Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

Котик о подобном не задумывался и хотел пряников, Марсель был несказанно рад его присутствию, но испытывал некоторую неловкость. Получить назад собаку, когда Эпинэ потерял Марианну, Пьетро — Левия, а Валтазар — вазы, казалось не вполне справедливым. Конечно, Алва тоже сгинул, но соберано, по словам Зои, хотя бы оказался там, где хотел. И к тому же он никак не желал вспоминаться как покойный.

Дело было не только в политике, требовавшей живого, но временно недоступного регента, а в чем-то странном и будоражащем, как торские катания с гор. Короче, себя жалеть было не с чего, тем более что за прошедший месяц Марсель свыкся с тем, что он — в Талиге, а Рокэ — в дыре, Роберу же осознать свою потерю только предстояло, но не сегодня же! Валме потрепал пса по теряющей форму гриве и отправился врать.

Эпинэ стоял у окна, глядя в сад, и выглядел на удивление прилично — кругов под глазами, и тех не было.

— Трактирщик сказал, вы уехали с кэналлийцем в сторону заставы. Есть новости?

— Графиня Савиньяк жива и здорова, — зевнул Марсель, — признаться, я рад, хоть и не удивлен: вы меня успокоили на месяц вперед.

— Графиня написала?! Только она, или…

— Арлетта с отцом старые друзья, — перебил Марсель, прежде чем Робер задал вопрос, требующий либо правды, либо прямого вранья. — Маменьку это тревожит уже лет сорок, хотя все невинно, как эдельвейс. Однако заподозри мой дражайший родитель, что у графини неприятности, он начал бы чудесить, и мы б рисковали узреть новый Гальбрэ. Арлетта это знает, вот и черкнула пару строк при первой же оказии. Она со свитой отправилась к Лионелю, и я могу ее понять: материнское сердце и все такое…

— Со свитой?

— Не станет же мать двоих маршалов разъезжать одна! — От возмущения Марсель уселся, не дожидаясь приглашения, и у него на коленях тут же оказалась собачья башка. — Утром я выезжаю к батюшке, нам с вами по дороге, и будет лучше, если я вас слегка провожу. Гроб готов?

— Да. — Эпинэ явно думал о другом, вот и хорошо. — Год назад я был в Сакаци… Всего год, но, кажется, до него я почти не жил — все как в тумане… Так бывает в горах: впереди вершина, обернешься: мгла какая-то, даже странно, что в ней что-то есть — камни, речки, деревья, люди, лошади. Вы, наверное, это тоже видели? В Сагранне?

— И видел, и увижу, причем скоро, воля соберано, знаете ли… Лисенок не такой зверь, чтобы его оставлять без присмотра, хотя он был очень любезен.

— Представляю… — Лицо Эпинэ приобрело странное выражение, но, возможно, он просто пытался думать. — Валме, вас не обидит, если я скажу, что вы нам всем морочили голову…

— Нет, что вы! — Если б не Котик, Марсель встал бы и поклонился. — Морочить голову таким, как вы, легко и приятно, но господин Бурраз делает это заметно лучше. Не скажу, что раньше не обращал на него внимания, но до слов Этери я поклялся бы, что наш бравый казарон дурак. Да что я! В его глупости не сомневался сам Габайру.

— Катари не верила, что Адгемар отправил в Талиг дурака… Марсель, я заговорил о том, что вы нас всех надули, не потому, что я в претензии. Я не силен в интригах, а вы в этом разбираетесь. Мне хотелось бы понять… Левий думал, что Альдо и Матильду… принцессу Ракан пытался отравить Адгемар Кагетский. Его вынуждали помогать Альдо, а он не хотел, вот он и решил убрать Раканов и убрал бы, но отраву съела дайта Матильды…

— Жаль, — посочувствовал Марсель, — и собаку жаль, и что не вышло… Вы сомневаетесь в словах Левия? Но они очень похожи на правду. Адгемару ссориться с Талигом был не резон. Кто его заставлял, кардинал не сказал?

— Он думал, что Гайифа, а по-моему, гоганы или «истинники». Альдо водился и с теми, и с другими. Гоганы могли заплатить, а «мыши»… Они меня однажды допрашивали, не понимаю, как я не рехнулся.

— Иногда, чтоб не рехнуться, довольно пары бутылок. У меня тут собачья голова, так что вино заказывать вам. Если, конечно, у вас после вчерашнего не ломит затылок.

— Со мной все в порядке. — Эпинэ блаженно улыбнулся. — Мевен после вчерашнего до сих пор в постели, а я хоть сейчас в бой! С тех пор, как я… как мы с Марианной… Теперь я могу выдержать очень много, даже странно.

