Дочь палача и черный монах - Оливер Пётч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Монахи, словно могильщики, колотили кирками по полу часовни, разбивали плиты на куски и выламывали их заступами. Пот катился по лицам послушников. Ветхие надгробные плиты, украшенные крестами изразцы, мозаики – все превратилось в мусор и оказывалось в куче перед входом в часовню. Под плитами открылась голая земля.
– Копайте дальше! – кричал настоятель. – Может, он спрятан где-нибудь под землей! Он должен быть здесь!
Задыхаясь, монахи принялись молотить кирками по грунту. Земля усеяна была галькой, что особенно усложняло работу. Туники, несмотря на зимнюю стужу, промокли насквозь. На белой ткани одеяний становилось все больше грязно-коричневых пятен. Послушники стонали и кряхтели: к столь тяжелому труду они не привыкли.
Брат Натанаэль поначалу копал вместе с монахами, но теперь встал рядом с настоятелем. Доминиканец указал на яму. Чем глубже вгрызались в землю монахи, тем больше в ней попадалось камней.
– Лекарь, должно быть, ошибся. Креста здесь нет!
Боненмайр лихорадочно оглядел часовню, напоминавшую теперь, скорее, свалку. Где они еще не копали? Что они еще не трогали? Взгляд его остановился на единственном месте, которое они пока не разнесли на куски.
Алтарь.
Брат Йоханнес заметил взгляд своего настоятеля.
– Ваше преподобие, только не алтарь! – взмолился он. – Его освятили и…
– Хватит болтать, лучше помоги.
Боненмайр шагнул к белому камню, лицевую сторону которого украшал скромный рельефный крест. Настоятель откинул грязную красную материю, укрывавшую прежде алтарь, и они все вместе налегли на камень. Боненмайр громким голосом отдал команду:
– Раз, два, три – взяли!
Каменная глыба со скрежетом качнулась вперед и опрокинулась с оглушительным грохотом. Поднялось облако пыли. Когда оно рассеялось, настоятель нетерпеливо уставился вниз.
Голая земля.
Монахи опустились на пол, они едва не теряли сознание от усталости.
Настоятель глубоко вздохнул и уселся на опрокинутый алтарь. Пот залил стекла очков, и Боненмайр видел вокруг себя лишь размытые очертания. Он снял очки и принялся их протирать.
Что-то он упустил. Вот только что?
Они верно разгадали головоломку, в этом он не сомневался. А если разгадка верна, но в упомянутом месте ничего нет, это могло значить только одно.
Место изменилось.
Он поднял глаза к потолку, и взгляд его остановился на замыкающем камне посреди свода. На нем было написано число. Настоятель снова надел очки и, прищурившись, прочел его.
MDXI
Августин Боненмайр издал приглушенный вопль и стиснул кулаки. Ну и глупец же он! Часовня Святого Иоанна, в которой они находились, была построена лишь в 1511 году. Она не могла быть местом из головоломки! Но из вековых записей монастыря настоятель знал, что в Штайнгадене и раньше стояла такая же часовня.
Только вот где?
Боненмайр закрыл глаза и сосредоточился. Через некоторое время он вспомнил. Возможно ли это? Неужели он действительно уже был так близок?
На губах его заиграла улыбка.
– Бросайте кирки! – приказал он монахам. – Поищем в другом месте! – И зашагал в темноту. – На этот раз мы найдем этот проклятый крест! Пусть мне придется для этого весь монастырь превратить в мусор и пепел!
Парализованная ужасом, Магдалена почувствовала, как брат Якобус налетел на нее всем своим весом. Она ощутила пламя, превратившее рясу монаха в гигантский факел, и в отчаянии силилась оттолкнуть от себя пылающее тело, однако оно буквально пригвоздило ее к полу. Краем глаза дочь палача заметила густую клейкую массу, стекавшую на нее длинными каплями. Брат Якобус, судя по всему, измазался смолой из ведра в коридоре. Языки пламени плясали по его одежде, Магдалена едва не теряла сознание от исходившего жара. Голова монаха почти вплотную приблизилась к ее лицу; огонь пожрал его волосы, брови и ресницы. Лицо его превратилось в черное нечто, на котором сумасшедшим блеском сверкали его белые глаза и раскрывался провал, бывший некогда ртом, из которого вырывался теперь высокий, чуть ли не детский крик.
– Вернись, Магдалена!..
Дочь палача в отчаянии повернула голову и увидела, как Бенедикта целилась из пистолета в горевшего монаха и пыталась при этом не зацепить его жертву. Дуло дергалось из стороны в сторону, а Якобус все прижимал Магдалену к полу. С монаха начали слетать обрывки рясы, в некоторых местах они прилипли к телу и горели вместе с кожей. Девушка почувствовала, что языки пламени перекинулись теперь и на ее одежду.
