Одинокая звезда - Ирина Касаткина

Гена на мгновение представил на месте Маринки Леночку, – и ему стало совсем тошно. Да, этот тип мог ей понравиться. Он красив – это надо признать. Не хуже Оленя, но, в отличие от того, похоже, неглуп. И из богатеньких – Маринка говорила, что у его папаши «Лада». И компьютер у него, и колеса – нет справедливости на свете!

Автомобиль был недостижимой Гениной мечтой. Посадить в него Леночку, увезти за город – туда, где под синим небом с разноцветных деревьев осыпается листва, в которой по щиколотку утопают ноги. Обнимать ее, очарованную этой красотой, – и целовать. И никого вокруг. Ах, мечты, мечты!

Напрасные мечты. В ближайшие годы автомобиль ему не светит. Да и в последующие вряд ли. Нет, нельзя этого типа к ней подпускать – Маринка права. Никаких знакомств, никакого общения. И не будет он отговаривать Маринку, пусть встречается с ним, пусть у них все будет – у нее своя голова на плечах. Лишь бы держать его подальше от Леночки.

А Дима, взяв Маринку под руку, повел ее вниз к их скамейке. К счастью, и на этот раз она была свободна. Может, потому, что с аллеи ее было трудно заметить – кусты скрывали. Они сели близко-близко друг к другу, и Дима принялся листать одну из принесенных тетрадей. В ней находились стихи последних лет – среди них встречались очень даже ничего! За один он зацепился и стал читать вслух своим меховым голосом:

В темной речке застылаГрусть уснувшего сада.Мелкий дождик унылоГасит жар листопада.

– Гениально! – воскликнул он. – Ну просто Есенин. Нет, Тютчев. Так и видишь этот беспросветный денек – аж дрожь пробирает.

Дуб, промокший до нитки,Мрак, плывущий с Востока,Тишина за калиткой.До чего одиноко!

– Гениально, – повторил он, помолчав. – В твоих стихах, Мариночка, всегда чувствуется настроение. Не то что у иных поэтов – читаешь-читаешь, – и ни уму, ни сердцу. Но почему в них столько печали? Вот, например, это стихотворение. Разве может такая чудесная девушка быть одинокой? Ведь чтобы так написать, надо много пережить. Много грустного. Вряд ли ты на самом деле испытала чувство безнадежного одиночества, которое так точно выразила в этих стихах.

– Да, Дима, ты прав, – согласилась Маринка, – я иногда пишу, как будто заглядываю вперед. Вот и это стихотворение – когда его писала, представила себя такой отвергнутой, такой покинутой, что сердце сжалось. Как будто меня бросил самый любимый человек на свете, изменил мне. И вот я сижу одна, за окном моросит дождь, приближается вечер. И никакой надежды. Ведь такое может произойти? У меня самые лучшие стихи получаются, когда я чувствую, переживаю, о чем пишу.

– Какую страшную картину ты нарисовала, Мариночка. Но я полагаю – такого никогда не случится. Разве можно покинуть столь очаровательную и талантливую девушку? Нет-нет, эти стихи не о тебе.

– Я надеюсь. Но ведь так бывает? Пусть не со мной – с другими. Я представляю себя на их месте, и мне кажется – чувствую то же, что и они.

– Да, кстати, почему этот неприятный тип, твой друг, назвал тебя любимой подругой? У вас с ним что – какие-то близкие отношения?

– Нет, Дима, нет! Никаких отношений. Мы, действительно, только друзья. В одном доме живем, в один детский сад ходили. Теперь вот одну школу заканчиваем. Он с шести лет влюблен в… одну девушку. – Она чуть не ляпнула «в мою подругу», но вовремя прикусила язык. – Это их мы видели в парке, когда познакомились. Помнишь, он еще кулак показал? Чтобы, значит, я не мешала. Он тогда в первый раз ее поцеловал. И был так счастлив! А стихи мои ему действительно нравятся.

– Так сильно нравятся, что он их все держал у себя дома? Что-то непохож он на увлеченного поэзией. Нет, Мариночка, что-то тут не так. Похоже, ты темнишь. Ну да ладно, не хочешь говорить – не надо. Главное, что у вас с ним ничего нет. Значит, у меня есть надежда. Да? – И он лукаво заглянул ей в глаза.

– Надежда на что? – смутилась Маринка. Сердце ее замерло. Вот сейчас он признается в любви. Как она мечтала об этой минуте! Признается, а потом… поцелуй? Хорошо, что она перед встречей съела два шарика «тик-так». Интересно – как она сейчас выглядит со стороны? С его стороны.

– Надежда на продолжение наших встреч. Может, именно мне посчастливится завоевать твое сердечко? Как ты считаешь?

