Глазами любопытной кошки - Тамалин Даллал

При свете дня Петра завораживала с первого взгляда. До середины 1980-х среди руин в пещерах жили бедуины, а потом в целях развития туризма и сохранения этого археологического памятника правительство построило им новый город, куда они и переселились. Должно быть, здорово было встречать их здесь в старые времена.

В Петру я теперь входила по той же дороге, что и вчера ночью, но ощущение было совершенно иное. Когда я шла по совершенно пустынной тропе, было слышно даже шуршание песка под моими ногами. Узкий каньон, где пролегала дорога, расширился на подходе к Эль-Хазне. Я подняла голову и увидела это прекрасно сохранившееся здание с колоннами и сводами, высеченными в скале. Камень был розовым, а кое-где золотистым. Некоторые могилы в городе были вырезаны из камня с рисунком из разноцветных полос и завитков.

На выходе из каньона меня сразу же окружила толпа погонщиков верблюдов и мальчишек с мулами. Сначала я хотела размяться и пройтись пешком, но потом решила поддержать местную экономику и прокатиться сперва на верблюде, а затем на ослике. Бедуинам из «нового города» разрешили работать в Петре – катать туристов на верблюдах, ослах, лошадях и повозках. Маленькие девочки торговали осколками камней, женщины продавали украшения с лотков. У костров сидели старики и кипятили чай. В течение дня меня одиннадцать раз подзывали присесть и угощали чаем. Чай бедуинов мне очень нравился – черный, с привкусом дыма, смешанный с полынью, приготовленный на открытом огне, с большим количеством сахара.

На некоторых участках тропы большие плиты, ведущие к гробницам, хорошо сохранились. Петру построили на обширной территории в то время, когда набатейцы еще были язычниками. Они изобрели способ собирать паводковую воду и создали искусственный оазис. Археологи раскопали лишь часть развалин, но посмотреть на это стоило: гробницы, Эль-Хазне, монастырь, алтари для жертвоприношений и раннехристианские церкви. Из последних можно было увидеть только одну – в данный момент над церквями возводился специальный навес, защищающий от воздействия природных стихий драгоценную мозаику.

Десять часов я гуляла, лазала по скалам и каталась на верблюдах и осликах, не чувствуя усталости и даже не замечая, что ничего не ела с утра. Большинство самозваных гидов рассказывали истории о том, как они или кто-нибудь из их родственников ездили за границу и женились на женщинах с Запада, которые впоследствии привозили их сюда, в родную страну, или же влюблялись в Петру и оставались здесь. При таком количестве туристов казалось неудивительным, что местным мужчинам удается завязывать столь выгодные отношения. Поскольку я путешествовала в одиночку, меня постоянно донимали, надеясь наткнуться на золотую жилу.

Я снова получила приглашение выпить чаю – на этот раз в лавке у человека, чье имя я даже не могла произнести. В переводе на английский оно означало «помощь». Помощь показался мне приличнее, чем трое молодцов, которые поджидали меня у выхода, чтобы увязаться за мной. Я попросила его отвести меня на чью-нибудь свадьбу. Он угостил меня чаем из восьми трав, который, по его словам, «волшебно влияет на пищеварение», и обещал узнать, не справляет ли кто-нибудь сегодня свадьбу.

В городе я заметила маленький ресторанчик. На женской половине его зала оказалось темно, там лежал дырявый ковер и, кроме меня, никого не было. Хозяева не хотели, чтобы я сидела на улице, опасаясь, что ко мне кто-нибудь пристанет, но я настояла на этом. За соседним столиком ужинал Дэвид, путешественник из Австралии, и я попросила разрешения составить ему компанию. Все работники ресторана были ошеломлены (как это женщина подсела к незнакомому мужчине?!), но сделали вид, словно ничего не произошло. Дэвид оказался удивительным собеседником: он объездил весь мир, свободно рассуждал об истории, современной политической ситуации в мире и даже знал японский.

В разгар нашей увлеченной беседы подошел Помощь и сел чаевничать с нами. Оказалось, он нанял водителя и взял напрокат фургон, чтобы отвезти меня незваным гостем на свадьбу. Дэвид решил не ехать, поэтому мы с Помощью и водителем отправились колесить по улицам построенного иорданским правительством бедуинского поселка и расспрашивать прохожих, не празднует ли кто свадьбу. Наконец мы остановились у простого бетонного дома. Во дворе сидела компания мужчин, они курили и разговаривали. Меня провели по переулку на женскую половину. Девичник был в самом разгаре.

В комнате с бетонным полом на циновках сидели женщины и дети. Девушки лет шестнадцати, в основном одетые по-европейски (джинсы, длинные джинсовые юбки, платья поверх широких брюк, голова почти у всех не покрыта), танцевали дабке. Дабке – это танец, который исполняют в шеренге, он довольно простой, если только вы его не ведете. Солист придумывает замысловатые притопывания, а остальные повторяют за ним.

Свадьбы иногда затягиваются на неделю. В данный момент я присутствовала на празднике, организованном семьей жениха. Я никак не могла понять, какая из двух жен отца жениха – его мать: обе женщины вели себя так, будто они здесь главные. Жена из Египта была очень полной, и характер у нее был под стать комплекции. Она размахивала палкой, то танцуя с ней, то грозя ею подросткам. Местная бедуинская жена оказалась ничуть не стройнее, и, кажется, обе женщины неплохо ладили.

Когда музыку выключили, две мамы сели в компании девушек-подростков и запели хвалебные песни, обращенные к невесте. После этого платки повязали на бедра, и настало время танца живота. Очень многие девушки работали в Петре продавщицами украшений и немного говорили по-английски. Меня позвали танцевать, хотя вряд ли они предполагали, что я умею это делать.

В компании знакомых я танцую немного иначе, чем на шоу. Мой «домашний» танцевальный стиль почти не включает движения рук, головы и туловища. Хотя на этом празднике звучала быстрая музыка из Южного Египта, большинство танцующих не «мельчили» и не дергались; они танцевали раскованно и чувственно. Женщины двигались хорошо и удивлялись, видя, как это делаю я. Некоторые девушки принялись толкать меня бедрами, но дама с палкой немедленно показала им что к чему. Она захотела, чтобы я станцевала для нее. Кое-кто из женщин снимал мое представление на камеру сотового телефона, одна девушка попросила мою видеокамеру и тоже записала мой танец. Я подошла поближе к потрясающе колоритной старухе бедуинке, на которой были традиционная расшитая туника и платок, повязанный на голову на манер банданы, так что и старуха попала в фильм. Она надела на пальцы четыре чайных стаканчика и принялась звенеть ими, как кимвалами[44], в такт движениям. К счастью, мне удалось снять достаточно; себя я потом вырезала и получила редкие кадры, на которых был запечатлен танец этой женщины.