Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз

— Эй, сукин сын! Не встревай в разговор надсмотрщика с девушкой!

Арафа в растерянности обернулся и получил второй удар, сильнее первого. Другой подручный Сантури влепил ему пощечину, третий плюнул в лицо, четвертый схватил за шиворот, а пятый толкнул так, что Арафа упал на спину. Шестой, пнув ногой, пригрозил:

— Самого закопаем, если не отстанешь от нее!

Арафа лежал, распластавшись на земле, не в силах прийти в себя от неожиданности. Но он сделал усилие, превозмогая боль, поднялся и принялся стряхивать пыль с одежды и лица под крики сбежавшихся мальчишек: «Упал теленок… Несите ножик». Прихрамывая, он вернулся в подвал, кипя от гнева. Ханаш посмотрел на него с сожалением и сказал:

— Говорил же тебе, не ходи!

— Замолчи! Они еще ответят за это! — прокричал Арафа в ответ, задыхаясь от ненависти.

Убедительно и вместе с тем мягко Ханаш посоветовал:

— Перестань заглядываться на эту девушку! Нам не нужна война.

Арафа молча думал, уставившись в пол. Когда он поднял лицо, на нем была написана решимость и непреклонность:

— Вот увидишь, мы поженимся раньше, чем ты думаешь! — заявил он.

— Ты с ума сошел!

— А свидетелем у нас будет Агаг.

— Ты похож на того, кто, облив себя горючим, бросается в огонь.

— Сегодня ночью снова испытаем бутылку в пустыне.

Несколько дней он не выходил из дома, но поддерживал связь с Аватеф через оконную решетку. Когда траур закончился, он встретился с ней в галерее ее дома и открылся:

— Нам лучше пожениться как можно скорее.

Девушка не была удивлена его предложением, но с грустью ответила:

— Мое согласие принесет тебе ужасные неприятности.

— Агаг согласился быть свидетелем, — уверенно заявил он. — Ты понимаешь, что это значит?

Подготовка к свадьбе прошла в строгом секрете. И только позже улица узнала о заключении брака между дочерью Шакруна Аватеф и волшебником Арафой, о том, что она переехала в дом мужа, а свидетелем их был сам надсмотрщик квартала Рифаа Агаг. Многих эта новость застала врасплох, и они спрашивали: как такое могло произойти? Как Арафа осмелился? Как уговорил Агага благословить их брак? А люди с богатым жизненным опытом говорили, что стоит ждать беды.

99

Сантури с подручными собрались в кофейне касемитов. Узнав об этом, Агаг созвал своих людей в кофейне квартала Рифаа. Атмосфера на улице накалилась, и перекресток двух кварталов тут же очистился от торговцев, попрошаек и детей. Окна и двери всюду захлопнулись. Когда Сантури с помощниками вышел из кофейни, на улице появился и Агаг. Надсмотрщики посмотрели друг на друга с такой ненавистью, что, казалось, достаточно искры, чтобы вспыхнуло пламя. С крыши какой-то человек закричал:

— Что же так разозлило наших мужчин? Одумайтесь, пока не пролилась кровь!

Зловещее молчание нарушил Агаг, в упор смотревший на Сантури:

— Мы не злимся. Для этого нет повода.

— Ты нарушил законы, уважаемый! — сказал грубо Сантури. — После того, что ты сделал, ты не можешь оставаться надсмотрщиком.

— А что я сделал?

Сантури ответил, и глаза его говорили выразительнее слов:

— Ты взял под защиту человека, который бросил мне вызов.

— Что же он натворил? Просто женился на девушке, потерявшей отца. Я выступаю свидетелем на всех свадьбах в своем квартале.

— Какой же он рифаит? — с презрением отозвался Сантури. — Никому не известно, кто его отец. Он и сам его не знает. Им можешь оказаться ты, или я, или любой бродяга в квартале.

— Но сейчас он житель моего квартала.

— Только потому, что там нашелся пустующий подвал.

— Даже если и так!

— Я же сказал тебе, ты нарушил наши законы, — громогласно прокричал Сантури.

— Не кричи, уважаемый! — тем же тоном ответил ему Агаг. — Дело не стоит того, чтобы мы задирались, как петухи!

— Значит, стоит!

— Господи, дай мне терпения! — проговорил Агаг так, словно отдавал команду приготовиться.

— Агаг! Не забывайся!

— Будь проклят тот, кто породил трусость!

— Будь проклят тот, кто породил тебя!

Они взмахнули дубинками, но тут раздался грозный голос, приказавший:

— Опустите! Позор вам!

Все обернулись и увидели главного надсмотрщика Саадаллу, который прокладывал себе дорогу среди рифаитов. Он остановился на границе кварталов и повторил:

— Опустите оружие!

