Приключения Жихаря - Михаил Успенский

Распродал соседним государям всех любимых зверей и птиц в промен на руду и готовые слитки. Одну пташку канарейку оставил, потому что она жалобно поет, а он под ее песни плачет – себя жалеет.

Разогнал и врачей, одного шарлатана горбатого не разогнал, поскольку тот верный был и жалованья не просил.

Дворец опустел – погнал Каламут Девятый всех слуг добывать руду и черный горюч–камень. Чтобы такие ворота отлить, жару ведь много надо.

Так много, что все деревянные дома в стране велел разобрать на дрова и все леса повыру бить – прости, батюшка бор, что в твоем присутствии такие ужасы рассказываю.

Ладно, постарались тамошние литейщики, отлили ворота двухстворчатые, изготовили петли для них в два человеческих роста. Три года створки навешивали, как уж поднимали – не ведаю. Должно быть, слонов запрягали или с горными варкалапами договорились. Народу при этом погубили без числа, только про это царю не доносили, запрещено ведь.

Вышли ворота не плоше тех, что я в Мироедовом царстве с помощью разрыв–травы отворил. Но в Непростане про эту траву не слыхали, да и не растет она там.

Натащил царь во дворец съестного припасу (эх, мне бы хоть кусочек), вытащил

из хитрого устройства железный шкворень – закрылись ворота изнутри на

тяжкий засов.

Сидит один в пустом дворце, канарейку слушает и мыслит: «Ломись, ломись, безносая, до меня все равно не доберешься».

А царство кругом пустое стоит – весь народ разбежался. Тишина. Только глупая канарейка свищет в клетке из простых прутьев.

Вот полночь наступила. И слышит царь Каламут тяжелые шаги – даже слон так не ходит, даже зверь бегемот. Бух, бух!

«Ладно, – думает, – сейчас ты кости–то свои об мои ворота расшибешь, и стану я жить вечно, бессмертно, а царство – дело наживное». Как и слава, к слову сказать.

Тут в ворота словно осадным бревном грохнули. Да не простым бревном, а в десять обхватов. Раз, другой…

На третьем ударе треснула железная балка, словно хворостина, распахнулись тяжкие ворота, а за ними – никого.

«Это меня, видать, звездный свет ослепил после долгого темного сидения, – решил царь Каламут. – А Смерть, поди, после третьего удара вся на мелкие крохи рассыпалась».

Так он себя успокоил и поближе к воротам подошел. Никого. Глянул вниз – что

там такое, вроде суслик, только белый.

Присмотрелся – а это Смерть и есть. Правда, малюсенькая, зато все при ней –и белый саван, и острая коса, и весы, на которых срок жизни измеряется.

Занес царь Каламут над ней ногу, чтобы раздавить, а она увернулась и пищит:

«Убери ногу, старый дурак, я не за тобой – за канарейкой твоей явилась!»

Он так и застыл с поднятой ногой, а Смерть прошмыгнула внутрь, разломала клетку, схватила канарейку за крыло и потащила за собой куда следует. Песню при этом горланила глумливо:

Раз поет, два поет, Помирает и поет – Канареечка жалобно поет!

А Каламут Девятый после того в своем опустелом царстве еще до–олго жил – насилу собственной Смерти дождался…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– А скажи–ка нам, небораче, кого ты над омутом дожидаешься?

Последние слова богатырь договаривал уже во сне, но так он за день устал и душой и телом, что в дремоте ему никаких вещих знамений не привиделось. Только тело до света само поворачивалось у костра, грея то один бок, то другой. Веток для лежбища он наломать не удосужился, да и не надо было здесь ветки ломать.

Утром, при солнечном лике, место ночлега уже не казалось зловещим. Кроме того, какая–то добрая белка притащила оставшуюся от зимы пригоршню орехов и снизку сушеных боровиков. Орехи не все пропали, а грибы, хоть и без соли, пошли за милую душу.

«Должно быть, платок и впрямь удачный», – подумал Жихарь, прислушался, определил родник и вволю напился. Разворошил кострище, убедился, что все прогорело дотла и даже в случае ветра пожару не быть. Потом, как и собирался, пошел вниз, вдоль ручья. Зиму–то Жихарь проспал, но знал от людей, что была она лютой, поэтому Ярило изо всех сил старалось согреть землю. Дышалось вольно, был богатырь свободен от всех долгов и обязательств; даже имя свое теперь только он один и ведал. Стал равен зверю, птице, комару…

…К реке его ручей, противу ожидания, не вывел, а вывел к небольшому озеру, тоже знакомому и носившему некогда название Гремучий Вир. Озеро, насколько он помнил, было глубокое и богатое рыбой, даже старая рыбачья избушка стояла на берегу, но в ней никто уже не жил с тех пор, как поселился тут озерский водяник по прозвищу Мутило.