Прогремел выстрел. Рядом с Магдаленой брызнули осколки камня, но монах так и остался на ней сидеть. Она услышала, как выругалась Бенедикта. Должно быть, та промахнулась.
У Магдалены стало постепенно темнеть в глазах. Едкий дым обжигал ей легкие, жгучая боль, словно полчища муравьев, пробежала по ее бедрам, в том месте, где огонь охватил одежду. На обожженном лице монаха снова разверзлась красная бездна.
– МАРИЯ МАГДАЛЕНА, НЕ ПОКИДАЙ МЕНЯ! ОСТАНЬСЯ…
В голову монаха врезалась «Исповедь» Августина. От мощного, с обеих рук направленного удара брат Якобус отлетел в сторону. Симон снова и снова замахивался тяжелой книгой и раз за разом обрушивал ее на обугленное тело. Книгу охватило пламя, но лекарь, словно ополоумев, продолжал колотить монаха.
Вверх метнулась обугленная рука. Она схватила Симона за запястье и безжалостно потянула его к полу. Лекарь покачнулся и упал, а через ничтожную долю мгновения пылающий монах оказался на нем. Симон в ужасе уставился на сгоревшее в черное месиво лицо, на котором до сих пор сверкали белые глаза. Обугленные пальцы сомкнулись на его горле.
Господи, как он еще не умер?
Монах наклонялся все ближе и ближе, пальцы его, подобно раскаленным прутьям, стискивали горло Симона. Глаза его вышли из орбит.
Он убьет меня… этот убийца меня придушит… о, Госп…
Внезапно по телу монаха пробежала дрожь. Взгляд его уставился в пустоту, и с тихим шипением, словно кто-то затушил факел, Якобус начал медленно заваливаться набок. Рот раскрылся в последнем беззвучном крике, и воцарилась тишина.
За монахом стояла Магдалена; в правой руке ее поблескивал серебром какой-то предмет, с которого на пол стекала кровь. Дочь палача взглянула на него так, словно только сейчас поняла, чем, собственно, заколола монаха.
– Нож… для печатей, – сказала она наконец. – Взяла из библиотеки. Думала… может, сгодится на что.
Она бросила нож на пол и вытерла руку о закоптелое платье.
Симон со стоном поднялся и взглянул на Магдалену. Юбка обгорела по краю, корсаж тоже оказался прожженным в нескольких местах, и даже длинные волосы не убереглись от огня. Ее мелко трясло, взгляд уставился в пустоту. Но уже в следующее мгновение к Магдалене вернулось ее самообладание. Симон испытал чуть ли не гордость за то, что ему дозволено было любить эту девушку.
Недаром она носит имя Куизлей, подумал он. Ее так просто не сломишь…
Магдалена отпихнула ногой обугленный ком, бывший некогда братом Якобусом.
– У него была какая-то болезнь, от которой он медленно сходил с ума, – прошептала она. – До чего ужасная смерть…
– Не ужаснее той, которую устроит нам с лекарем твой отец, если отправит нас на костер за осквернение реликвий, – отозвалась Бенедикта. – Идемте дальше.
Они все так же стояли перед развилкой. Симон огляделся по сторонам.
– Куда? – спросил он.
Бенедикта взглянула направо.
– Этот монах каждый день приносил Магдалене еду и питье из монастыря. Наверняка он и теперь хотел туда сбежать, но потом передумал. Так что идемте направо.
Они двинулись по узкому коридору, который поднимался немного вверх по широким ступеням. В скором времени беглецы остановились перед тяжелой дверью.
Бенедикта широко улыбнулась и изобразила легкий поклон.
– Voilà. Вот и вход в монастырь!
Она потянула на себя ручку.
Дверь была заперта.
Бенедикта несколько раз дернула ручку, и в конце концов обрушилась на дверь всем своим весом. Дверь с грохотом затряслась, но выдержала.
– С ума сошли! – прошипел Симон. – Вы так весь монастырь переполошите!
Бенедикта злобно на него оглянулась.
– Да ну? У вас есть идея получше, как нам отсюда выбраться?
– Проверим сначала другой проход, – вмешалась Магдалена. – Мы в любое время можем сюда вернуться и попробовать выломать дверь.
Бенедикта кивнула.
– Неплохая мысль, дорогуша. Тогда идем!
Они пустились обратно по коридору и у развилки свернули в другой проход. В этот раз низкий туннель в отличие от предыдущего едва ли не бесконечно тянулся во тьме. Симон так и не решился поджечь какую-нибудь книгу: уничтожение «Исповеди» было худшим, на что он оказался способен. Поэтому молодой лекарь следовал за двумя девушками, которые горящими страницами указывали ему дорогу. Присмотрись он прежде, то понял бы, что теперь пламя пожирало Аристотеля и Фому Аквинского. Но таких подробностей он знать, в общем-то, и не хотел.