Неусыпное око - Джеймс Гарднер

— Они тебе платят?

— В некотором роде. Не скажу, чтобы целое состояние.

— Хм. — Она оперлась рукой на спинку скамейки. — Я ничего не помню про твоего отца.

— Да ладно! Напрочь память отшибло?

— Ты понимаешь, о чем я. Я не помню ничего особенного.

— Ничего, что тебя бы удивило?

— Ну… — Она отвела от меня взгляд, посмотрела в сторону дома. Мне показалась, что она мысленно перебирает десятки воспоминаний и тщательно их просматривает. — Есть кое-что об этом месте.

— Каком месте?

— О Маммичоге. Дом, приличный участок джунглей и разработанные поля… я никогда не знала, что он ими владеет… до его смерти.

— Папа владел этим имением, здесь?

— Удивительно, не так ли? Но недвижимость подешевела после чумы. Я всегда считала, что он купил ее в подарок мне и ждал только моего дня рождения, чтобы объявить мне об этом. Видит бог, я была бы рада местечку, где можно спастись от зимних морозов.

— Так он купил ее после чумы? После того как он нашел лекарство?

— Как раз так мне сказала адвокат, когда зачитывала завещание. Это имеет значение?

— Может быть. — Я не могла поверить, что это было простым совпадением — то, что мой отец купил имение в Маммичоге… там же, куда так любил наведываться Ирану. Что-то об этом месте было папе известно. — Здесь есть что-нибудь особенное?

— Здесь тепло и тихо. Настоящий рай после Саллисвит-Ривера.

Возможно, еще один выпад в мою сторону — попытка разозлить, посмотреть, выйдет ли. После смерти папы мать застряла в Саллисвит-Ривере из-за меня, потому что я отказывалась уезжать, и потому что закон запрещал ей бросать меня до моего совершеннолетия. Мы провели там несколько лет, изобретая способы истязать друг друга… я придиралась к женщине со слабыми нервами, а она донимала колючую девчонку-подростка с кровоточащей душой. Идеальные товарищи по отчаянию, обе поступали так, будто одной в ее горе станет легче, если сделать другой побольнее.

Я спаслась, выйдя замуж. Мать спаслась в тот же день — просто поднялась и вышла из церкви в ту же секунду, как я произнесла: «Я согласна». В те годы, что прошли со смерти папы до ее отъезда, она никогда не упоминала, что в Маммичоге ее дожидается это убежище. Через пять месяцев после ее отъезда пришла телеграмма: «В Арджентии, живу с фермером-улумом, не вернусь»… вот и все.

Если Маммичог оказался раем, то мы обе сделали все, чтобы Саллисвит-Ривер стал адом. Совместный проект матери и дочери, демонстрирующий редкую в наши дни солидарность.

Я задержала на ней взгляд на минуту — как она похожа на мое отражение в зеркале. Она перехватила мой взгляд, возможно тоже отмечая схожесть, я не знаю. А может, видя во мне Фэй-подростка, которая ранила ее, снова ранила… и снова ранила.

Лучше говорить только о деле.

— Есть что-то особенное? — спросила я. — Что-нибудь, что может заинтересовать археолога?

— Ты теперь археолог, Фэй?

— Я же говорила тебе — я проктор.

«Она что, пыталась поймать меня на лжи? Господи, я, должно быть, была никудышным лжецом в детстве, если меня было так просто поймать».

— Я проктор и расследую передвижения археолога, а он время от времени посещал Маммичог. Своборес по имени Коукоу Ирану.

— Своборес? — Она нахмурилась. — Несколько раз за все эти годы к нам незаконно вторгались своборесы, в ту часть усадьбы, где джунгли. Вустор периодически натыкается на их следы; он слышал, что их земля расположена по обе стороны от нашей, а через наши джунгли они ходят напрямик.

Вероятно, такие вот Ирану покупали землю рядом с нашей. Но я подозревала, что папа все же отхватил себе у них из-под носа самый ценный участок земли.

— Здесь вокруг есть старые шахты? Как шахты возле Саллисвит-Ривера? — уточнила я.

— Тебе надо спросить об этом Вустора, — ответила она. — Я не проводила там много времени. Слишком много насекомых. Ядовитых ползучих тварей. — Она театрально содрогнулась. — Не вернуться ли нам в дом?

— Как хочешь.

Мы пошли назад через рощу. Время от времени я останавливалась, чтобы посмотреть на новые малюсенькие орхидеи, растущие на стволах или свисающие на длинных лианах прямо из древесных крон. Каждый раз, когда я задерживалась, останавливалась и мать, наблюдая за мной краем глаза, стараясь сделать так, чтобы ее за этим не поймали.

Оценивала меня. Угадывала, кто я такая. Или, может быть, просто ждала, когда же я уйду.

На опушке рощи я вдруг повернулась в ней.

— Ты меня бесила, — сказала я, — и я тебя бесила, но это было давно. Бессмысленно нам обеим вести себя сейчас в стиле снежной королевы.

Она поморщилась.

— Ты уверена, что не проходишь сейчас реабилитационную программу?

— Когда вступаешь в «Неусыпное око», то теряешь способность игнорировать очевидное. Например, как я разыгрывала потаскуху, чтобы приводить тебя в ярость. Это было откровенно по-детски. Прости меня.

— Ах, ты просишь прощения? Тогда все в порядке. Или тут мне стоит сказать, что я тоже прошу прощения, и мы бросаемся друг другу в объятия?

— Осторожно, ма, — если мы снова попытаемся ранить друг друга, то можем увидеть, сколько у нас общего. И кончится тем, что мы сблизимся вопреки своему желанию.

— Ты так считаешь? — Она глянула в сторону дома, будто размышляя, не спастись ли ей бегством под его сень. Бежать или остаться и проявить еще немного мужества. — Ты очень хорошо выглядишь, Фэй. Для девушки таких размеров. Я всегда говорила, что ты можешь быть хорошенькой, если станешь вести себя подобающим образом, без распутства.

— Ты никогда в жизни этого не говорила.

— Правда. Но ты действительно хорошо выглядишь. Ты…

Внезапно она круто повернулась и побежала через лужайку. Не поворачиваясь, она пробормотала на бегу:

— Он светился.

— Что? — Я догоняла ее, слегка отставая. — Кто светился?

— Твой отец. По ночам. В постели. После того как нашел лекарство. — Она бежала быстро, не глядя в мою сторону. — Время от времени он светился слабыми цветными огоньками.

Она взбежала по ступеням крыльца и скрылась в доме, не сказав больше ни слова.

15

ЯЩЕРКИ-СИРЕНЫ

О-Год был по-прежнему жив, но только благодаря аппаратам и теперь находился в прозрачной раковине из пластика, которая будет защищать его, пока не прибудут специалисты. Как только наш друг-контрабандист окажется в их руках, его жизнь смогут поддерживать механически сколь угодно долго, пока не отыщется панацея.

Если панацея существовала. И если птеромик-В не распространится неистово и сверхъестественно быстро, словно лесной пожар, пожрав языками пламени всю нашу систему здравоохранения.