Удар шпаги - Эндрю Бальфур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впоследствии Саймон рассказывал мне, что произошло после моего падения в дупло, хотя, по правде сказать, у сэра Джаспера было больше оснований излагать эту историю; но, когда Саймон предложил ему взять слово, маленький рыцарь только усмехнулся и предпочел лишь изредка вставлять в повествование отдельные шутки и каламбуры.
Его и Саймона немало позабавила картина моего падения, когда край дупла обломился подо мной, и они от души хохотали над моей неудачей» но, услыхав призывы о помощи, не на шутку встревожились, предположив, будто я вывихнул ногу или получил травму. Саймон вскарабкался наверх, к отверстию, желая узнать, что произошло, и увидел в темноте смутные очертания змеиной головы и две движущиеся горящие точки-глаза. Спустя мгновение он и сэр Джаспер уже вовсю работали ножами, прорубая себе дорогу в стволе, что заняло у них немного времени, ибо дерево было старое, трухлявое и прогнившее во многих местах. Но когда им удалось наконец проделать отверстие, оттуда первым делом показался хвост удава, поскольку для рептилии это было единственной возможностью развернуться и разделаться со мной. Однако змея не учла присутствия снаружи достойной пары моих друзей, и сэр Джаспер, во мгновение ока сорвав с себя носовой платок, привязал его к хвосту, и затем они вдвоем с Саймоном ухватились за него и принялись тянуть, заставив анаконду задом наперед выползать из дерева. Как только змея почувствовала свободу, она тут же попыталась свернуться кольцами, и друзьям пришлось немало повозиться, удерживая ее в вытянутом положении и полосуя ножами. К тому времени, как голова удава приблизилась к дыре, они почти прикончили его, сломав ему хребет и содрав половину чешуи с хвоста, после чего Саймон принялся расширять отверстие в стволе, обратившись к сэру Джасперу: «Ручаюсь, мы найдем нашего Джереми вцепившимся в голову змеи, и я ни за какие сокровища мира не согласился бы быть на ее месте!»
— Клянусь королевой Бесс, Джереми, — сказал маленький рыцарь, — увидев тебя, я уже совсем было вообразил, будто ты наконец отдал Богу душу, и очень огорчился, пока не заметил, с какой силой твои пальцы сжимают шею этой скотины; и тогда я понял, что бойцовский дух еще не полностью покинул твое укороченное тело! Я возблагодарил Господа и на всякий случай подумал, чем ты намерен заняться теперь, обладая таким удивительным свойством неизменно попадать из огня да в полымя?
— Чем я намерен заняться? — переспросил я, отдуваясь и понемногу приходя в себя. — Как чем? По-моему, надо еще отыскать череп!
Мой ответ вызвал у обоих веселый смех, потому что он убедил их не только в моем физическом благополучии, но и в присутствии духа, поскольку сами они, по правде сказать, совсем забыли и о черепе, и о сокровище, увлекшись борьбой с удавом, размеры которого превосходили все, что любой из нас когда-либо видел и слышал, даже Саймон, несмотря на его многочисленные путешествия.
Длина его составляла полных двадцать четыре фута, а толщина в самом широком месте достигала размеров человеческого туловища. Чешуя на нем была крупная, твердая, и окрашено чудовище было в желтовато-коричневый цвет с широкими, темными, поперечными полосами на спине и тонким, изящным рисунком по бокам, напоминавшим узорчатую решетку на окнах. Когда мы вскрыли его, то нашли внутри полупереваренную тушу небольшого оленя; увидев это, я произнес благодарственную молитву, ведь не будь там оленя, на его месте, несомненно, очутился бы я, поскольку подобного рода пресмыкающиеся, заглотив свою жертву, становятся вялыми и сонными и теряют значительную часть силы и энергии.
