Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если граница была закрыта, а теперь открыта, то это дает выигрыш, скромный гарбергеровский выигрыш, связанный с ростом специализации. Самыми экстремальными случаями в современности являются значительное увеличение доходов в результате открытия Японии в 1860-х гг. или Восточной Европы в 1990-х гг. Однако простое разрушение границ обычно не способно гигантски обогатить нас. Например, это не произошло даже в таких ярких случаях, как Япония и Восточная Европа. Японии потребовалось много десятилетий для того, чтобы достичь уровня европейских доходов, а Восточная Европа, вырвавшись из протекционистских тисков Варшавского договора, все еще отстает, но уже с перспективами. Пример Южной Кореи часто приводится в качестве аргумента в пользу торговли, и в этом есть свои плюсы. Но переход Кореи к более свободной торговле после 1961 г. обогатил страну в современных условиях, когда инно-вации могли массово поступать извне (хотя, кстати, даже трудолюбивые корейцы пока не достигли более 40% американского дохода на душу населения). Без предшествующих инноваций большая торговля просто специализируется - это хорошо, но не революционно. В отличие от этого, "макроизобретения" Мокира в производстве тканей, операциях и компьютерах, безусловно, способны гигантски обогатить нас, независимо от того, есть торговля или нет. Даже насильственное разделение Восточной и Западной Германии оставило на столе, чтобы быть использованным при унификации, "только" фактор, скажем, двух или трех. Не шестнадцать. Даже идиотская централизованная плановая экономика в 1988 году имела доступ к основным источникам современного богатства - электричеству (с перебоями), железобетону (с избытком песка), плащам машинного производства (только прекрасного зеленого цвета "Келли").
Если бы границы были таким двигателем роста, указывает экономист, то можно было бы провести международную границу в Англии от Дувра до Врокс-тера, назвать "иностранной" всю торговлю через созданную таким образом границу Уотлинг-стрит, в древний Данелау и из него, и тем самым превратить торговлю внутри Англии в двигатель роста. Или можно назвать леворуких англичан "иностранцами" и добиться того же результата. Редукция бухгалтерского учета показывает, что во внешней торговле не может быть чего-то особенного. Если спрос потребителей, перемещающий производство с одной стороны английского Chan-nel на другую, или с одной стороны Watling Street на другую, или с леворуких на праворуких, обогащает в каком-то скромном гарбергеровском масштабе, то получается экономический вечный двигатель, по одним только словам бухгалтерии. Слова не так уж и сильны.
И опять же исторически проблема заключается в том, что если такая машина работала в Великобритании в XVIII веке и в Европе в целом в XIX веке, то почему она не работала в других местах и в более ранние времена? В этом и состоит главная историческая причина того, что нечто, свойственное XVIII веку, должно объяснять особенность XVIII века и его развязку. Торговля - древнее явление, по крайней мере, такое же древнее, как язык. Когда люди начинают говорить в полном объеме, который мы сейчас называем языком, примерно в 70-50 тыс. лет до н.э. (некоторые исследователи этого вопроса говорят, что гораздо раньше, но с меньшим количеством доказательств), они начинают торговать, и мы находим остатки торговли в их могилах и на мусорных свалках. Гораздо позже, в бронзовом веке (или каменном в Мезоамерике), огромные торговые империи с обогащенными метрополиями стали обычным явлением. Олово для сплава с медью с целью получения прочной бронзы финикийцы, а затем и греки доставляли в Средиземноморье из далекого Корнуолла. "Легкомысленный [греческий] повелитель волн / [приплыл] туда, где бушует Атлантика / за Западно-Европейскими проливами, / ... ...и на берегу развязал свои тюки с веревками". Большие города и большая торговля были характерны для многих мест от Мехико до Ханьчжоу. Индийский океан, повторим, был торговым озером за тысячелетие до того, как до него добрались европейцы. Города Северной Италии, безусловно, были торговцами, и им были присущи даже те черты европейской культуры, которые, по мнению некоторых историков, сделали успех европейцев столь неизбежным, начиная со Средних веков. Но почему же тогда флорентийцы не устроили промышленную революцию? Можно ответить: "Да, создали". Нет, не они, не в таких масштабах, как промышленная революция и особенно ее итоги. То же самое можно сказать и о современной теории экономического роста, которая, как в салоне, вставляет в историю экономию от масштаба именно тогда, когда это необходимо для воспроизведения в математических выкладках грохота производительности в XVIII веке и безумия инноваций в конце XIX века.
Теоретик внешней торговли Рональд Финдли и историк экономики Кевин О'Рурк в 2007 г. совместно написали великолепную историю мировой торговли с 1000 г. н.э.15 В книге есть чем восхищаться, в частности, ее космополитическая зачистка. Финдли и О'Рурк не похожи на евроцентриков и мыслят масштабно.
Однако когда они переходят к промышленной революции, их аргументы становятся несколько менее убедительными. После долгих сетований на историческую экономику, которой они сами занимаются, Финдли и О'Рурк доходят до сути своих аргументов. "Международная торговля, - утверждают они, - была ключевой причиной того, что британская промышленная революция отличалась тем, что не заглохла, как предыдущие эф-форесценции (очень подходящее слово Голдстоуна для обозначения многочисленных скачков в развитии технологий, которые мир наблюдал ранее, но без постоянного влияния на благосостояние среднего человека) "16.16 "Для такой небольшой европейской страны, как Великобритания, - заметим, что "небольшая" - это несколько странная характеристика одной из самых густонаселенных стран Европы, - зарубежные рынки были жизненно необходимы для поддержания промышленной революции".
И тут Финдли и О'Рурк устанавливают важнейшую связь с военными авантюрами Великобритании: "В меркантилистском мире, в котором государства систематически исключали своих врагов из защищенных рынков [это утверждение затрудняет понимание очень большого объема британо-континентальной торговли, которая также осуществлялась в меркантилистском мире] военный успех Британии над французами и другими европейскими соперниками был важным ингредиентом, обеспечившим ее последующее экономическое превосходство". Торговля была важна, утверждают они, а империализм поддерживал торговлю. Так называется их книга "Власть и изобилие", а ее тема, восходящая к экономисту Якобу Винеру, в наше время, но все равно древняя: агрессия - это хорошо. Так и Мефисто в "Фаусте", часть 2: "Война, торговля и пиратство вместе - / Троица, которую не разорвать".
В переписке со мной О'Рурк дружелюбно оспаривает такую "лысую" формулировку темы. Однако в эссе с Леандро Прадосом де ла Эскосура и Гийомом Доденом, опубликованном после выхода его книги с Финдли, он пишет: "Торговля приносила прибыль купцам, но также приносила доход государству; а государству нужны были доходы,
