Паутина - Сергей Федотов

Я рассвирепел. Думаю, прорвусь в ваш мир и наведу там шороху! Влетел в мембрану и очутился на МВ-платформе.

Третий раз спускаюсь в Лесное княжество. Стал искать место поспокойней. Поговорил с местными мужиками, далеко от Дома ютов не удаляюсь, кручусь в Драчевском треугольнике. Топонимом заинтересовался. «Почему он Драчевский?» — спрашиваю у местных. «Да потому, — отвечают, — что юты — хоть первые, хоть вторые — появились в треугольнике между деревнями Большие Мудаки, Колотилово и селом Драчевка. А в Драчевке, знамо дело, живут старожилы». — «Это в каком смысле старожилы?» — «Да в самом прямом. Тут еще ни одного лесича и в заводе не было, одни пумпокольцы, кеты да лешие, а старожилы уже избы срубили и жили себе поживали». — «А какого они роду-племени?» — «Племени славянского, говорят, а рода не разбери-пойми, не то русского, не то балтийского…»

Приплыли, называется. Ладно, двинулся я с ними знакомиться. Являюсь в село. Три двора да заезжий дом. Познакомился со старожилами — ни хера себе, как говорил наш с тобой знакомый грек Константин-Кирилл. Старожилы неизвестным науке способом по времени путешествуют. Безо всякой МВ-аппаратуры.

Родом они из XX века, из Сибири, из Красноярска. У них там создали ядерное производство и построили завод по переработке ядерных отходов. И случилась авария.

Ютанты, покидая Землю, пустили свой Дом на воздух. И погребли под землей шахты, цеха, склады и ядерную станцию. Каким-то образом авария в начале XXI века нашей эры и реактор в XXI до Рождества Христова открыли проход в параллельный мир, куда трех мужиков и затащило. Кроме них в эту ловушку попали: Кобыла, домовой Сенька из Лесного княжества и упокойница Семеновна. Тоже феномен — ни жива, ни мертва. Из XIX века, кажется.

О мире, в который их затянуло, ничего не известно, кроме того, что время там в обратном направлении течет. Поток противовремени их по И-миру протащил и назад на Землю забросил.

Географически они сместились на юг, в Минусинскую котловину, а по времени вглубь на семьдесят пять веков. При этом красноярцы помолодели до двадцатилетнего возраста. Сели они на речке Ое. Да сами и нарекли ее так. И Минусу, кстати. Сочинили песню:

Мы тут без женщин — это минус, зато с друзьями — это плюс. Ое, Ое, ой-ей-ей, каждый жив, пока живой!

Каждый из старожилов в своем мире имел профессию. Кос — врача, Сим — механика, Виш был пахарь, труженик. Отыскали они руду, соорудили горн. Изготовили топоры, молотки. Намучились, пока пила вышла. Срубили себе по избе, потом заезжую. Живут, гостей ждут. Никого бы не дождались, если бы да не кабы…

Угодили они даже не в петлю времени, а… Не помню, как эту фигуру математики называют… Дожили они до шестидесяти лет, когда их в И-мир втащило.

Здесь им стало по двадцать. Прожили сорок лет, их опять в противопоток времени затянуло и вновь на Землю выкинуло. Но тут к отсчету сорок лет прибавилось. Мужики об этих годах ничего не помнят, память как Макар кнутом снес.

Избы, срубленные ими, остались, вещи. Живут они как бы сначала. Те же самые стихи и рассказы сочиняют и читают друг дружке, хотя остались черновики. Мужики развлекаются так: сочиняют заново, в них не заглядывая. А уж потом сверяются и смеются: слово в слово совпало — надо же!

Прошли следующие сорок лет. Все опять повторилось сначала. Опять им по двадцать, и ничего из прошедших восьмидесяти лет не помнят. Но избы стоят. Правда, постарели, почернели. А в них сочинения лежат, можно и не мучиться, рифмуя: «видала — из металла», «вода—провода».

Поток противовремени регулярно их омолаживает, стирая память. И где-то на десятом витке черновики подсказали выход. Чтобы не кружить, как белка в колесе, придумали жертвы аварии вести что-то вроде дневников. Только их через И-мир протащит, они в первый же день по возвращении читают свои записки, которые назвали «Драчевские были». Там все описано. Они знакомятся с записями и старых ошибок не повторяют, делают новые.

Так и крутились-выкручивались. Прошло примерно пятьсот лет. И вдруг врывается в Драчевку племя Германа. К упокойнице Семеновне подлетают, а та лежит в сосновой домовине, ни жива, ни мертва.

— Бабка! Млеки, яйки! Шнель!

Старожилы Семеновну еле добудились. Дрыхнет в гробу, сука пьяная. Кое-как растолкали. Поднялась старуха, берет в руки четверть с самогоном да ка-ак навернет самого Германа по рогам!