Дима лукавил. Он прекрасно понимал, что девушка уже влюблена, но ему не хотелось форсировать события. Во-первых, ситуация с Дашенькой еще не изгладилась из памяти, во-вторых, в последнее время на него навалилось слишком много проблем – и в школе не все ладилось, особенно с физикой и химией, и дома предки доставали – когда определишься с вузом, надо же репетиторов нанимать, все ребята уже давно занимаются, сколько можно бить баклуши? Но, главное, он не был уверен в себе самом.

Нет, девушка ему безусловно нравилась. Хорошенькая и умненькая – то, что надо. И поцеловать ее он был бы не прочь. Но что-то его останавливало. Дима понимал, что для нее поцелуй равносилен объяснению в любви. Но объяснение в любви – это серьезно. А для серьезных отношений он еще не чувствовал себя созревшим.

«Буду пока просто встречаться, – решил Дима, – пусть события развиваются естественным путем. Сегодня погуляем еще немного, потом доделаю уроки и займусь ее стихами. Может, за вечер, пару песен сочиню. А когда почувствую, что созрел, тогда и объяснюсь. Куда спешить?»

Опустив голову, Маринка размышляла над его словами. Фактически он спросил, согласна ли она встречаться дальше. А зачем спросил? Когда и ежу понятно, что согласна. Иначе она бы не бегала к нему на свидания. Может ли он надеяться на ее любовь? Да он и так знает, что нравится ей, – зачем спрашивать? Как то все это… Может, он на нее за Гену обиделся? Тот так по-хамски с ним разговаривал. Ну она Генке задаст! Но в любви он, определенно, не объяснился и поцелуя не будет. Что же ему ответить? А ничего не надо отвечать – молчать и все. Пусть понимает, как хочет.

Искоса поглядывая на девушку, Дима ждал. Нет, какая она все-таки хорошенькая. Смуглая, румяная и брови вразлет, как крылья ласточки. И ресницы длинные. Накрашенные, конечно, но очень мило. Молчит, не отвечает ему. Молодец, скромная девочка. Это не Дашенька – та уже наизнанку бы вывернулась, чтобы доказать, как она его любит. Не стоит больше ее мучить. Погуляем еще чуть-чуть и провожу ее домой, – решил Дима.

– Муравьи что-то разбегались, – сказал он, стряхивая с руки воображаемого муравья, – наверно, муравейник рядом. Пойдем, Мариночка, проведаем Берту, да я тебя провожу, а то назавтра уроков тьма. А я за них еще не брался.

Расстались они прохладно. Правда, Дима, как всегда, поцеловал ей ладошку и посмотрел ласково в глаза. Но она не улыбнулась в ответ, – молча кивнула и убежала в подъезд.

«Обиделась, – огорченно подумал Дима, – а за что? Что он сделал не так? Слегка изобразил ревность. Похвалил ее стихи. Что еще? Дал понять, что надеется на большее. Вроде обижаться не на что. Н у, да ладно, главное, ее тетрадки у него. Пару дней он выдержит, потом позвонит. За это время она должна соскучиться».

Расстроенная Маринка, придя домой, бухнулась на диван и долго лежала, глядя в потолок. Наконец отец возмутился:

– Не представляю, как можно целый час бездумно валяться, глядя в одну точку? Тебе что, заняться нечем? Так возьми книгу или, на худой конец, телевизор включи. А лучше пойди матери на кухне помоги.

– Почему бездумно? – обиженно размышляла Маринка. – Очень даже думно! Если я лежу молча, это не значит, что я ни о чем не думаю. Как раз наоборот. Но разве они поймут? Для них все мои переживания – полная ерунда. Какие все-таки эти взрослые – что родители, что учителя – странные. Все у них наизнанку – то, что для нас самое главное, они считают чепухой, а на что не стоит даже внимания обращать – самым важным, важнее всего на свете.

Взять, к примеру, вчерашний случай с Сашкой Олениным. Как физичка на него орала, что он учебник забыл! Как же это он будет решать задачи, глядя через плечо к соседу? Решать по одному задачнику – с ее точки зрения – все равно что сидеть вдвоем на одном стуле. Ну и что? Им случалось и втроем сидеть на одном стуле. И вообще – нужны Оленю эти задачи! Он их как не решал, так и не будет решать. С доски спишет, а на контрольной передерет у кого-нибудь. Для него сейчас куда важнее проблемы с Иркой. Вот что действительно важно.

Или взять ее, Маринку. Сейчас для нее самое главное – главнее ничего и быть не может, – как относится к ней Дима Рокотов? Кто она ему – поставщик стихов для его песен или нечто большее? Но разве кто-нибудь из взрослых это поймет? Для них же важнее учебы ничего нет.

«Нравлюсь я ему или не нравлюсь? – мучительно размышляла Маринка. – Вроде бы нравлюсь. Но мы уже знакомы почти два месяца. Сегодня было восьмое наше свидание, – а он все топчется на месте. Другие едва ли не с первого раза начинают целоваться, а этот – все только в ладошку. Хотя, может, он и прав? Если не уверен, что любишь, зачем целоваться?