Избранное - Ганс Носсак

Присутствовали: генеральный директор Отто Наземан с женой Амелией, урожденной Блиц из Швартау близ Любека; госпожа Шарлотта Фишер, урожденная Наземан, с мужем, директором банка Урсом Фишером из Базеля, и Эрнст Наземан, называемый д'Артез.

Протоколисту представляется излишним высказываться здесь об условиях завещания, в целом их можно характеризовать как справедливые и вполне приемлемые. Д'Артез, несмотря на дистанцию, которую он в течение более чем трех десятилетий соблюдал по отношению к семье и к фирме «Наней», существенно обделен не был. В завещании имелась фраза: «Моему сыну Эрнсту, никогда не пользовавшемуся преимуществами остальных моих детей…» и т. д. и т. п. Фраза, несущая в себе оттенок предпочтения, хотя материального выражения, к удовольствию прочих наследников, оно и не получило.

По прочтении завещания, с содержанием которого другие наследники, судя по всему, были уже знакомы, д'Артезу, как старшему сыну, был для проформы задан вопрос, согласен ли он с объявленными условиями. Все присутствовавшие, и прежде всего генеральный директор Отто Наземан и госпожа Шарлотта Фишер, очевидно, считали его согласие само собой разумеющимся. Брат, они полагали, будет приятно удивлен, что и о нем, невзирая на полное его равнодушие к фирме «Наней», позаботились со столь неожиданной, чтобы не сказать незаслуженной, щедростью. Правда, что касается продажи акций, то в завещании имелись пункты, должным образом оберегающие фирму от проникновения иностранного капитала; управление переходящим к д'Артезу состоянием оставалось, таким образом, исключительно за дирекцией.

Положение это, однако, не затрагивало той значительной доли дохода, которая должна была поступать д'Артезу. А потому все ушам своим не поверили, когда на поставленный вопрос д'Артез со свойственной ему невозмутимой вежливостью ответил:

— Я вынужден просить время на размышление.

Все взоры устремились на него. Пятна на щеках его сестры Лотты побагровели. Она локтем подтолкнула мужа, директора Фишера, что, видимо, означало: ну, разве я тебе не говорила? Но адвокат Видеман, опытный председательствующий, еще удерживал в руках бразды правления.

— Время на размышление? Но почему, позвольте спросить?

— Потому что решение зависит не от меня.

— Ах, вот как, понимаю. От кого же зависит ваше решение, позвольте спросить?

— От Эдит Наземан.

Тут-то и разразилась буря.

— От Эдит? — воскликнула Шарлотта Наземан.

Д'Артез дружелюбно кивнул ей.

— Но какое отношение имеет к этому Эдит?

И так как д'Артез, не отвечая ей, по-прежнему дружелюбно поглядывал на нее, она в поисках поддержки переводила глаза с одного на другого и в конце концов обратилась к мужу:

— А ты что скажешь, Урс?

Но директор банка Урс Фишер ответил только:

— Да уж ладно! Ладно!

— Но ведь об Эдит вообще и речи нет, — не унималась госпожа Шарлотта Наземан. Пятна на ее щеках полыхали огнем.

— О твоих детях в завещании тоже речи нет, если я его правильно понял. А ты что скажешь, Урс? — со своей стороны спросил д'Артез директора банка, который и на сей раз ответил тем же «Да уж ладно! Ладно!».

Господин Видеман попытался включиться в разгоревшийся спор, но тягаться с госпожой Шарлоттой Наземан было и ему не под силу.

— Эдит же слишком молода для подобных вопросов, — вскричала она с оттенком пренебрежения в голосе.

— Именно поэтому, — ответил д'Артез, не изменяя своей невозмутимой вежливости.

— Я не понимаю тебя, Эрнст.

— Этого никто и не требует, Лотта.

Наконец господину Видеману удалось вставить слово. Он позволил себе обратить внимание присутствующих на то обстоятельство, что предполагаемые правопреемники наследников в утверждении завещания действительно никакой роли не играют, замечание, которое госпожа Шарлотта Наземан одобрила торжествующим «Видишь? Видишь?» и «Что ты скажешь, Урс?». Но господин Видеман не позволил прервать себя репликами и спросил д'Артеза, не ускользнул ли от него смысл заключительного пункта завещания. А пункт этот гласил, что тот из наследников, кто, не соглашаясь с условиями завещания, воспрепятствует его осуществлению, будет ограничен лишь обязательной долей.

— Не смею предположить, — изрек господин Видеман, — будто вы намерены создавать трудности, которые заставили бы нас обратиться к упомянутому заключительному пункту.

— Трудности? — переспросил д'Артез и удивленно вздернул бровь, как весьма выразительно делал в своих пантомимах. — Я просил бы, господин Видеман, занести в протокол этого совещания, что выражение «создавать трудности» введено в беседу не мною, а вами!