— Слушай, Юра, — прервал Петров, — а может, ты вина бы выпил? Столько болтаешь, в горле, поди, пересохло.

— Какого? — спросил Комаров.

— Греческого. Производства четыре тысячи пятьсот второго года от сотворения мира. Конечно, не натурального. Но дубль, изготовленный синтезатором, от оригинала ни молекулой не отличается.

— Наливай, — решил Комаров.

Петров протянул руку к синтезатору и накапал в фужер. Протянул другу. Комаров сделал добрый глоток. Речь его потекла ровней.

Герман рухнул. Замочил рога в землю, германцы подхватили военачальника и откатились прочь. Герман очнулся и приказал продолжать заранее запланированное — согласно стратегическому плану блицкрига! — отступление.

— Приказываю! — надрывался он, лежа на носилках. — Взять Драчевку в клещи, но в село не вступать! Иначе казнь на месте через повешение головой вниз на колодезном журавле и утопление в зер холодной вода посредством расстреляйт из рота луков!

Здорово ему Семеновна мозги-то встряхнула. Германцы кончиками пальцев по вискам колотят, честь отдают.

— Яволь, хер командир!

— В село не соваться! — орет оглоушенный вождь. — Вплоть до мой особенный приказ! Совершенно секретно, циркуляционно! Время исполнения — час «Ч»! Ди эрсте колонна — марширт налево! Ди цвайте колонна — направо! Ди нойцен хундерт драй унд цванцих — марширт взад-вперед!

— Яволь! — отвечают подчиненные и будто бы отдают честь, а сами друг другу показывают, что командир вконец рехнулся.

— О времени «Ч» разведчикам узнать от конного варвара и доложить мне лично эстафет-депешей!

Колонны принялись старательно обтекать Драчевку с обеих сторон. Разведчики поймали первого попавшегося конного варвара, которым оказался старожил Виш. Он как раз вышел на лужок попасти кобылу Инфляцию.

— Когда час «Ч» наступит? — принялись его пытать бравые германцы. — Много ли до того часу времени осталось?

А конюх и в толк не возьмет, о чем эти придурки долдонят.

— Битый час, — скаламбурил.

Разведчики обрадовались и кинулись докладывать по начальству, что сверхтрудное задание выполнено. Побежали скорей, потому что надеялись получить крест золоченый и дубовые листья, которые считались священными. Герман особо отличившихся всегда хвалил: «Дубы!»

Противники германцев шли по пятам за врагом и в Драчевку тоже не вступали. Так и прокатилась война стороной.

Глава двадцать девятая. Комариный царь

Петров: Эй, Камаров! Давай ловить комаров! Камаров: Нет, я к этому не готов; Давай лучше ловить котов!

Битва ушла на Запад, — продолжал вернувшийся из прошлого историк, — а выжившие после ранений и их родня остались в Сибири. Стали приспосабливаться к новому климату. Срубили избы по образу и подобию Драчевских, построили две деревни — Колотилово и Малые Подштанники. Название, естественно, придумали драчевцы.

Фершал Кос стал бегать в набег, улучшать породу. Виш и Сим иногда присоединялись к коновалу, как они в шутку прозвали автора стихотворения «Непременно куплю себе лошадь». Лошадь у них имелась, но Кос ее не больно-то жаловал. Он баб любил. А за кобылой Инфляцией ухаживал, заплетал в гриву ленты и тер скребницей Виш. На ней и пахал. И получил кличку конюх в укор Косу и для контраста.

В третьем тысячелетии до Рождества Христова почти все зарытые в могильники были монголоидами. К третьему веку практически все население стало европеидным…

Стал я со старожилами знакомиться.

— Зарифмуй звезда-провода, — приступили они ко мне.

— Завсегда, — отвечаю.

— Зарифмуй Европа-жопа!

— Опа-опа.

— Три притопа, два прихлопа, — добавил Кос.

— Так плясали три холопа, — подхватил Сим, или кузнец, как его прозвали товарищи, потому что именно он с железяками возился.

— Так давил на стенке клопа, — не смог остаться в стороне Виш, — драматург де Вега Лопа.

Поняли старожилы, что стихами меня не достать, задали самую трудную, по их мнению, загадку.

— Кто написал строки: «Стихов моих слагалище складает про любов»?

А я, прежде чем в Драчевку наведаться, посетил архив, нашел витозаписи старожилов. Правда, мало что понял, потому что жизнь у них идет петлями, события повторяются, мысли накладываются. Разобрался, что старожилы надеются: в XX веке, когда им суждено родиться, пятидесятишестивековой круг замкнется. Они сольются с новорожденными, каждый станет сам собой, и аварии не случится. В надежде на такой исход они и пишут на каждом новом витке одно и то же.