Одинокая звезда - Ирина Касаткина

– Да, у тебя талант. Зря не идешь на литфак. Погубишь его, потом пожалеешь. Программистов много, а хороших поэтов – раз-два и обчелся.

– А жить как? Кто сейчас поэзию покупает? Нет, надо специальность получить, которая прокормить сможет. А стихи и так можно сочинять, между делом. Пушкин вон литфака не кончал, а стал великим поэтом.

– Тут, я думаю, ты не права. Во-первых, Александр Сергеевич получил великолепное, по тем временам, гуманитарное образование. Во-вторых, литфак дал бы тебе знания, которые ты сама нигде не получишь. Как твой отец говорит: ты бы стала на ступеньку выше именно в творчестве. Лучше бы писала и тематика твоих стихов расширилась бы. Но решать, конечно, тебе.

– Нет, Дима, я пойду в Политех. Стихи не моя профессия. Буду писать ради собственного удовольствия. Может, повезет – книжку издам. Когда-нибудь. Пусть люди читают. Если повезет.

– Жаль. Ну прочти мне стихотворение, что на этой неделе написала. О чем оно?

– Оно о людях, которые, когда были молоды, любили друг друга, а потом поссорились и расстались. И она представляет себе их встречу через много лет. Вот послушай:

Когда-нибудь мы станем старше вдвое.Пройдут года. Промчится много лет.И может быть, мы встретимся с тобою.Узнаем мы друг друга? Или нет?

Наверно, да. Ты станешь взрослым дядей.И в жизни каждый свой отыщет путь.Мы встретимся. И, друг на друга глядя,Мы вспомним то, что больше не вернуть.

– Стоп! – остановил ее Дима. – Дальше не читай. Не хочу, чтобы у нас с тобой так было. Это слишком грустные стихи. Дочитаешь их когда-нибудь в другой раз.

Они опять помолчали. Каждый думал о своем.

Дождь усилился, и стало быстро темнеть.

– Пойдем, Мариночка, в кафе, – встал Дима, – что-то холодно стало. Да и сыро. Как бы ты не простудилась. Выпьем по чашечке кофе с пирожным.

– Только недолго, – согласилась Маринка, – отец не любит, когда я поздно возвращаюсь. А для него темно, значит, поздно.

– Всего только половина седьмого. Часа полтора у нас еще есть?

– Ну часик.

Они пошли в кафе, посидели там, потом медленно прошлись в полном одиночестве по аллеям парка. Дождь лил как из ведра. Маринка представила тревогу родителей, поглядывающих на темные, залитые струями дождя окна, и заторопилась домой.

Они дошли до середины двора и остановились под старым кленом. Фонарь над ее подъездом не горел – лампочку опять разбили мальчишки. Они регулярно разбивали ее и почему-то не трогали у соседнего, где жили Гена и Лена. Там сияла «кобра», да так ярко, что освещала весь двор.

Дождь ненадолго перестал. Они сложили зонты. Он взглянул на ее напряженное лицо и притянул за поясок к себе. Она стояла, бессильно опустив руки, и испуганно смотрела на него. Он обнял ее и коснулся губами ее сжатых губ.

Совсем девочка! – подумал Дима.

Даже нецелованная. Как приятно!

– Мариночка, а зачем же поджимать губки? – спросил он, любуясь ее смятением. – Я же именно их поцеловать хочу. И зажмуриваться не обязательно – это совсем не страшно. Ну-ка, давай еще раз попробуем.

Он снова притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы, которые она теперь перестала прятать. Но, заглянув ей в глаза, увидел, что они полны слез.

– Мариночка, а почему эти самые прекрасные в мире глазки вот-вот заплачут? Тебе неприятно? Тогда скажи – я не буду.

Он ужасно расстроился, до того, что чуть сам не заплакал. Как ее понимать? Думал, она будет рада.

– Дима, ты меня любишь? – дрожащим голосом спросила Маринка.

– Конечно, люблю! – уверенно воскликнул он. – А почему ты спрашиваешь?

– Я думала: сначала в любви объясняются, а только потом целуют, – не глядя на него, прошептала она. – А у нас все наоборот.

– Так вот в чем дело! Но разве поцелуй не означает признание в любви? Я люблю тебя, очень люблю – не сомневайся! – У Димы просто камень с души свалился. Значит, она все же влюблена, как он и думал.

– Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю! – повторял он, целуя ее в мокрые щеки, губы, лоб. – Не плачь, пожалуйста, все будет так, как ты захочешь. Мы всегда будем вместе.

Успокоившись, она сама привстала на цыпочки и, вытянув губы, неумело поцеловала его. Потом он ее. Потом снова она. Потом они обнялись и долго стояли, наслаждаясь чудесными мгновеньями. Расставаться не хотелось никак.

Наконец, Маринка опомнилась. Подняла голову и с ужасом увидела в освещенном кухонном окне силуэт отца.

