Без иллюзий - Андрей Мартьянов

Не много, но и отнюдь не мало, все люди проверенные — этим Шмулевич занимался лично, каждый новичок в отряде отправлялся на длительную философскую беседу к товарищу комиссару.

Заславский знал о Шмулевиче мало — тот был скрытен и не любил рассказывать о своей персоне. Участник Гражданской, воевал с Фрунзе в Туркестане и Крыму. С двадцатых годов комиссар работал в НКВД, следователем в самом Ленинграде. Поздней осенью 1938 года был арестован, но через два месяца отпущен, восстановлен в звании и должности, однако в 1939-м от греха подальше переведен из Ленинграда в провинциальный Молодечно.

Как сказал сам Шмулевич, «органы разобрались, ничего особенного». Обвинение? Бросьте, сущая чепуха — ну посмотрите внимательно на мой профиль, в каком это месте я немецкий шпион? Повторяю: разобрались. Будь я шпионом, где бы я сейчас находился, здесь или там?

И потом, какой уважающий себя фашист возьмет в шпионы человека с фамилией «Шмулевич»? Вы смеетесь?

Эвакуировавшуюся в июне 1941 года из Молодечно автоколонну с документацией местного управления НКВД уничтожили с воздуха штурмовики, немцы отрезали дорогу на восток, ничего не оставалось делать, как уходить в лес и либо пробираться к своим через фронт, либо оставаться и организовывать сопротивление.

После встречи с Заславским товарищ лейтенант НКВД и показал свои немалые способности. Думаете, легко сплотить, вооружить и заставить слаженно действовать совершенно разных людей, от гражданских беженцев из Вильно до спасшихся из разбомбленного эшелона доктора с семьей и военинженера, приписанного к наголову разгромленной в приграничных сражениях 1941 года танковой части?

Это очень и очень нелегко! А в довесок попробуйте обеспечить людей всем необходимым на болотных островах Свенцян — медикаменты, продовольствие, теплые землянки.

Кому этим заниматься, кроме Шмулевича? Да никому.

— Вас наркомом ставить надо, — сказал Заславский комиссару уже в ноябре первого года войны. — Как вы все успеваете, Семен Эфраимович? Вы хоть иногда спите?

— Трех-четырех часов в сутки вполне хватает, — комиссар убавил огонь на немецкой спиртовке и обмакнул помазок в помятую кастрюльку с кипяченой водой. — Вот что я думаю, товарищ Заславский: нужна устойчивая связь. Хорошая рация, причем очень хорошая. Трофейная. Я знаю, где взять. Выделите мне десять человек помоложе и посообразительнее, придется прогуляться в Будслав…

Рацию добыли через два дня. Потерь во время операции не было.

— Связисты у них неплохо живут, — сказал вечером Шмулевич опешившему командиру. Выложил на стол пухлый бумажник. — Вот, посмотрите — кажется, немцы получили денежное довольствие, я счел нужным позаимствовать. Пятьсот двадцать рейхсмарок, а не оккупационные фантики.

— Зачем нам здесь деньги?

— Что-нибудь купим.

— У кого??

— У немцев. Или у спекулянтов. В коммерческих магазинах Молодечно достаточно заграничных товаров — немецкий аспирин или шоколад нам очень пригодятся… Передайте деньги Соловью, у него безупречные документы, и он вне подозрений, все-таки полицай. Список я составлю через час.

Товарищ Соловей, в первую очередь коммунист, а уж в последнюю очередь полицай с безупречными документами, через шесть дней передал в отряд вещмешок, набитый самыми полезными вещами — упоминавшийся немецкий аспирин, запасные лампы для рации, пакеты со стерильными бинтами и таблетки сухого спирта. Потратил, в сущности, копейки — немецкие интенданты (как тыловым интендантам и положено спокон веку) в Молодечно были вороваты и к стороннему заработку относились без глупых предубеждений.

И так всегда.

Шмулевич умудрялся совмещать нахальные и стремительные атаки на вражеские объекты с непринужденной экспроприацией всего «полезного».

— Я по роду службы слишком много общался до войны с настоящими бандитами, — пояснил комиссар. — И знаю, как правильно организовать классический налет в стиле Мишки Япончика, слыхали про такого? Известен был в свое время, знаменитость. Почему бы не попробовать самому? Скажу вам честно, товарищ Заславский, налетчик из меня получается неплохой, пускай и с небольшими помарками. Обещаю исправиться.

Тем утром Шмулевич привычно поднялся в семь, зажег трофейную спиртовку и согрел чай — немецкие брикеты ничем не хуже чая английского, продававшегося в Ленинграде до войны. Распорядок дня традиционный: сперва в блиндаж к радистам, за сводкой и сообщениями из Центра. Потом на «штаб» к Заславскому, где собираются все командиры взводов: в отряде все как в армии. Политзанятия — тоже святое. Разумеется, обычная ежедневная хозяйственная инспекция. Обеспечение еще важнее политучебы, голодным или больным в бой не пойдешь, в этой сфере должен поддерживаться идеальный порядок.