Раньше, до его водружения, рыбачить сюда приходили даже из Столенграда, но дурак Мутило, дорвавшись до собственного водоема, на радостях с самого начала всех перепугал и остался теперь в совершенном одиночестве: некого было ему хватать за ноги, некому портить сети и дырявить лодки – так они сами по себе и сгнили на берегу.

От берега уходили недалеко в воду мостки на крепких дубовых сваях. На мостках, свесив перепончатые лапы в воду, сидел и сам Мутило, грелся на солнышке. Мутило был не чистокровный водяник, а только по отцу, родила же его и сразу же выбросила в воду та самая поедучая ведьма, которую маленький Жихарка изжарил в печке. Поэтому в хозяине Гремучего Вира больше было от человека, чем от лягушки. У него даже волосы росли на голове – правда, зеленые и пучками, как трава на болотной кочке. И глаза походили на человеческие, хоть и не мигали.

«Не поглянулась Проппу моя новелла, – решил Жихарь. – А Мутило сейчас начнет ко мне вязаться – зачем–де матушку угробил… Обойти его, что ли, или сразу дубинкой угостить?»

Но Мутило, заметив пришлеца, обрадовался и закричал:

– А вот кому мыться–купаться, рыбу ловить, белье полоскать!

Жихарь подошел ближе, ступил одной ногой на мостки – затрещало.

– Здорово, водяной житель! – сказал он.

Мутило разинул широкий рот и внимательно поглядел.

– Узнал, – сказал он. – Мальцом тебя помню, а все равно узнал: масть–то не спрячешь. Помню, как ты с родительницей моей управился…

– Биться будем или мириться? – спросил Жихарь, поигрывая дубиной. Драться с водяником на суше весьма удобно, зато нечестно, а в воде он человека всяко–разно одолеет…

– Зачем биться? – удивился Мутило. – У нас в речке все русалки говорили, что таких матерей живьем жарить надо… Да и скучно мне без людей. Слушай, Жихарь, пошли ко мне на дно – пива попьем, в кости сыграем… Русалка наша тебе одежу постирает, просушит тем временем…

– Поиграть я всегда готов, – сказал Жихарь. – Только не на что мне нынче играть, кроме как на свою голову…

– А я других ставок и не принимаю, – сказал Мутило. – Сам посуди, на что мне золото? Солить его, что ли, коптить?

– А во что играть будем, в тавлеи?

– Нет, – вздохнул водяник. – Тавлеи же деревянные, всплывают все время…

– Так давай прямо на бережку.

– Нет, – сказал Мутило. – Дома, знаешь, и стены помогают. А играть будем в зернь, кости метать. Тавлеи двигать – много ума нужно, тут человек сильнее нашего брата. А кости – это же судьба и удача.

– Хорошо, – сказал Жихарь. – Я, выходит, голову ставлю, а ты что? Бадейку с

лягушачьей икрой?

Водяник оскорбился и пошел зелеными пятнами.

– Обижаешь, детинушка, – сказал он. – Икра у меня рыбья и даже соленая – вон в избе под навесом соли–то сколько было заготовлено. Там у меня и коптильня даже есть. Так что пиво найдем чем закусить. Я и хлебы из рыбной муки пеку…

Жихарю хотелось и пива, и закусить.

– Так на что ты–то играть будешь? – напомнил он.

– Понятное дело – на озеро. У меня же всего имущества оно одно и есть. Один водяник с другим всегда на озеро играют. Лешие – те на волков, на белок, только потом на леса. А мы, мокрый народ, – сразу на озеро.

– А как же ты без озера? – Жихарь сделал озабоченное лицо.

– Да так же, как ты без головы, – хохотнул Мутило. – Ну так пошли?

– Не горазд я водой дышать, – сказал Жихарь.

– Да кто ж тебя заставляет водой дышать? Ты же со мной будешь! Только помни одно: под водой ни на что пальцем нельзя показывать, не то враз захлебнешься…

– Понял, – сказал богатырь, а сам подумал:

«Как–нибудь вывернусь: скажу, к примеру, что кости у него обманные, зато хоть рыбки поем… А если не пойду, он меня на всю воду и на весь лес трусом ославит».

– За мной, – скомандовал водяник и бесшумно соскользнул в зеленую гладь – далее круги не пошли.

Богатырь отошел, разогнался, пробежал по ветхим мосткам – и прянул в воду не хуже леща. Шуму, правда, наделал немало.

Под водой он быстро нагнал Мутилу, ухватил его за лодыжку – и сразу же вокруг них образовался воздушный пузырь, как у водяного паука, только большой, и стало можно дышать.