Мой враг, моя любимая - Южная Влада

– Живешь, – сам ответил за меня врач, – контакты были частыми в последнее время?

Я нахмурилась, всем видом показывая, что не намерена отвечать на вопрос. Тогда он принялся мять живот одной рукой, пальцами другой оставаясь внутри, и приговаривать:

– Так… та-а-ак… так… хорошо… очень хорошо…

Наконец, неприятный осмотр был окончен, и мне разрешили сесть.

– Людочка, пиши. Здорова. Все показания к процедуре. Внеси в список, пожалуйста.

По спине пробежал холодок, хотя в помещении отсутствовали окна и сквозняки.

– В какой список? – выдавила я.

– Ну-ну, – врач с отеческой лаской похлопал меня по щеке, – все будет хорошо. Не нужно волноваться. Ты ведь не хочешь, чтобы я позвал охрану?

– Какой список?!

Девушка сжалилась и пришла на помощь:

– Сейчас проводится стерилизация во всех гетто. В первую очередь начинаем с самых социально опасных.

– Стерилизация?! – Мой голос упал до шепота. Такого я не могла представить даже в самых страшных снах.

– Да, – подтвердил Илларион Максимович, – среди женщин фертильного возраста. Но волноваться не о чем. Это совершенно простая процедура.

– Но… я… – Я хватала ртом воздух.

– Тебя что-то еще беспокоит? – словно издалека донесся заботливый голос врача.

– Мне нужно… обработать запястье… посмотрите его… снимите браслет… я не…

– Извини, – развел он руками, – медикаменты для этой цели мне не выделяли.

– Не выделяли?!

Я больше не желала ни минуты слушать этот сладкий голос и притворяться не тем, кто я есть. Обработать руку, значит, им трудно. Откуда-то изнутри появились силы. Уже не отдавая себе отчета, я вскочила с места, схватила со стола металлический поднос, рассыпая попутно с него склянки. Медсестра тоненько пискнула. Врач только успел открыть рот, как мое оружие со всего размаху припечатало его прямо в лицо. Из носа хлынула кровь. Он отшатнулся.

Я рванулась к дверям. И плевать, что голой. Эта проблема заботила сейчас меньше всего. Они хотят стерилизовать меня! Сделать бесплодной! Уничтожить!

– Людочка! – послышался испуганный крик в спину.

Дверь распахнулась. С размаху я налетела на широкую грудь охранника с дубинкой наперевес. Меня толкнули обратно. Кто-то навалился сверху, прижал к полу. В локтевой сгиб кольнуло что-то острое, и все вокруг сразу поплыло…

Очнулась я уже на жестком продавленном матрасе. Вокруг было тихо, темно и пахло несвежей едой. Вслед за легким головокружением и ноющей болью в запястье пришли воспоминания о последних событиях. Я судорожно схватилась за живот. Никаких следов операции. От сердца сразу же отлегло. Похоже, «внесение в список» не подразумевало немедленного проведения процедуры.

Приподнявшись на локте, я огляделась. В сумраке удалось различить прутья решетки. Прислушалась. Вроде бы никого. Осторожно села. Помещение смахивало на конюшню с рядом одинаковых стойл, только вместо деревянных стенок тут были железные решетки. Под босыми ногами обнаружился каменный пол. Вытянув шею, я разглядела в конце прохода дверь. В небольшое слуховое окно над ней пробивался свет.

Где же я теперь? В тюремных камерах?

Сообразила ощупать свою постель. В ногах нашла стопку одежды, а на полу приметила какую-то обувь. Никогда еще я не одевалась так быстро. Ткань была грубой, похожей на джинсовую, но мне в тот момент шелков и не требовалось. Все лучше, чем ходить голой.

Наконец, я прислонилась спиной к стене, сложила руки на коленях и дала волю слезам. Вспомнился Ивар, наши совместно проведенные дни. После такого счастья оказаться на задворках мира, в грязном гетто, среди чужих равнодушных людей было подобно смерти. Не зря ведь говорят: чем выше заберешься, тем больнее падать. А с Иваром я взлетела почти до небес.

В груди защемило, и я принялась всхлипывать громче. Вдруг в соседней клетке кто-то зашевелился. Рыдания мигом застряли в горле, а слезы высохли. Затравленным зверьком я сжалась в комок и уставилась в сторону возможной угрозы.

