Неусыпное око - Джеймс Гарднер

Уф-ф.

С другой стороны группкой стояли увитые зеленью домики, изящные и аристократичные, с широко распахнутыми окнами, роскошными террасами, панелями солнечных батарей, вмонтированными в крытые красным бамбуком крыши. На ступеньках одного крыльца появился орт — он подобрался к перилам и идиотски самодовольно закукарекал на восход солнца.

— Где это мы? — прошептала я.

— Тик получил ориентировку на местности от мирового разума, — ответила Фестина. — Он говорит, что эта деревня зовется Маммичог.

Маммичог. Более чем за десять тысяч километров от Каспия. К югу от экватора и полпланеты от места, где мы были.

Почему, прости господи, павлиний хвост выплюнул нас здесь? Потому что О-Год упомянул это название?

Потому что я запрашивала у мирового разума информацию об этом месте? Павлиний хвост говорил напрямую с моим сознанием как минимум однажды. («Кто ты?» — «Ботхоло».) Может быть, он также мог читать и мои мысли — Маммичог витал на их поверхности — и решил, что туда я и хочу отправиться.

А может, у хвоста были свои причины отправить нас сюда?

Дверь ближайшего дома распахнулась настежь, напугав орта на перилах крыльца. Маленький попугаеобразный птеродактиль глупо вякнул и вспорхнул на крышу, булькающим бормотанием выражая ярость.

— Мушоно! (Заткнись!) — Мужчина-улум среднего возраста стремительно вышел на веранду, все еще путаясь в завязках своего заплечного мешка. Он огляделся, заметил нас и спросил: — Вы те, кому была нужна медицинская помощь?

— Да, — ответил Тик.

Он стоял на коленях, склоняясь над О-Годом в нескольких шагах от нас с Фестиной под сенью башенноподобной пальмы. О-Года усадили спиной к пальмовому стволу, рот его был широко открыт. Его горло издавало какие-то звуки, но ни одна из его мышц уже ему не повиновалась, чтобы превратить эти звуки в слова.

— Что это с ним? — спросил незнакомый улум. Не дожидаясь ответа, он оттолкнулся от крыльца и спланировал к самому тому месту, где полусидел О-Год. — Если бы я не был уверен в обратном, я бы сказал, что он — жертва чумы.

— Так и есть, — ответил Тик — Мы давали ему оливковое масло, но оно не помогло. Вы врач?

— Наиболее полное соответствие, которое можно встретить в Маммичоге, — ответил незнакомый улум — биохимик и фельдшер. Меня зовут Вустор. Давайте отнесем этого бедолагу в дом.

Фестина уже поднимала О-Года на руки.

— Вы сможете ему помочь?

— У меня есть оборудование «сердце — легкие», — ответил Вустор. — Не последнее слово техники, но достаточное для поддержания жизни, пока не прибудет команда профессиональных медиков примерно через три четверти часа. А пока я их замещаю. Пойдемте.

Он пошел вперед через лужайку перед домом… лужайку изумительного зеленого оттенка. Прямо до слез. Соблазнительного для всех, кто десять месяцев видел вокруг только бело-серо-черные тоскливые зимние пейзажи. Мне стало стыдно за то, что я замечаю такую обыденность, как зеленая трава, когда О-Год при смерти, но как остаться равнодушной к восходу солнца, теплу и дурманящему аромату орхидей, растущих где-то неподалеку?

Взбираясь по ступеням крыльца (перила сплетались с крупными темно-алыми цветами неприлично буйных ликоцветов), я сняла парку и закатала рукава рубашки, чтобы солнце лизнуло мои руки. Не хочу рассказывать, где именно на шкале оргазма располагалось это ощущение.

Внутри дом был пятнистой помесью света и тени: солнечные зайчики пробивались сквозь бреши в стене зелени, а солнечные лучи ложились строго горизонтально в занимающемся свете зари.

— Нам сюда, — сказал Вустор, и мы пошли за ним через гостиную, обставленную плетеной мебелью, в дальнюю комнату, где по стенам размещалось пыльное медицинское оборудование. — Все это было пожертвовано нам нефтяной компанией, — пояснил он. — Кое-кто из рабочих живет в городе, а мне платят жалованье за оказание необходимой помощи, если кто-то заболеет. Чего почти не случается. Кроме того что я иногда перевязываю неглубокие раны, мне никогда раньше не приходилось пользоваться оборудованием. — Лицо его помрачнело. — А теперь вдруг мне достается случай чумы.

— Чумы? Чумы? — Резко зазвучал женский голос в одной из комнат. — Что там про чуму?

— Ничего, не волнуйся, — откликнулся Вустер. — Нам, на полтона ниже, он сообщил: — Это моя жена. Ей туго пришлось во время чумы.

— Я знаю, — сказала я. У меня была всего секунда на то, чтобы собраться с силами, как в комнату вошла моя мать.

Двадцать три года прошло с нашей последней встречи… вот только смотреть на нее было почти то же самое, что и разглядывать себя в зеркало. Белокурая она, белокурая я. Голубые глаза там, голубые глаза тут. Сложена как амазонка, сложена как амазонка. Муштра в школе «Ока» чуть лучше обрисовала мои мускулы, но мать, очевидно, тоже не сидела, сложа руки; в шортах и блузке без рукавов она выглядела женщиной в достаточно хорошей форме. Сколько ей… шестьдесят восемь? Будто это имело какое-либо значение при наличии таблеток молодости! Она могла сойти за тридцатилетнюю. Точно так же, как и я могла сойти за тридцатилетнюю. И вместе мы могли сойти за родных сестер. Не близнецов, конечно, но и не настолько несхожих, как я пыталась убедить себя последние два десятка лет.

Мы обе носили теперь одинаковые прически — классическую короткую стрижку с челкой. Этот стиль был нынче в моде и предположительно шел к моему овалу лица, что означало, что он шел и к ее овалу лица.

И все же… Боже всемогущий!

Когда только она вошла в комнату, она сперва не увидела меня — все ее внимание сосредоточилось на смотровом столе и обмякающем теле О-Года. Мать отдежурила свое под Большим шатром; она узнавала птеромический паралич так же легко, как и любой из выживших. Полный жалости звук вырвался из ее горла — то ли испуганный вздох, то ли сдавленный вскрик, то ли всхлипывание. Она отвернулась от печального зрелища: О-Год, недвижно лежащий на пороге смерти… и наткнулась взглядом на меня.

Мы не виделись двадцать три года. Я сильно (больше, чем она) изменилась к лучшему и видела, что мать, заметив это, усомнилась и заколебалась; потом ее пристальный взор скользнул вниз, на шрамы на моих руках, и последнее все решило.

— Фэй. — Голос ее был чистый лед.

— Здравствуй, мама.

— Мама? — не удержалась Фестина.

Вустор вздрогнул от удивления, а Тик расплылся в широкой ухмылке. Слабоумный старый перечник был любителем совпадений, вернее было сказать, что он наверняка в них не верил. Когда ты в единстве со вселенной на 100,1 %, синхронность ходит за тобой по пятам, как спаниель.