Последние узы смерти - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот что ты такое, – прошептал шаман. – Вот для чего живешь.
– А если Ран ил Торнья тебя уничтожит? – сквозь стиснутые зубы выговорил Каден.
Длинный Кулак махнул рукой, отгоняя предупреждение вместе с дымом:
– Уничтожить меня так же невозможно, как заколоть звезду в ночном небе.
– Он может убить это тело, – выдавил Каден в отчаянной надежде, что не ошибся, что понял правильно.
Груз эмоций давил, словно толща океанских вод, грозил снести, растереть в порошок последнюю стену мысли.
– Может отсечь твою протянутую в мир руку. Чем ты тогда будешь играть на своих инструментах?
– Откуда знаешь? – прищурился шаман.
– Ил Торнья в курсе, кто ты. В курсе, что ты здесь, и ведет на тебя охоту.
– Плевать. Он для меня не опасен, даже в этом малом облике, который я принял, чтобы ходить путями вашего мира.
Кадену казалось, что натянувшийся от усилия рассудок вот-вот лопнет.
– А Сьене? – прохрипел он. – Она тоже здесь.
Длинный Кулак вдруг окаменел. Лицо его горело в свете костра, голубые глаза не таяли в струях жара. Каден спросил себя, вправду ли он произнес последнее предостережение вслух или только подумал о нем. Он не понимал, что творит с ним бог, не представлял, как с этим бороться, – и вдруг все кончилось. Пропала сокрушительная тяжесть. Огонь стал просто огнем. Лицо шамана – обычным человеческим лицом: жестким, внимательным. В нем не осталось ни следа веселья и легкомыслия.
– Что ты сказал о моей супруге?
– Она здесь, – повторил Каден.
Он тяжело дышал. Пот заливал ему грудь и спину. Разум снова принадлежал ему, но казался невесомым, отвязанным от него и от мира. Пропала куда-то нестерпимая жара. Или не пропала, а он перестал ее чувствовать. Или чувствовал, но не воспринимал как жару.
– Она здесь, – с трудом повторил он.
Длинный Кулак впился в него взглядом:
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я был с ней, – осторожно ответил Каден. – С девушкой, в чей разум она пыталась вселиться.
– Пыталась? – Шаман ухватился за это слово, как за перила крутой лестницы.
– У нее не получилось, – кивнул Каден. – Не знаю почему. Она… богиня пыталась сделать с Тристе то же, что ты проделал с…
Он беспомощно указал на человеческое тело перед собой – тело, в котором больше не было человека.
– Этого не может быть, – покачал головой Длинный Кулак.
– Я видел, как она поцелуем убила человека – того, которого ты поставил во главе ишшин.
– Экхарда Матола, – щурясь, кивнул шаман. – Мне сказали, что он не удержал пустоты в себе. Вошел во врата неподготовленным.
– Это потому, что Тристе – тогда она была Сьеной – вырвала его из пустоты. Ей понадобилось всего мгновение, поцелуй…
– Блаженство, – задумчиво протянул Длинный Кулак, – так же всевластно, как и боль.
Он надолго замолчал, глядя в огонь.
– Да, это похоже на Сьену, – промолвил он наконец.
– Я говорил с ней, – рассказывал Каден. – Это она мне поведала, что ты здесь, на земле. Утверждала, что тебя свела с ума жажда власти. Что ты опьянен честолюбием. И оттого стал глуп и уязвим.
Шаман засмеялся долгим звучным смехом:
– И в этом я узнаю ее голос. – Он посерьезнел, медленно покачал головой, не сводя глаз с Кадена. – И это, если верить твоему рассказу, после того, как сама утратила власть над избранной плотью! Если, конечно, верить твоему рассказу. Если ты говорил с ней, значит она здесь, а того дитя, Тристе, больше нет.
– Не так, – мрачно возразил Каден. – Тристе живехонька; она сломлена, но не твоя богиня ее сломала. Я видел Сьену лишь в решающие минуты между жизнью и смертью и лишь на миг. Когда Тристе приставила нож к собственному животу…
– Дура! – рыкнул Длинный Кулак. – Я десятилетиями готовил для себя почву, а она вздумала погнаться за мной по первой прихоти.
– Мне кажется, она погналась за тобой, чтобы предостеречь.
– А вместо того сама попала в беду. – Шаман оскалился. – Обвиате. Та девушка должна уйти.
Каден медленно покачал головой. Весы беседы внезапно и мощно качнулись на его сторону. Впервые он видел Длинного Кулака встревоженным и даже взволнованным. Каден воображал себе бога увеличенным подобием кшештрим – бесстрастным, рассудочным, с невообразимым для человека разумом. И впервые понял, как ошибался.
Мешкент был не кшештрим. Он презирал кшештрим. Каден называл божественным разум ил Торньи и Киля, но те ничуть не походили на богов – по крайней мере, на этого бога. С чего он взял, что Мешкент и Сьена, прародители всех страстей, сами будут чураться страсти, окажутся нетронуты исходящими из них силами? Длинный Кулак был удивлен – и рассержен. Известие Кадена поразило его, как удар в челюсть.
– Она не захочет, – ответил ему Каден.
Шаман сквозь дым вгляделся в его лицо:
– А она понимает, чего это будет стоить?
– Ей все равно, – кивнул Каден. – Тристе не приглашала богиню поселиться у нее в голове. Она этого не желала. И это стоило ей больших страданий.
– Страданий? – с сомнением переспросил шаман. – Что она понимает в страданиях? Никто из вас не понимает. Если это дитя погибнет, пока в ней Сьена, если ваш мир станет для Сьены недосягаем… вот тогда вы поймете, что значит страдать.
– Тристе не согласится, она не хочет умирать, – сказал Каден; следующие свои слова он тщательно обдумал. – Возможно ли провести обвиате без ее согласия?
– Нет.
Ответ прозвучал ударом погребального барабана.
– Обвиате – не убийство и даже не самоубийство. Это… – Он нахмурился. – Это странствие. Если девушка сама не отдаст причальные концы… корабль души моей супруги… останется в гавани и сгорит вместе с ней.
Он морщил лицо, видя перед собой открытое ему одному будущее, и отблески костра играли на его бледной коже.
– Мое дело здесь подождет, – наконец решил он. – Я должен увидеть ту девочку. Должен поговорить с ней.
– Она в тюрьме.
– Проведи меня в тюрьму.
Каден колебался, решая, что можно выжать из шамана.
– Останови войну, – заговорил он наконец. – Останови ургулов. Тогда проведу тебя к ней.
Длинный Кулак уставился на него:
– Ты смеешь со мной торговаться?
– Ты штурмуешь Аннур, – сказал Каден. – Убиваешь людей тысячами. Десятками тысяч. Я прошу тебя прекратить.
– А если я откажу?
– Тогда Тристе останется там, где есть. С богиней внутри. Пока ее
