Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

Под это оглушающее приветствие Святослав развернул коня и поехал назад. В нем бурлило негодование оскорбленной самоуверенности, но здравый смысл подсказывал: впервые в жизни он столкнулся с достойным противником. Мыслящим так же, как он сам, но здесь и сейчас превосходящим по силе.

До вечера старшины той и другой стороны встречались еще не раз. Святослав не желал смириться с тем, что Полоцк ушел из рук, уже будучи почти взятым.

– Надо было тогда брать! – кричал он, помня, как предлагал это первой ночью возле городца.

– И что? – отвечал ему Асмунд. – Мы сидели бы в Полоцке с неполными двумя сотнями, когда эти тролли пришли бы с двумя тысячами. И сейчас никого из нас уже не осталось бы в живых.

– Ты, княже, правильно сделал, когда решил сначала получить свою невесту, жениться, оставить наследников, а потом уже погибнуть со славой! – поддерживал его Алдан. – И не вижу причин, почему надо отказаться от этого мудрого решения сейчас.

– А то Всесвят погиб, не успев жениться, и ты вслед за ним! – засмеялся Велесик.

Двенадцатилетнего воина ничуть не беспокоило, что он сам в этом случае погибнет, не успев в жизни совсем ничего. Но Святослав глянул на двоюродного брата с новым чувством: вспомнил о Прияне, ждущей его в Свинческе.

– Кстати, там нашелся один мой дальний родич! – возбужденный открытием, восклицал Улеб. – Жаль, отца тут нет. Я говорил с ним, это Оддвар сын Оддбьёрна. Он – внук Сигбьёрна, а тот был братом Годфреда, у которого сын Халльмунд пришел в Ладогу в войске Хродрика и там остался. Мой дед Свенельд был сыном того Халльмунда, значит, этот Оддвар – моему деду троюродный племянник. Он мне очень обрадовался. Говорил, это счастье – убедиться, что потомки твоего рода так процветают на Восточном Пути. Они слышали, что Халльмунд стал большим человеком у конунга, но не знали, что у него столько потомков.

– Чего ты радуешься, дурень! – сорвался Святослав. – И полоцкая невеста у тебя из рук ушла! Теперь ее этот клюй пернатый взял!

– Но там же их две? – напомнил Асмунд. – Дочерей у Всесвята?

– Я спрашивал об этом, – кивнул Алдан. – Но Рагнвальд сказал: «Отправляясь в этот поход, мы с Эйриком конунгом дали клятву в святилище Сигтуны все добытое делить пополам. Я беру старшую дочь Всесвята, а младшую должен отдать моему спутнику. Но у нас ведь будут дети, и что помешает нам заключить брачный союз в следующем поколении?»

– Ох ты… шиш пронырливый! – Асмунд восхищенно хлопнул себя по колену. – Жениться не успел, а уже детей хочет сговорить!

– Мы обеих заберем! – возмущался Святослав, которому упрямство не давало сдаться. – Ударим на заре…

– Остынь. – Асмунд взял его за плечо. – Что ты, как маленький! Дался тебе этот Полоцк! Твой отец на Царьград ходил, а ты без этой кочки болотной жить не можешь? У них вдвое больше людей, вооружены они не хуже, выучены, как я понял, тоже. Хочешь дружину положить за белку лысую? Да пусть он подавится своим Полоцком. А будет очень надо – потом придем.

– Остыну я! – Святослав негодующе сбросил руку кормильца. – Да я лучше умру, чем позволю всяким клюям у меня из рук добычу хватать!

– Очень может быть, что ты умрешь, – спокойно подтвердил Асмунд. – Когда вооружение, выучка и сила духа равны, Один обычно сражается в том войске, что побольше числом. А эти парни – не раззявы чащобные, с какими мы раньше имели дело. И если ты погибнешь, нам придется заключить мир уже не на таких приятных условиях, как он предлагает, и десятину от полона никто нам в дар не поднесет. Ну что ж… – Он многозначительно посмотрел на сестрича, – у тебя нет детей, о которых я бы знал, но зато есть брат. – Он перевел взгляд на Улеба. – Он тоже потомок Олега Вещего, как и ты. – Асмунд еще помолчал. – Придется нелегко, но думаю, мы с Мистиной сумеем убедить русь и Русскую землю признать его князем в Киеве.

– А он… – Святослава бросило в жар при таком ясном намеке на то, что ему открылось лишь недавно и о чем его кормилец, выходит, знал уже давно, – разве он не пойдет в эту битву со мной?

– Я… – вскинулся Улеб, но Асмунд двинул рукой, и его родной племянник умолк.

– Он в битву не пойдет, – отрезал Асмунд. – Иначе единственным наследником вашего рода останется Олег древлянский. Ты этого хочешь?

Святослав молчал. Кормилец показал ему сразу несколько ловчих ям, над которыми он собирался пробежать.

– Что же делать? – выдавил наконец князь.