Любопытно было представить себе, как гигантская змея жила здесь год за годом, выползая из дупла в поисках пищи и забираясь снова в это огромное одинокое дерево, чтобы свернуться в нем и проводить время в сонной дремоте среди гнилых древесных обломков и пыли, и Бог знает, что она вообразила, когда я бесформенной грудой неожиданно свалился ей на спину, разбудив для последнего отчаянного сражения. Это сражение могло оказаться последним также и для меня, о чем я молча размышлял, лежа неподвижно на спине и чувствуя зуд и покалывание в скрюченных пальцах по мере того, как судорога покидала их, и мечтал о мирной, спокойной жизни, удивляясь, как я мог когда-то завидовать де Кьюзаку, его делам и приключениям, ибо на голову человека порою сваливается значительно больше того, что он может вытерпеть. Заметив мою слабость и беспомощность, сэр Джаспер и Саймон подняли меня и отнесли в тень широколистных деревьев, которые, как я уже говорил, окружали эту голую и пустынную вершину скалы, что показалось Мне особенно приятным, поскольку солнце успело уже подняться в зенит и припекало в полную силу и ни малейшее дуновение ветерка не смягчало нестерпимый зной. Саймон забрался внутрь дерева и приступил к поискам сокровищ, оказавшимся весьма успешными, о чем я узнал по диким радостным воплям, долетевшим до меня. Сначала он не обнаружил никаких следов черепа, но затем, покопавшись в толстом слое пыли и щепок, нашел его зарытым на самом дне: индеец Чиапас не обманул его ни относительно места захоронения черепа, ни относительно его ценности: два огромных красных рубина все еще сверкали в его глазницах.
Сэр Джаспер тем временем хлопотал над телом мертвой змеи, пытаясь снять с нее кожу, что, впрочем, оказалось пустячным занятием, поскольку она была прорезана ножами во многих местах, и ее пришлось бросить. Зато маленький рыцарь — большой знаток и ценитель кулинарии — обещал угостить нас лукулловским пиршеством, приготовив жаркое из мяса змеи, равного по вкусу которому, по его словам, не было во всем мире.
Саймон принес свой трофей — «это диковинное змеиное яичко», как охарактеризовал его сэр Джаспер, — ко мне, вниз, и мы внимательно рассмотрели находку. Череп, по всей видимости, принадлежал при жизни крупному и сильному мужчине: костные выступы, где некогда крепились мышцы и связки, были четко обозначены, а нижняя челюсть, прикрепленная к верхней части черепа серебряной проволокой, была массивной, тяжелой и сохраняла полный комплект крупных здоровых зубов. Кости подверглись тщательной обработке и полировке, пока не стали белыми и чистыми; правда, в некоторых местах на них виднелись темные пятна, и особенно одно в затылочной части черепа, напомнившее мне почему-то об испанце, которого Чиапас выследил, довел до полу помешательства и затем убил. Однако если сам череп представлял собой огромный интерес, то насколько же. удивительнее были два его глаза — два темно-красных камня величиной с голубиное яйцо, в мрачной глубине которых тускло сверкали загадочные огоньки, словно там таилась память о прошлом, о кровавых делах, о героизме и предательстве и о жажде мщения. Камни держались в глазницах благодаря ажурной серебряной оправе, искусно оттеняющей их блеск, а верхушка черепа, как и говорил Чиапас, была срезана и крепилась сзади к нижней части на шарнире, так что могла откидываться наподобие крышки в пивной кружке. Когда Саймон открыл ее, мы не могли удержаться от громких криков восторга, хоть и знали о содержимом черепа, ибо внутри засверкала настоящая радуга ярких и чистых красок от хранившихся там драгоценных камней, значительно меньшего размера, чем глаза черепа, но тем не менее неописуемо прекрасных. Сэр Джаспер, знавший толк в драгоценностях, был совершенно очарован; чтобы разрядить бушевавшее у него в груди волнение, он принялся отплясывать вокруг нас какой-то сумасшедший танец, а затем стал перебирать камни и разглядывать их на свет. Наконец, удовлетворившись, он глубоко вздохнул и тихонько присвистнул про себя.