Золотой дождь - Джон Гришэм

Чтобы заниматься такими делами адвокату было выгодно, их должно быть много, ибо стоимость каждого иска редко превышает несколько сотен долларов. Закон же требует, чтобы адвокатам компенсировали затраченные усилия и время.

Работа эта довольно неблагодарная, но тем не менее (и именно потому Букер предлагает мне за неё взяться) она оплачивается. Гонорары скромные, однако в итоге набегает сумма, которой хватает уже не только на хлеб, но и на масло.

— Могу сразу отвалить тебе хоть полсотни дел, — говорит Букер. — Со всеми причиндалами. И помогу тебе оформить первые несколько штук. У нас это на поток поставлено.

— А каково среднее вознаграждение?

— Трудно сказать, — пожимает плечами Букер. — Из некоторых должников не удается и цента выбить. Одни уезжают из города, другие разоряются. И все же на круг около сотни баксов, наверное, набегает.

Сто баксов помножить на полсотни — выходит пять тысяч.

— Прохождение одного дела в среднем занимает четыре месяца, — добавляет Букер. — Если захочешь, я могу каждый месяц перекидывать тебе штук по двадцать, а то и больше. Если будешь отправлять их все скопом в один день, в один суд и одному судье, то и рассмотрение всех их назначат на один день, так что лишний раз мотаться в суд тебе не придется. Так уж принято с делами о неплатежах. На девяносто процентов это работа с бумажками.

— Согласен, — говорю я. — Может, ещё чем помочь?

— Не исключено, — отвечает Букер. — Буду иметь тебя в виду.

Приносят кофе, и мы переключаемся на излюбленную тему всех юристов — сплетни о других юристах. Мы перемываем косточки нашим бывшим однокашникам, судачим о том, кто и как устроился в нашем грешном мире.

Букер восстал из пепла.

Дек обладает поразительной способностью совершенно бесшумно просачиваться в любую дверь, приоткрытую на какую-то долю дюйма. Со мной он проделывает этот трюк с завидным постоянством. Я мирно сижу за столом, с головой погруженный в свои мысли или в одно из редких имеющихся в моем распоряжении досье, и вдруг — рядом вырисовывается Дек! Меня так и подмывает приучить его стучать в дверь, но уж очень не хочется с ним ссориться.

И вот Дек в очередной раз возникает передо мной, словно чертик из табакерки: почту принес. Взгляд его замирает на стопке новеньких папок в углу моего стола.

— А это что такое? — спрашивает он.

— Работа.

Дек приподнимает одну из папок.

— «Раффинз»?

— Да, сэр. Теперь мы представляем интересы второй по величине в Мемфисе фирмы по торговле мебелью.

— Дела по взиманию неплатежей, — брезгливо говорит он, словно выпачкал руки. И это человек, который мечтает об очередном крушении парохода.

— По крайней мере, работа вполне честная, — возражаю я.

— Возни столько — черт ногу сломит, — ворчит Дек.

— Ну так продолжай обивать пороги больниц! — предлагаю я.

Дек вываливает груду конвертов на мой стол и исчезает так же безмолвно, как и возник. Я перевожу дух и вскрываю увесистый конверт из «Трень-Брень». В нем пачка документов, дюйма эдак в два толщиной.

Драммонд ответил на мой вопросник, отказал в ответе на вопросы, требующие признания или опровержения, и приложил кое-какие из запрошенных мной бумаг. Мне понадобится уйма времени, чтобы во всем этом разобраться, и ещё больше времени, чтобы понять, что он не прислал.

Наибольший интерес для меня представляют ответы на мой вопросник. Я должен допросить в качестве свидетеля официального представителя «Прекрасного дара жизни», и Драммонд предложил мне кандидатуру некоего Джека Андерхолла, юрисконсульта кливлендской штаб-квартиры компании. Я также запросил должности и адреса некоторых служащих «Дара жизни», имена которых наиболее часто встречались в переписке страховой компании с Дот.

С помощью официальной формы, которую дал мне судья Киплер, я готовлю ходатайство о допросе шестерых свидетелей. Провести допрос предлагаю ровно через неделю, прекрасно понимая, что Драммонд полезет на стенку. Что ж, таковы правила игры, он ведь и сам вел себя так же при выборе времени допроса Донни Рея. Пусть поищет сочувствия у Киплера.

Мне придется слетать на пару дней в Кливленд, в контору «Прекрасного дара жизни». Не могу сказать, что я очень об этом мечтаю, но выхода нет. Поездка влетит в копеечку — авиабилеты, проживание, еда, стенографистка и т. д. Я ещё не обсуждал это с Деком. В глубине души я ожидаю, что он вот-вот ворвется с вестью об очередной автомобильной аварии.