– Принять уговор. Пусть Рагнвальд воюет с голядью по Двине, а если он пробьет этот путь, выгоды достанутся и нам. Пусть торгует в Витьбеске, продает свои товары нашим людям. И только когда наши купцы смогут ездить по Двине до самого моря, его купцы поедут в Киев и Царьград. Мы получим все выгоды, не проливая крови своих людей. А дань эта полоцкая – тьфу! – выразительно плюнул он, уже подустав уговаривать пылкого отрока. – Твоя мать не простит мне, если я дам тебе сложить голову ради такой безделицы, а ей придется на старости лет все же уступить свое место Олегу древлянскому. Ты забыл, сколько лет твои предки сражались и трудились, чтобы собрать по кускам все то, что мы теперь называем Русской землей? Хочешь, чтобы здесь, у этих йотуновых порогов, все это рухнуло из-за твоей безвременной смерти? Чтобы Станибор, Тородд, Ингвар-младший, Анунд, Торд, Кольфинн и прочие разорвали твое владение на куски и снова каждый стал конунгом у себя? Я бы на твоем месте в Валгаллу постыдился соваться при таких делах.

– Да ладно, что там эти полочане! – добавил Улеб. – За ними голядь, а за ней – море. Стоит здесь ноги топтать! Мы же на Волгу хотели! Вот там добыча, это я понимаю. А тут хлопотня одна…

Святослав вздохнул. У него выхватили из рук последний кусок земли, на который нацелилась киевская русь. Оказалось, что за морем еще есть подобные ему вожди, которым тоже нужна добыча. Но если Рагнвальд пока оставался зажат в довольно тесном краю между двинской голядью и русью, подчиненной Киеву, то перед Святославом, повелителем славянских рек Восточного Пути, открывались куда более заманчивые просторы. Если подумать, вся Полоцкая земля по сравнению с владениями русского сокола – от моря и до моря – тьфу, платком накрыть можно.

На последние переговоры поехали Асмунд и Алдан.

– Не лучше ли нам будет встретиться снова, скажем, зимой, после йоля? – по настоянию Святослава предложил Асмунд. – Мы могли бы встретиться в Витьбеске и договориться об условиях нашего союза не сгоряча, а обо всем подумав.

– Не считай меня таким наивным, – улыбнулся Рагнвальд. – Ты думаешь, я дам вам время собрать войско со всех ваших земель? Или сегодня на закате мы принесем клятвы, или мы с Эйриком разобьем вас, пока светло. И в конце концов я добуду себе кусок от Восточного Пути побольше, чем сейчас.

– Хорошо, – сказал Святослав, выслушав Асмунда. – Я согласен на эти условия. Но, клянусь Перуном, – он поднял глаза к небу, уже залитому багряным заревом заката, – этот клюй пернатый будет последним. Ни с какого моря сюда больше не придет ни один русин. Со времен Вещего мои предки владели всеми землями между Полуночным морем и Греческим, и больше здесь не будет князей чужой крови, не подвластных мне.

– А Эльга тебе что говорила? – напомнил Асмунд. – Чем глубже корни пустим, тем крепче будем стоять.

Глава 11

Едва рассвело, на проулках между дворами Киевой горы еще было пусто, когда из ворот боярина Острогляда выскользнули двое: мужчина в годах, с лубяным коробом в руках, и женщина – совсем молодая, судя по стройному гибкому стану и легкой походке. Лицо ее скрывал наброшенный на голову огромный платок из грубой серой шерсти. Ворота едва открыли, и двое вышли на дорогу в числе первых боярских челядинов, спешивших к скотине на низовые луга.

Но направлялись двое в другую сторону – на Подол. Здесь жизнь пробуждалась раньше – кому надо плыть, снаряжались спозаранку, чтобы до ночи добраться к следующей стоянке: завершалась жатва, день после Купалы заметно сократился. Над Днепром висел густой туман, скрывавший другой берег не хуже каменной стены. Из тумана смутно выступали лишь высокие носы набойных лодий, но купеческие челядины уже таскали мешки, катили по сходням бочонки.

Двое повернули к Ручью, одному из многочисленных небольших потоков, пересекавших поселение возле Киевых гор. Здесь к воде спускались мостки – так называемые тверди, – на которые выволакивали лодьи, чтобы выгрузить привезенное в клети. Эти клети стояли вдоль ручья длинным рядом, у каждой под дверью дремал сторож, ежась от утренней промозглой влаги и кутаясь в грубую свиту или овчину. Бегали собаки за оградами, лаяли на проходящих, но никто даже головы не поворачивал. Такое их дело собачье…

В дальнем конце ряда стояла еще одна клеть, лишь на крыше ее вместо обычного грубо вырезанного конька виднелся деревянный крестообразный знак. Дверь была отворена, время от времени из-под навеса у входа раздавался гулкий удар в железное било – указание верного пути сквозь туман.