Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Асмонсахр слушал ее, потупившись, и, казалось, глубоко задумался.
— Великая царица, — промолвил он наконец, — во всех делах ты неизменно полагаешься на свою мудрость, все намерения твои проистекают лишь из благородного честолюбия. Я вижу только два препятствия на твоем пути… Ты великодушно помогала индийскому царевичу и дочери халифа и, дав им два перстня, сделала их союз прочным и нерасторжимым. Ныне это противоречит твоим желаниям: они исполнятся, но только с согласия молодых людей. Предки оставили нам незыблемые законы, давай обратимся к их букве и посмотрим, в чем и как они смогут тебя поддержать. Пусть подданные одобрят стремления твои, это лучше, чем мнение одного покорного воле твоей визиря. Думаю, надо собрать диван. Прикажи, я всё сделаю.
Сетель Педур Джинатиль, поглощенная мечтою и тем, как ее осуществить, не почувствовала в речах Асмонсахра никакого подвоха.
Коварный визирь, получив приказ созвать главных джиннов, немедленно устремился к своему деду Бахлисбулу[34] — самому старому и злобному духу Джиннистана. Возмущение придало силу и неутомимость крыльям Асмонсахра. Он ненавидел Бахлисбула, но лишь с его помощью мог заставить свою повелительницу отказаться от более чем отвратительного намерения ее. Сахр{167} был непримиримым врагом рода человеческого — он приходил в бешенство при одном только упоминании имени Мухаммада, и ему нестерпима была мысль о том, что царица свяжется с мусульманином, ибо Асмонсахр знал, что по договору между Кокопилесобом и Мухаммадом Пророк забирал себе всех потомков, рожденных от союза людей и джиннов{168}.
Старый Бахлисбул весьма удивился, завидев внука. С давних времен они только вредили один другому.
— Вижу, ты боишься остаться не у дел, — сказал он, выслушав рассказ Асмонсахра. — Но царица не первая, кто стремится к незаконному союзу, она — дочь великого Кокопилесоба, ей многое дозволено из того, что не дозволено нам. Что до законов, хранимых мною, ибо я собственноручно скрепил договор с Мухаммадом, то даже не думай о том, чтобы обойти их и нарушить. Созывай диван. Таков твой долг.
Асмонсахр покинул деда, а Бахлисбул, хитрый и честолюбивый, задумался над тем, как сбросить царицу с трона, уничтожить внука своего, первого визиря, и захватить власть.
Диван собрался, Сетель Педур Джинатиль вошла, и все джинны пали ниц, а затем по знаку госпожи поднялись и расселись по местам. Никто не знал, в чем причина столь торжественного и неожиданного созыва, и царица повелела Асмонсахру взять слово.
Визирь огляделся, заметил, что место его деда Бахлисбула пустует, и оробел. Он убоялся, что просьба повелительницы получит поддержку, ибо большая часть присутствующих была одного с нею пола, а значит, враждебно настроена против всего, что ограничивает свободу и не потворствует слабостям. Остальную часть составляли легкомысленные и сговорчивые джинны, способные поставить себе в заслугу свою уступчивость желаниям царицы. Визирь уже почувствовал над собою власть человека и мусульманина, проклял в глубине души Мухаммада, силы и смелость оставили его.
Сетель Педур Джинатиль окликнула Асмонсахра, он забормотал невесть что, но тут явился старый Бахлисбул. Слуги внесли его и усадили у подножия трона.
— Прости, о повелительница, опоздание мое, — сказал сей опасный лицемер. — Время подорвало мою мощь, века обтрепали крылья мои. Микаил поразил меня в первой же нашей битве{169}, и у меня, дряхлого старика, ноют старые раны.
Сетель Педур Джинатиль приняла извинения и приказала джинну занять положенное место. Асмонсахр приободрился и разъяснил дивану, какого совета ждет от них царица.
Присутствие Бахлисбула сковало собравшихся. Джиннам была известна его застарелая ненависть к роду человеческому, каждый боялся его коварства, мстительности и жестокости. И если были в их царстве притесняющие порядки, то все знали, что завел их именно он.
Сетель Педур Джинатиль обратилась к грозному старцу:
— Ты, Бахлисбул, видел три царства[35]. Скажи, разве не бывало в истории союза, подобного тому, в который хочу вступить я?
— О великая царица! Я мог бы привести множество примеров, способных поддержать любую точку зрения. Взять хотя бы меня самого. Я помню несравненного деда твоего, мы бились бок о бок с ним, когда нас низвергли с небес. Он смотрел на меня как на старшего из чад своих… Стоит ли напоминать тебе, наследнице великого главы нашего, эру славы и величия? Стоит ли напоминать о страшном ударе, постигшем нас?.. Мы спокойно пребывали в наших недостижимых сферах, когда нас захотели силой заставить склониться перед Мухаммадом: мы видели, как этот смелый преобразователь то пресмыкается, то повелевает, и казалось, ему самою судьбой уготована власть над миром. Но, став его приверженцами, мы потеряли наше царство. Мы сочли это смертельным оскорблением, а нашу покорность — трусостью. Мы уже не видели благодетеля в том, кто унизил нас несправедливым законом, нами овладела жажда мщения, и мы взялись за оружие… Великий Кокопилесоб и я бились с Микаилом и Джабраилом на равных, но вскоре на нас напал Мухаммад и его рать, и мы потерпели поражение. У нас отняли всё и изгнали из наших владений. С огромным трудом нам удалось сохранить золотые крылья, которые спасли нас от гибели, не дав разбиться при падении с небес… Мы захватили землю, ибо рождены были властвовать, и вступили в союз с людьми, дабы заселить ее просторы нашими общими потомками, но Мухаммад и тут настиг нас, он наслал потоп и погубил наш новый род. Однако силы наши были неисчерпаемы, мы возродились и обнаружили новый бесчисленный народ, который подчинили себе. Земля покрылась нашими жертвенниками, она едва успевала взращивать животных, которых люди приводили нам на заклание, и потому мы не брезговали и человеческой кровью… Разгневанный успехами нашими, Мухаммад стал человеком. Желая уничтожить нас, он объявил жестокую войну, смел с лица земли все наши храмы, уничтожил все изображения наши, свергнул наших богов и свел на нет все наши завоевания. Мы решили принять бой… Нас снова ждал разгром, но на этот раз мы сумели оговорить условия отступления. Грозный
