До конца своих дней - Барбара Бенедикт

– Ну и как это вам поможет? Какие проблемы разрешит? Когда человек начинает пить, он перестает бороться за свою мечту и у него опускаются руки. Или он начинает вымещать зло на своих близких, как вы делали сегодня.

– Вымещать зло? Просто я взглянул на вещи реалистически. Неудача в этом смысле очень полезна. Когда тебя сунут мордой в грязь, ты невольно начинаешь лучше видеть реальность. Служащий банка в Новом Орлеане мне это очень хорошо объяснил. К таким, как я, видите ли, не может быть доверия. Чтобы занять деньги, надо иметь деньги. Он, правда, назвал это обеспечением, но на самом деле надо просто иметь хорошее имя. Даже ваш драгоценный Ланс Бафорд, хотя он даже не пытается поставить на ноги эту дыру, которую он называет плантацией, скорее получит заем, чем я.

Гнев оставил Гинни. Так вот зачем Раф ездил в Новый Орлеан! Пытался получить в банке заем! А ему отказали. Неудивительно, что он полон горечи.

– Я слышал, как дети рассказали вам, каким образом они прожгли крышу, – злым голосом продолжал Раф. – Пытались превратить свинец в золото. И вы будете по-прежнему утверждать, что фантазировать не вредно?

– Они хотели вам помочь.

– И могли бы погибнуть в огне. Что, по-вашему, я почувствовал бы, найдя на месте дома пепелище и узнав, что они сгорели, пытаясь помочь мне? Да никакая мечта того не стоит! – Раф вздохнул. – Все кончено, моя прекрасная дама, – устало сказал он. – Помечтали, по сражались на турнирах. Вот подобью бабки и отвезу вас домой.

Домой? А где ее дом? При мысли, что ей придется расстаться с детьми, у Гинни заныло сердце.

– Этого нельзя делать! – воскликнула она. – Нельзя оставлять детей одних.

– Спасибо за совет эксперта по воспитанию, но я вовсе не собираюсь оставлять их одних. Я... – Он помедлил и провел рукой по волосам. – Я отошлю их к деду и бабке моей матери в Новый Орлеан.

Гинни в первый раз услышала о том, что у его матери живы дед с бабкой.

– Если у вас есть, куда их отослать, зачем было идти на риск и похищать меня?

– С тех пор многое изменилось. – Раф сделал гримасу и отпил еще глоток из бутылки. – А, не все ли равно?

– Нет, не все! – Все-таки Гинни пришлось вступить с ним в пререкания. – Детям здесь хорошо. Они ловят рыбу, обследуют окрестности, строят свою таинственную крепость. Нельзя выдернуть их отсюда и предполагать, что они легко приспособятся к жизни в городе. Они будут глубоко несчастны.

– Да вам-то что? Вы будете благоденствовать в своем любимом Розленде.

– А дети благоденствуют здесь, в этой лачуге.

– Это не лачуга, а дом, черт побери!

Да, он прав. Гинни вдруг поняла, почему Раф ее все время поправляет. Место, где люди живут и любят, нельзя называть лачугой. Да она сама уже давно в уме называет его домом.

Но она упорствовала на своем:

– Как ни назови, это не меняет дела. Вы попросили меня научить этих детей грамоте и хорошим манерам, а теперь лишаете меня возможности закончить свое дело.

Раф опустил бутылку и вперился в нее.

– Вы что, не слушали меня? Я сказал, что отвезу вас домой в Розленд. Вы же хотели уехать по истечении месяца. Разве вы не рады, что выходит по-вашему?

Да, ей следовало бы радоваться, но, глядя на Рафа и сознавая, что ей придется навсегда распроститься и с ним, Гинни чувствовала только грусть. Стоя перед ним, она вдруг живо вспомнила, как он прижимал ее к себе, и их ничто не разделяло, кроме тонкой рубашки. Какое это было блаженство – целовать его, забыв всю горечь, все прошлые обиды! В тот вечер они были просто мужчина и женщина, которых связывало страстное влечение.

В глазах Рафа тоже что-то промелькнуло – видно, и он вспомнил тот вечер.

– Не смейте так на меня смотреть, – тихо проговорил он.

Гинни удивленно моргнула.

– Как?

– А вот так – широко раскрыв глаза и надув губки. И не рассказывайте мне, будто вы не знаете, как это действует на мужчину, моя прекрасная дама. Вы уже много лет используете свои женские чары для того, чтобы добиться своего.

– Ничего подобного...

– Со мной у вас такое не выйдет! – Не отводя глаз от ее лица, ее губ, он швырнул бутылку в реку и схватил Гинни за руки. – Мне это надоело! То вы пылаете жаром, то обдаете холодом. И даете глазами обещания, которые ваше тело не собирается выполнять.

Гинни сгорала от унижения. Так вот что он думает – что она играет с ним как кошка с мышью.

– Вы не понимаете...

– Нет уж, хватит! Я лучше поеду, пока не сделал такого, о чем мы после оба будем сожалеть. – Раф отпустил ее руки и пошел к пироге. – И запомните, – бросил он ей через плечо, – если вы еще раз начнете что-нибудь этакое, я доведу дело до конца.

Вот как? Значит, ей только стоит улыбнуться и шагнуть к нему, и все будет решено? Но, хотя ее тело жаждало его объятий, она понимала: если после этого предупреждения пойдет за ним, вина за то, что произойдет, будет лежать на ней. По сути дела, это будет означать, что она сама соблазнила его.

Но Раф и не дал ей такой возможности. Он уперся шестом в берег и оттолкнул пирогу, ни разу на нее больше не взглянув.

Гинни стояла на берегу, охваченная горькими чувствами. А она-то строила планы, она-то мечтала, что теперь все будет хорошо, и пожалуйста – он отсылает ее в Розленд. Она пошла обратно в дом, пытаясь найти радость в мысли, что скоро будет дома, но вместо этого думала о торте, который они с Джуди собирались испечь к его дню рождения, и о том, что она еще столько книг не успела прочитать Кристоферу.

– Жутко сердитый, да? – сказала Джуди, которая вместе с братьями стояла на крыльце.

Интересно, они все слышали? Гинни вгляделась в их лица. Судя по написанному на них беспокойству, – больше, чем хотелось бы. Остается надеяться, что они не поняли, в чем обвинял ее Раф.

– Все будет хорошо, – сказала она, – Он передумает.

– Мы не какая-нибудь малышня. Не надо нам врать! – отрезала Джуди.

Она стояла, скрестив руки на груди. До чего же она похожа на Рафа: оба считают, что лучшая оборона – это нападение. Джуди напускает на себя воинственность, а Раф защищается от мира злостью.

– Я не вру. Мне хочется на это надеяться, – ответила ей Гинни.

– На что это вы надеетесь? – насмешливо спросила Джуди.

Действительно – на что?

– Ты же слышала, что она ему сказала, Джуди! – воскликнул Кристофер, сбегая по ступеням к Гинни. – Она сказала дяде Рафу, что хочет, чтобы мы оставались здесь.

– Вы не позволите ему отослать нас в Новый Орлеан? – сказал подошедший к ним Поль.

Гинни была бы рада им это обещать, но понимала, что Джуди права: лучше сказать правду.

– Раф – ваш опекун. Если он решит вас туда отослать, я никак не могу этому помешать.

– Мы не хотим там жить! – Питер тоже спустился со ступенек. – Они злые и вредные.