты, которая должна обязательно свалиться на голову нечестно преуспевающего Яновского. Глубоко затягиваясь сигаретой, сбивая с нее пепел прямо на ковровую дорожку, она взад-вперед ходила по кабинету, пока еще точно не определив своего дальнейшего поведения. "Медлить с этим нельзя!.. Защита диссертации назначена через месяц, нужно что-то срочно предпринимать! — Но тут же, стараясь подавить в себе вспышку гнева и возмущения, начала рассуждать: — А чего я, собственно, боюсь?!. Яновский обеими ногами попал в капкан. И если его публичное разоблачение состоится после голосования членов ученого совета и диссертация пойдет на утверждение в ВАК, то позор кафедры и факультета примет более широкую огласку, а сам диссертант попадет в центр такой скандальной истории, от которой он не отмоется всю свою жизнь…"

Чувство, охватившее в эти минуты все существо Калерии, чем-то напоминало ликование пиромана, пришедшего в экстаз при виде пожара, который принесет немало горя и лишений погорельцам. Участь Яновского, когда о его позоре узнают люди, будет куда горше, чем участь погорельца. И это наполняло Калерию каким-то полухмельным чувством предвкушения торжества справедливости.

Как всегда, когда в острых ситуациях Калерия не находила четких и точных решений и не знала, как поступить ей в положении, требующем немедленных действий, она позвонила мужу. Однако, боясь, что телефон у профессора Верхоянского сдвоен с аппаратом его секретарши, она открыла дверь и, убедившись, что секретарши на месте нет и никто ее не подслушивает, набрала номер телефона. Трубку Сергей Николаевич поднял сразу же, после первого гудка.

— Сережа, это я.

— А я думал — Венера Милосская, — раздался в трубке насмешливый голос мужа.

— Сережа, мне не до шуток!.. — со сбоем в голосе проговорила Калерия.

— Я слушаю тебя. Только постарайся отстреляться побыстрее. У меня срочная работа.

Оглядевшись по сторонам, словно ее может кто-то подслушать, Калерия поднесла трубку ко рту и прикрыла ее ладонью.

— Сережа!.. Я тебе вчера говорила, что я должна делать сегодня в первую половину дня. Ну вот… — Она перевела дух. — Я прочитала около двух третей этого "шедевра". Меня сейчас бьет колотун. Ты не можешь себе представить, что это такое!..

— Короче! — раздалось в трубке, — И только о деле. О впечатлениях расскажешь вечером.

— Больше половины из того, что я сейчас прочитала, целиком взято из диссертации того воронежца, о котором я тебе говорила. Структура построения работы — почти зеркальная: тот же порядок глав, только по-другому названных, та же расстановка цитат, те же мысли, тот же стиль… Многие эпизоды повторяются. Изменены только география событий, адреса местожительства действующих лиц и иногда национальности. А когда дошла до раздела главы, которую я тебе читала вчера, — у меня захватило дух! Слегка изменено название, а все остальное как у Иванова. Даже закончил главу теми же стихами. Сережа, скажи, что мне делать? Ведь я через месяц должна выступать на защите!