Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бахлисбул, — ответила повелительница, — я не знала об упомянутом тобою условии договора, но ты умолчал о его многочисленных нарушениях. Что касается неблагоприятных последствий задуманного мною союза, то, полагаю, предусмотрительность моя позволит мне защитить от них своих потомков. Ты помнишь договор с Мухаммадом во всех подробностях, скажи, нет ли там еще какого-нибудь законоположения, более сурового, чем то, о котором ты говорил?
— О премудрая царица, — продолжил джинн, — избавь меня от необходимости произносить его вслух. Он станет для тебя препятствием неодолимым, а незнание закона служит оправданием для того, кто его нарушил.
— Ни слова больше! — оборвала его Сетель Педур Джинатиль. — Неведение принижает джиннов. Я хочу, чтобы законы знали все, ибо мой долг следить за их исполнением. Приказываю тебе изложить его немедленно.
— «Джинн может отдать свою руку только деве чистой, а ты можешь взять в мужья мужчину лишь ценою потери всех своих прав и могущества».
Услышав эти слова, царица прокляла в душе и закон, и того, кто его произнес, но без труда разгадала хитроумную ловушку, подстроенную Бахлисбулом и визирем Асмонсахром. Волнение ее улеглось, и она спокойно продолжила:
— Ты, мудрый джинн, открыл мне глаза. Я лишилась бы всякой надежды, если бы не знала, сколь глубока твоя всемудрость и безграничен опыт, берущий исток в начале времен. Они возвышают тебя над всеми нами. Ты столько раз избегал угрожавших тебе цепей, что нет такого уложения, которого ты не мог бы обойти. Полагаю, рвение твое и преданность помогут тебе проявить изобретательность. Законы в наших руках, так неужто не в нашей власти обойти и этот, по видимости его не нарушая? И помни, я никого не пощажу, если желание, из-за которого я собрала сегодня диван, не будет исполнено!
Бахлисбул уже торжествовал, чувствуя слабость Сетель Педур от страсти к Симустафе, он предположил, что любовь ослепляет ее так же, как его самого — злоба и жажда власти. И старик решил, что сумеет погубить соперницу коварными советами, отнять у нее Джиннистан и любовь подданных.
— Царица, — продолжал опасный лицемер, — доверие, коим ты удостоила меня, принесет тебе славу и счастье. Никакие правила не могут ограничивать тех, кто, подобно тебе, имеет право их устанавливать. Законы же, которые тебе мешают, были приняты Кокопилесобом во время его правления и при обстоятельствах, вынуждавших повелителя подчиниться чужой воле. Сегодня, если бы он был во главе Джиннистана, он повел бы себя иначе и руководствовался бы иными соображениями. И, хотя власть перешла к тебе от него, нынешние порядки должны зависеть только от твоей воли и мудрости. Твое величие и слава еще впереди… Ты — Звезда Семи Морей, омывающих землю, так стань же, не умаляя величия предшественника твоего, звездою благодетельной, что каждое утро несет вселенной новый свет и тепло. Нет сомнения, что сама судьба предопределила падение великого Кокопилесоба, но деяние его явилось преступным посягательством на царство джиннов. При всем почтении к нему и его мужеству ты должна проклясть тот миг, когда он подчинился Мухаммаду, и, будучи свободной в желаниях своих, принять закон, который их удовлетворит.
Предложение Бахлисбула поразило присутствующих, не подозревавших о его истинных намерениях, зато Сетель Педур Джинатиль изобразила полное доверие и согласие с советами старого джинна.
— Ты всё больше и больше доказываешь, — сказала она, — насколько дух, наученный горьким опытом, сильнее того, кто никогда не знал ничего, кроме благополучия. Да, ты убедил меня. Я без зазрения совести могу проклясть всё, что послужило причиной несчастья моего предшественника, и, кроме того, в силу склонности своей я слишком сблизилась с родом человеческим, чтобы не признать Мухаммада существом высшим. Скажи мне, какими словами мне должно произнести отречение?
— Голосом твердым и громким, — ответил джинн, которому не терпелось довести свой коварный замысел до конца, — ты должна произнести такие слова: «Будь ты проклят, Кокопилесоб! Будь проклято честолюбие твое и дела твои!» После этого тебе надобно отречься от веры своей и принять веру Мухаммада, сказав: «Ахад ин ла илла кала белла Мухаммад Расуд Алла»{171}.
Царица сделала вид, что готова произнести заветные слова, Бахлисбул бросил выразительный взгляд на визиря Асмонсахра, и очень скоро весь объятый волнением диван понял значение этого взгляда. Наконец Сетель Педур Джинатиль взяла слово.
— Ты хорошо всё разъяснил, — обратилась она к старому джинну, — ты научил меня словам, которых я никогда не знала. Но ты должен написать их своею рукой, чтобы я могла произнести всё без ошибок.
— У меня руки трясутся, — возразил Бахлисбул.
— Ничего, я подожду, — заверила его царица. — А когда подпишу клятву, ты сам вместе с визирем отнесешь ее Мухаммаду.
— Я не в силах ни писать, ни ходить, — упорствовал джинн.
— Хорошо. Тогда я произнесу нужные слова так, как я их запомнила, но добавлю то, что мне диктует мое сердце… Будь ты проклят навеки, Бахлисбул! Отвратительной лестью своею ты отравил сердце предка моего и заставил взбунтоваться против всякого рода власти. Будь ты проклят, источник раздора, что на устах носит любовь к порядку, а в сердце — порок. Будь проклят ты и род твой до последнего колена, ты — источник горя вселенского и бед. Будь проклят ты и внук твой Асмонсахр, который делал вид, что направляет меня по верной дороге, и готовил мне пропасти гибельные. Пусть вам обоим немедленно оборвут крылья! Пусть низвергнут вас на землю! Живите в грязи и отбросах! Такова судьба ваша и такова моя воля.
От неожиданности джинны содрогнулись, узнав по этой речи повелительницу свою. Твердость царицы внушила почтение самым злобным противникам ее. Она блистала величием, которое они уже утратили, и приказ, отданный ею, был незамедлительно исполнен. Сетель Педур Джинатиль распустила диван, и джинны разлетелись кто куда.
Она осознала, какой опасности подверглась из-за любви