— Рад за вас. — В реку становящегося крайне любопытным разговора вплыло бревно, и его следовало немедленно обойти. — Признаться, предстоящие бои меня занимают не особо. Ну, очередной абордаж-штурм-атака… Доскачем, начнем, тогда и поволноваться можно будет, а вот причины нынешней гадости — вопрос серьезный, над этим стоит поломать голову, не отвлекаясь на всякую ерунду. Но где сказано, что ломаемая голова должна быть трезвой?

Лодка причалила к берегу, не перевернувшись, то есть Эпинэ, прервав любовные откровения, помчался к трактирщику. Марсель вытащил из кармана последний пряник и отдал возвращенному сокровищу, сокровище захрустело.

После обеда нареченная Юлианой легла, и Мэллит выскользнула в сады, подобных которым не видела даже в лучшем из снов. Цветы — это песни Кабиоховы, и сестра первородного Валентина слышала их и жила ими. Она привезла из дома отца садовника и растения, знавшие иные небеса и иную почву. Утром первородная Ирэна показала гостям цветники в главном дворе и на площадках южных башен, а потом все спустились в обширный парк, бывший в дни юности замка лесом. Деревья здесь были высоки и помнили многое, а в кустах перекликались птицы, слишком большие, чтобы петь.

— Здесь можно заблудиться, — сказала роскошная, и нареченный Валентином взял ветку и нарисовал на земле, как идет древняя стена, обнимающая парк со стороны замка, и где берут начало аллеи.

— Парк делится на три части, — объяснил он. — Верхний сад, самый старый, выдержан в агарийском стиле, который был моден перед Двадцатилетней войной. Парк на склоне ближе к эйнрехтским пейзажным паркам; от Верхнего он отделен решеткой, но туда можно пройти через беседку любой из зеленых галерей. Внизу, у новой стены, расположен озерный сад-каприз, разбитый при бабушке нашего хозяина. Здесь за образец взяты гайифские зеленые ловушки, только в Паоне предпочитают живые изгороди, скрывающие уединенный павильон. В Альт-Вельдер лабиринт состоит из каналов, в которые высажен золотистый каданский тростник, а разгадавшие загадку выходят к пруду со скрытым водостоком.

Мэллит смотрела на чертежи и запоминала, странный рисунок навевал мысли о покинутом доме, украдкой прочитанных книгах и тайных прогулках. Гоганни хотелось пройти прихотливо извивающимися дорожками и войти в лабиринт. Роскошная не желала видеть варитские и гайифские выдумки, но согласилась осмотреть цветники и галереи верхнего сада.

Увитые виноградом беседки напомнили Сакаци, и Мэллит стало горько. Офицер, которого надо было называть капитаном Давенпортом, спросил, почему она так печальна; гоганни не могла ответить и заговорила про виноград, дарящий не только вино, но и укрытие от зноя. Это услышал высокий Йоганн и сказал, что это торская липа.

— Ее стригут так, что она кажется обвившей решетку, — объяснила слышавшая разговор хозяйка. — Много лет назад один из Рокслеев женился на девушке из рода Рафиано. Она тосковала об увитых виноградом беседках своей родины и боялась плюща, ведь в Рафиано его сажают на кладбищах. Граф Рокслей хотел видеть жену счастливой, и любовь подсказала ему, как превратить липу в виноград. Летом, если не подходить вплотную, разница почти незаметна, но осень щедрее на краски к винограду.

— Жимолость подошла бы лучше, — вмешалась нареченная Юлианой и пожаловалась, что после подъема на башни у нее болят щиколотки.

— Я сяду, — решила она, и хозяйка повела ее к скамье посреди лиловой, пряно пахнущей клумбы. Нареченный Валентном предложил дойти до озерного сада, но Мэллит отказалась — нареченный Чарльзом смотрел не так, как другие, и гоганни хотелось избавиться от этих взглядов. Она знала, что вернется сюда одна, и вернулась. Цветочные узоры манили, но сады, как девушка и надеялась, были пусты — когда приходит солнце, садовники оставляют работу.

Мэллит соскучилась по одиночеству, и она еще никогда не была свободна днем, только в ночи Луны… Даже в Сакаци, где она узнала качели и близость неба, лаяли, напоминая о земле, собаки, смеялись и бранились слуги, пахло мясом и хлебом. Здесь это тоже где-то было, но деревья и кусты стали щитом, заслонившим Мэллит от чужой суеты. Девушка добралась до галереи, сорвала и размяла похожий на сердце листок, посидела в тени, глядя, как пляшут по юбке и рукам солнечные пятна, и захотела увидеть озерный сад.

Пройдя под зелеными сводами до похожей на раковину беседки, девушка обнаружила, что выход в эйнрехтский парк заперт. Сквозь решетку Мэллит видела дорожки, поляну лиловых цветочков и разбросанные среди них валуны. Второй выход рождал уходящую к башням тропинку, но гоганни не хотела назад, сейчас не хотела, а у беседки рос дуб, и ветви его тянулись по обе стороны ограды.