Это замечание смутило даже нотариуса; к счастью, однако, выкрики госпожи Шарлотты Наземан избавили его от необходимости отвечать.

— Но ты же создаешь трудности! — взвизгнула она.

— Я?

— Или твоя Эдит.

— Моя Эдит не более, чем твои дети, заинтересована в том, чтобы, по выражению господина Видемана, создавать трудности. В конце концов, речь идет об уйме денег. Что ты скажешь, Урс?

Таким-то образом, обратившись как бы между прочим и в спокойной форме к миролюбивому директору швейцарского банка, д'Артез отнял у госпожи Шарлотты Наземан возможность апеллировать к своему директору-консорту и этим до предела накалил атмосферу, что подтверждалось пылающими пятнами на щеках госпожи Шарлотты Наземан. На мгновение возникла опасность, что она обрушится на мужа, не успевшего даже ответить д'Артезу своим «Да уж ладно! Ладно!» Но прежде чем дело дошло до тягостной сцены, взгляд ее упал на более мощного союзника.

— А что ты скажешь, Отто? — воскликнула она, обращаясь к другому брату, сидевшему напротив. — Эрнст же вечно создавал трудности.

Господин генеральный директор Отто Наземан, к которому она обратилась, до сей поры только слушал и даже проявлял известное равнодушие к дискуссии. Вне сомнения, он обладал достаточным опытом в подобного рода обсуждениях и знал, что самая надежная тактика в этих случаях — дать партнерам выкричаться, ни во что не вмешиваясь. Когда же пыл уляжется, не составит труда достичь желаемых результатов.

— Мне тоже не по душе слово «трудности», господин доктор Видеман, сказал он, обращаясь к нотариусу. — Но зачем нам, взрослым людям, спорить о каком-то неудачном выражении? Мы же все знаем, что нам необходимо обсудить куда более важные вопросы.

— Да уж ладно! Ладно! — послышалось наконец одобрительное урчание.

— Денежные, — произнес д'Артез дружелюбно, прямо-таки мечтательно.

— Судьбу фирмы «Наней», — возразил ему брат не без пафоса.

Но д'Артез парировал его пафос сентиментальностью.

— Полагаю, нам прежде всего важна последняя воля нашей дорогой мамочки. И если я правильно понимаю заключительный пункт, в чем нас, по всей вероятности, не замедлит просветить господин Видеман, то прежде всего усматриваю в нем ее волю обеспечить мирное единение семейства Наземан. Наша дорогая мамочка, как всем нам, а тебе, Лотта, лучше, чем кому бы то ни было, известно, всегда ратовала за мир.

— Видишь, видишь! — воскликнула госпожа Шарлотта Наземан, растроганная словами «мир» и «дорогая мамочка». Тут наконец ей удалось разразиться слезами.

— А потому, — продолжал д'Артез, — если только я верно трактую означенный пункт, что нам может подтвердить лишь господин Видеман, я вижу единственно истинную нашу цель в том, чтобы сохранить столь желанный нашей дорогой мамочке мир.

— Но зачем же ты тогда создаешь трудности? — всхлипнула госпожа Шарлотта Наземан.

— Мы ведь решили впредь не употреблять слово «трудности», — довольно резко заметил генеральный директор Наземан своей сестре. — Извини, Эрнст. Вернемся к делу. Я, естественно, тоже немало удивлен, что ты требуешь время на размышление. Ты все еще настаиваешь на этом?

— Да, Отто, и теперь еще решительнее, чем прежде, если хочу выполнить волю нашей дорогой мамочки. Да, теперь, после нашей краткой беседы, у меня, пожалуй, даже больше сомнений, чем вначале. Мне придется добросовестно над этим подумать, чтобы принять решение, действительно отвечающее желанию нашей мамочки.

— Я полагал, ты хочешь переговорить с Эдит, хотя господин Видеман и растолковал тебе, что ни Эдит, ни Лоттины дети, ни мои никакой роли при утверждении завещания не играют, по крайней мере с юридической точки зрения, ибо они не названы в нем наследниками. Надеюсь, я верно выразился, господин Видеман?

— Ты меня превратно понял, Отто, — ответил д'Артез. — Не юридическая сторона меня заботит. Это не проблема, а если и проблема, так столь простая, что мы ее с легкой душой передоверим господину Видеману. Меня заботит едва ли учитываемая с юридической точки зрения воля нашей дорогой мамочки, послужившая, несомненно, истинным мотивом завещания, с такой точностью сформулированного юридически. Ты скажешь: судьба фирмы «Наней». Я полностью согласен, как генеральный директор, ты ничего другого сказать не можешь, такова и должна быть твоя позиция. Но для меня, извини, подобная позиция чересчур абстрактна. Для меня, разумеется. Я не собираюсь никому навязывать свое мнение. Ибо, как уже сказано, речь идет об уйме денег.