Дубинки смиренно склонились, будто головы молящихся. Саадалла взглянул на Сантури, потом на Агага и сказал:

— Сейчас я никого слушать не буду. Расходитесь с миром! Бойня из-за женщины? Что с вами, надсмотрщики?

Мужчины тихо разошлись, а Саадалла вернулся домой.

Бледные Арафа и Аватеф наблюдали за происходящим из подвала и не верили, что эта ночь пройдет спокойно. Дух они перевели только, когда услышали непререкаемый тон Саадаллы. Аватеф глубоко вздохнула:

— Какая жестокая жизнь!

Арафа, желая успокоить ее сердце, показал пальцем на свою голову и проговорил:

— Вот чем я буду действовать. Как Габаль, как мудрый Касем!

С трудом сглотнув, она спросила:

— Надолго ли это перемирие?

Он притянул ее к груди и, притворясь веселым, ответил:

— Если бы все супруги были счастливы, как мы с тобой!

Она положила голову ему на плечо, перевела дух и прошептала:

— Ты думаешь, на этом все закончится?

— Рядом с надсмотрщиками не будет нам покоя, — откровенно произнес он.

Она подняла голову.

— Я знаю. Моя рана не заживет, пока не увижу, что он наказан.

Арафе не надо было объяснять, кого она имеет в виду. Он задумчиво посмотрел ей в глаза и сказал:

— В твоей ситуации месть — дело чести. Но, отомстив, мы ничего не решим. Мы не чувствуем себя в безопасности не потому, что Сантури не дает нам покоя, а потому что всей нашей улице надсмотрщики не дают жизни. Расправимся с Сантури, но где гарантия, что завтра Агаг, а после завтра Юсуф не ополчатся на нас? Либо все будем жить мирно, либо жизни не будет никому.

Она вымученно улыбнулась.

— Ты хочешь стать таким, как Габаль, Рифаа и Касем?

Он поцеловал ее волосы, вдохнув их гвоздичный аромат, и не ответил.

— Но они исполняли волю нашего деда, владельца имения.

— Нашего деда, владельца имения! — с раздражением повторил Арафа. — Каждый несчастный взывает к нему, как взывал твой покойный отец: «О, аль-Габаляуи!» Но скажи, слышала ли ты о внуках, как мы, которые не видят своего деда и живут вокруг его наглухо закрытого дома? Слышала ли ты о владельце имения, который позволяет так играть с его имуществом, храня молчание?

— Он очень стар! — наивно ответила она.

— Не видел я, чтобы человек дожил до таких лет, — с сомнением сказал Арафа.

— Говорят, будто на рынке аль-Мукаттам есть человек, которому перевалило за сто пятьдесят. Господь всемогущ!

Он долго молчал, прежде чем пробурчать:

— Волшебство тоже всемогуще!

Она засмеялась его заносчивости, постучала по его груди пальцем и сказала:

— Твое волшебство способно только глаза лечить.

— Нет, оно способно на многое!

— Мы ненормальные! — вздохнула Аватеф. — Развлекаем себя пустыми разговорами, как будто нам ничего не угрожает.

Не обратив внимания на то, что она его перебила, Арафа продолжил:

— Когда-нибудь с его помощью мы расправимся с надсмотрщиками, возведем новые дома и обеспечим всех жителей нашей улицы.

— Этого не случится до Судного Дня! — рассмеялась она.

Его мечтательный взгляд померк, и он сказал:

— Если бы все были волшебниками!

— Если бы! — сказала она и добавила: — Касем смог установить справедливость достаточно быстро и без всякого волшебства!

— Но эта справедливость исчезла так же быстро. А результаты волшебства остались бы. Не надо так пренебрегать волшебством, черноокая! У него такая же сила, как у нашей любви. Оно творит новую жизнь. Но чтобы оно действовало, нам всем надо стать волшебниками!

— Как же это сделать? — заигрывая, спросила она.

Он долго думал, перед тем как дать ответ:

— Если будет восстановлена справедливость, если завещание владельца имения будет исполнено, мы избавимся от тяжелого труда и посвятим себя волшебству.

— Ты хочешь, чтобы мы стали улицей волшебников? — хихикнула она и добавила: — Но как же исполнить его десять условий? Наверняка он прикован к постели и не в состоянии возложить эту задачу на внуков.

Арафа посмотрел на нее странным взглядом:

— А почему бы нам самим не пойти к нему?

Она снова засмеялась:

— Ты хотя бы в дом управляющего сможешь войти?

— Нет. Но, возможно, мы сможем попасть в Большой Дом.

Она ударила его по руке.

— Хватит шуток! Нам надо в первую очередь думать о собственной жизни!