Руководство отряда, связь и госпиталь расположили на самом крупном острове, двести на четыреста метров. Почва здесь каменистая, пологая возвышенность покрыта купами сосен и берез. Западнее на много километров тянется сплошное болото с чахлыми кривыми березками и чернеющими пятнами гиблых омутов. Прочие острова выстроены в изогнутую линию на северо-восток, еще дальше — полоса бурелома и дремучие дебри до самой Двины.

Подходов к базе всего четыре, с разных направлений — возможность немедленной эвакуации и отступления отряда на одну из запасных стоянок предусматривалась в обязательном порядке. Тут вам война, а не пляски с гулящими девками в деревенском шинке. То, что немцы отроду не появлялись на Свенцянских болотах, еще ничего не значит: если очень захотят — придут, и вот тогда рассуждать будет поздно.

Что сообщают с Большой земли? Сталинград и еще раз Сталинград. Неудивительно — оборона города продолжается с упорством невероятным. На других фронтах позиционные бои «местного значения», освобождены два населенных пункта, заявление Народного комиссара иностранных дел товарища Молотова… В целом, ничего нового.

Позавтракали в штабной землянке: пшено с неприятно пахнущим топленым жиром, каждому по ломтику немецкой колбасы из жестяных банок вермахтовского пайка. Сырой серый хлеб — и счастье еще, что такой есть, зерно приходится экономить, зима на носу. Снова жидковатый чай с таблетками сахарина. Жить можно.

По большому счету, ничто не предвещало экстраординарных, просто-таки вопиющих событий, грянувших после полудня и ввергших в глубокую оторопь даже вечно невозмутимого комиссара Шмулевича.

Посты по периметру партизанской базы выставлялись в обязательном порядке, особое внимание наблюдатели уделяли угрожаемым направлениям — тропки противнику, скорее всего, неизвестны, однако гарантий никто дать не может. Неожиданный визит эсэсовской зондеркоманды, поддерживаемой фельджандармами и тыловыми частями, ничуть не исключен, сколько раз другие нарывались! Последствия всегда были тяжелыми — большие потери или полное уничтожение отряда. Бдительность и еще раз бдительность!

Без четверти час комиссара насторожил чересчур громкий гул авиационных двигателей, но это явно был не легкий разведчик, которые иногда летали ради изыскания партизанских стоянок — «Шторх» гудит совсем иначе, звук высокий, дрожащий. Значит, ничего опасного, здесь частенько ходят самолеты из Вильно или Кёнигсберга на Минск.

Странный грохот, смахивавший на отдаленный орудийный выстрел, Шмулевича не заинтересовал — если прислушиваться к каждому непонятному звуку, никаких нервов не хватит…

А через полчаса примчался раскрасневшийся и взмокший Степка, пацан пятнадцати лет, возглавлявший в отряде службу вестовых — возраст ничего не значил, Степка уже честно заработал медаль «За боевые заслуги». Выпалил задыхающейся скороговоркой на деревенской смеси русского, белорусского и коверканного польского:

— Таварыш ком… Тьфу ты, Сямен Эфраимович! Тамка…

— Степан, вытрите лицо снегом. Что у вас? Более связно, пожалуйста.

— Самалет! Упал! Вялизарны! Агню няма!

— Где конкретно?

— Дык, километра чатыры… з паловай. За Свидельской топью…

— Сами видели?

— Так! Сам! Не выбухнуу гэты зараза, зверзиуся у лес — тольки дрэвы у щэпы! Курва!

— Степа, не тараторьте… И не сквернословьте. Учитесь докладывать спокойно. Что значит «большой»? Транспортный «Юнкерс»?

— Да не, Сямен Эфраимович! Ци я «Юнкерсов» николи не бачыу? Зусим други! Чатыры маторы!

— Вы близко подходили?

— Таварыш Гарэленка як забачыу, дык дазор вакол паставиу, а мяне сюды, до вас!

— Самолет… — вполголоса протянул Шмулевич. — И не взорвался. Очень, очень интересно. Быстро доложите командиру отряда. Капитана Бутаева и доктора Раппопорта ко мне мигом!

Степка ринулся со всех ног.

Комиссар оценил ситуацию мгновенно. Вариантов два по два: это или грузовик, или тяжелый бомбардировщик. Немецкий — или, соответственно, советский, союзникам в небе над Белоруссией делать решительно нечего, не ближний свет от берегов Альбиона. Логика подсказывает, что советским бомбардировщиком одиночный самолет быть не может — очень далеко от линии фронта, почти тысяча километров. Следовательно, принадлежит он германским ВВС.