Дело Блейков между тем раздулось уже до трех объемистых папок. Я храню их в картонной коробке на полу под столом. Просматриваю их по нескольку раз на дню, всякий раз спрашивая себя, отдаю ли себе отчет в том, что делаю. Кто я такой, чтобы мечтать о столь громкой победе в суде? О том, чтобы утереть нос непревзойденному Лео Ф. Драммонду?

Не говоря уж о том, что я ещё ни разу не смотрел в глаза присяжным.

Донни Рей слишком слаб, чтобы говорить со мной по телефону, и я качу в Грейнджер, чтобы навестить его дома. Сейчас конец сентября; точную дату я не помню, но впервые диагноз Донни Рею поставили больше года назад. Открывает мне Дот, глаза её заплаканы.

— Он совсем угасает, — говорит она, шмыгая носом.

Я думал, что хуже выглядеть невозможно, однако Донни Рей кажется ещё бледнее и изможденнее, чем в прошлый раз. Он спит, спальня погружена в полумрак. Солнце уже клонится к закату, и тени вычерчивают правильные прямоугольники на белых простынях, застилающих узкую кровать. Телевизор выключен. В комнате царит безмолвие.

— За весь день он так и не притронулся к еде, — шепчет Дот. Мы стоим и смотрим на спящего.

— Боли его мучают?

— Не особенно. Я сделала ему два укола.

— Я посижу немного, — шепчу я, устраиваясь на складном стуле. Дот покидает комнату. Я слышу, как она всхлипывает в коридоре.

Паренек кажется мне совсем бездыханным. Я сосредоточиваю внимание на его груди, пытаясь уловить хоть малейшие движения грудной клетки, но ничего не замечаю. Тени сгущаются. Я включаю небольшой светильник на столике у двери, и Донни Рей шевелится. Глаза его приоткрываются, но ненадолго.

Вот, значит, как умирают те, кому отказывают в выплате по страховке. Невозможно поверить, что в обществе, которое битком набито богатыми врачами, роскошными больницами, наисовременнейшим медицинским оборудованием и кучей нобелевских лауреатов, Донни Рею Блейку позволят вот так просто умереть без надлежащей медицинской помощи.

А ведь его могли спасти. Согласно букве закона, к моменту заболевания он был надежно прикрыт от грозы «зонтиком» (хотя и дырявым) «Прекрасного дара жизни». А диагноз ему поставили, когда он был защищен страховым полисом, за который его родители выложили приличную сумму. Согласно все тому же закону, «Прекрасный дар жизни» обязан обеспечить бедняге надлежащее лечение.

В один прекрасный день я все-таки повстречаюсь с человеком, ответственным за смерть Донни Рея. Вполне возможно, что он или она — просто мелкая сошка, которая выполняла приказ. С другой стороны, он или она вполне может оказаться вице-президентом, который и отдал этот самый приказ. Жаль, что нельзя сейчас заснять Донни Рея, чтобы вручить его фотографию этому человеку, когда мы наконец встретимся.

Паренек кашляет и слегка шевелится, словно пытается сказать мне, что ещё жив. Я выключаю лампу и сижу в темноте.

Пусть я одинок и силы неприятеля превосходят меня во много раз, пусть я неопытен и запуган, но я прав. Если Блейки не выиграют иск, то вся наша система напрочь лишена справедливости.

Где-то в отдалении вспыхивает уличный фонарь, и луч света, проникший в окно спальни, выхватывает из мрака грудь Донни Рея. Сейчас она медленно вздымается и опадает. Похоже, бедняга пытается проснуться.

Да, вряд ли мне суждено увидеть его живым ещё хоть несколько раз. Я пристально вглядываюсь в его смертельно исхудавшее лицо и даю себе клятву отомстить.

Глава 33

Судья, восседающий за столом в черной мантии, заметно разгневан. Сегодня день рассмотрения ходатайств, специально отведенный для кратких, безостановочных аргументов о великом множестве ходатайств по целой куче дел. Зал судебных заседаний битком набит адвокатской братией.

Наши ходатайства рассматриваются в первую очередь, потому что судья Киплер всерьез озабочен. Я подал ходатайство о проведении допроса в Кливленде шести служащих «Прекрасного дара жизни», начиная с ближайшего понедельника. Драммонд наотрез отказался, сославшись, как и следовало ожидать, на крайне напряженный календарь участия в судебных заседаниях. Мало того, что он связан по рукам и ногам, но и все шестеро предполагаемых свидетелей заняты по горло. Все шестеро!

Киплер провел со мной и Драммондом телефонное совещание, закончившееся прескверно, по крайней мере, для адвоката ответчика. Да, в календаре Драммонда и правда значились выступления на судебных процессах, и он подтвердил это, прислав факс с соответствующими повестками. Однако Киплера вывело из себя категорическое утверждение Драммонда, что лишь пару месяцев спустя тот может выкроить три дня, чтобы слетать в Кливленд. Более того, шестеро служащих «Дара жизни», которых я намереваюсь допросить, настолько занятые люди, что собрать их вместе, возможно, не удастся даже за полгода.