– Все, Дима, сейчас он меня убьет, – пробормотала она. Губы не слушались ее, так нацеловалась. – Димочка, я побегу, ладно? Созвонимся. – И, высвободившись из его объятий, понеслась наверх.

Дверь открыла мать. Не говоря ни слова, она ушла на кухню. С видом, не сулившим ничего хорошего, в коридор вышел отец.

– Кто он? – грозно спросил отец, и у Маринки от страха подкосились коленки. Он все видел. Что сейчас будет! Точно убьет.

Ну и пусть! Она вдруг разозлилась. В конце концов, ей семнадцатый год. Она уже не маленькая девочка, которую ставят в угол. Она влюблена и имеет на это право.

– Мой знакомый! Из сорок седьмой школы. А что? – с вызовом спросила она.

– Как его зовут? И кто его родители?

– Дмитрий Рокотов. Папа полковник, как ты. Только еще не в отставке. Мама завуч в его школе. И я его люблю – так и знай!

– А не рано ты начала этим заниматься? Может, сначала хоть в институт поступишь?

– Ничем таким я не занимаюсь! – У Маринки от возмущения на щеках выступили красные пятна. – И в институт поступлю, можешь не сомневаться. Он, кстати, тоже туда собирается. Лучший программист города. Победитель олимпиады, между прочим.

– Митя, иди сюда, – позвала мать из кухни. – Оставь ее в покое. Раздевайся, дочка, небось, вся промокла.

– Ничего я не промокла, я же с зонтом.

Маринка разделась, прошла в свою комнату и выглянула в окно. Он стоял на том же месте и, задрав голову, смотрел на ее окна. Счастливо засмеявшись, Маринка постучала в стекло и помахала ему рукой. Он послал ей воздушный поцелуй и только тогда пошлепал по лужам к воротам. В душе у него все пело.

«Какая чудесная девушка! – радовался Дима. Чистая, как росинка. Повезло мне. Теперь такая девушка редкость. Буду с ней встречаться. А потом, может, и женюсь. Надо ее с мамой познакомить – она в людях разбирается, как никто другой. Если одобрит, точно женюсь. Года через три. Или два».

А у Маринки зазвонил телефон.

– Мой совет: до обрученья не целуй его, – голосом Мефистофеля пропел Гена. – Ну, как ты? Вся в процессе?

– Подглядывал? – взмутилась Маринка. – Как не стыдно!

– Зачем подглядывать? Я любовался открыто. Вы же стояли, как на сцене. А все жильцы – как на галерке. Сплошной театр! Ну давай, рассказывай.

– Гена, все замечательно! Он мне в любви объяснился. Представляешь?

– Сам объяснился? Как это было?

– Ну, он меня поцеловал, а я спросила: «Ты меня любишь?» А он сказал: «Ну конечно, люблю, очень люблю!» И еще повторил: «Люблю, люблю, люблю!»

– Значит, напросилась.

– Гена, ну зачем ты так? Все настроение испортил. Почему напросилась? Я же его за язык не тянула. Он говорит: раз целую, значит, люблю.

– Ничего это не значит. Целовать – это одно, а любить – совсем другое. Мало ли кто кого целует.

– А ну тебя! Тебе просто завидно – вот что я тебе скажу. Он меня любит – я в этом уверена. Ты бы видел, какое у него было счастливое лицо.

– А он тебя не спросил, любишь ли ты его?

– Нет, а зачем? Это же и так видно.

– Все равно, плохо, что не спросил. Лучше, если он будет хоть чуть-чуть в этом сомневаться.

– Вот уж чего-чего, а притворяться я не умею. Ну тебя! Не хочу больше слушать.

И она положила трубку.

Гена походил по кухне, не зная, чем заняться. Хотелось только одного: позвонить Лене. Но он слишком хорошо помнил ее реакцию на прошлый звонок и боялся нарваться на новую отповедь. Наконец не выдержал.

«Хоть голос ее услышу, – подумал он, набирая ее номер. – Ну, пошлет – ну и что? Проглочу, не в первой. А вдруг повезет?»

– Лен, это я, – покорным голосом произнес он, приготовившись ко всему.

– Слышу, – ответила она. И вздохнула.

– Ты чего делаешь?

– Ничего.

– Ольга Дмитриевна дома?

– Нет, она сегодня поздно придет.

Какой-то у нее голос… смирный, без привычной в последнее время агрессии. Может, помягчела?

– Лен, можно к тебе? Я тоже… ничего не буду делать. Вместе скучать веселее.

– Обещаешь?

– Клянусь!

– Ну иди.

Он съехал по перилам на третий этаж. Она увидела это и только покачала головой, пропуская его в квартиру. Потом подошла к окну и стала глядеть в темноту.

– Не знаешь, что с Маринкой? – помолчав, спросила она. – Ее нигде не видно.

– Она влюбилась, – ответил он. – Только что целовалась до потери сознательности. Сейчас дома – летает под потолком.

– Я видела. Кто он?

– Парень из сорок седьмой. Ничего особенного. На гитаре играет. И песни сочиняет на ее стихи.

– А… понятно.