– Эй! Ты кто? – раздался приглушенный мужской голос.

Я приказала себе не паниковать. Конечно, после пережитого опасность чудилась на каждом углу, но кто мог сидеть в соседней клетке? Скорее всего, такой же, как я. То есть один из лекхе, конечно же.

– Ты меня не знаешь. Я здесь недавно, – буркнула я.

– Хм… – озадачился собеседник, которого я не могла разглядеть, как следует. – А я – Тимур.

– Очень приятно.

– Так ты из-за стены? – судя по шороху, он то ли сел на постели, то ли просто сдвинулся в мою сторону.

– Что?!

– Тебя переправили сюда из другого гетто? Или поймали на свободе?

Свобода… внезапно я остро почувствовала вкус этого слова. Что-то свежее, с легкой горчинкой, но в большей мере – сладкое.

– На свободе, – выдавила я.

– И как там? На свободе?

Я пожала плечами, хоть он наверняка не мог этого увидеть.

– Неописуемо. Если ты был там хоть раз, то сам все знаешь.

Мужчина помолчал.

– Скажешь, как тебя зовут?

– Кира.

– Мы снова будем свободны, Кира. Нужно только дождаться подходящего момента.

Как бы на это хотелось надеяться! Но пока что мной овладевали более скептические настроения.

– Откуда ты знаешь? – фыркнула я, а когда не дождалась ответа, добавила: – Эй! Тимур! Ты куда пропал?

Но загадочный сосед больше не шевелился и не желал разговаривать. Посидев в тишине какое-то время, я почувствовала, что голова распухает от мыслей, и прилегла. А там – незаметно для себя снова уснула.

Вскочила от чьего-то грубого окрика. Перед распахнутой дверью в клетку стоял охранник. Похоже, меня собирались выпустить на волю. Я не заставила упрашивать себя дважды и подскочила на ноги. Проходя мимо соседней клетки не удержалась от любопытства и заглянула, но все, что увидела, – лишь спину мужчины, скрючившегося в позе эмбриона. По крайней мере, он действительно существовал, а не привиделся мне в порыве ночной истерии.

Охранник вывел меня на улицу, и в глаза ударило яркое солнце. Поморгав, я оглядела свое одеяние. Роба оказалась темно-серой, а на груди красовался вшитый лоскуток ткани с надписью «Иванова М.». Я вздохнула.

Из бараков в большое помещение, спрятавшееся за администрацией, тянулись лекхе. Меня тоже повели туда. По пути я не уставала вертеть головой: в дневном свете все выглядело иначе, чем ночью. Стали заметны часовые на вышках, недостроенный барак неподалеку, разбросанные в импровизированной песочнице детские игрушки. Я ловила на себе такие же любопытные взгляды со стороны лекхе. Охрана, наоборот, стояла сплошь с каменными лицами.

Оказалось, что мы пришли в столовую. Сопровождающий, не сказав ни слова, растворился где-то снаружи. Ряды длиннющих столов и скамеек тянулись от стены до стены. Сразу у входа была организована раздача. Девушки в таких же, как у меня, робах накладывали в тарелки из больших кастрюль нечто липкое и кашеобразное. Мне тоже сунули в руки еду, а сверху воткнули ложку. Она так и осталась стоять, пока я искала свободное место, чтобы присесть.

Наконец, удалось примоститься в дальнем углу. Идти на контакт с лекхе я опасалась. Да и они сторонились меня, только поглядывали и перешептывались. Впрочем, особой враждебности в свою сторону я не заметила. Обстановка выглядела вполне мирной. Лекхе стучали ложками о тарелки, зачерпывая очередную порцию, чтобы отправить в рот. В проходах с оглушительным визгом носились дети. Где-то кричал младенец. Шум, гам, оживление. Наверно, это лучше, чем угрюмая тишина в одиночной камере, где собственные думы сводят с ума.

Я посмотрела в свою тарелку, но не испытала ни малейшего желания есть. Вообще, все чувства и желания словно атрофировались, а мысли метались из крайности в крайность. То казалось, что вот-вот распахнется дверь, и войдет Ивар. То я начинала задумываться, зачем вообще есть, если неизвестно, что случится со мной завтра.

Приказав себе не раскисать, все же поковыряла кашу и положила несколько вязких комочков на язык. Тут же с отвращением сплюнула. И это они называют едой? Какой-то клейстер, да еще и с запахом вареной рыбы!