Край неба - Андрей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рад, что ты в этой ситуации находишь позитивные моменты, — зыркнул на собеседника я. — У меня пока не получается.
— А это уже игры разума, — благожелательно объяснил мне Валера. — Мы ведь когда в прошлый раз тут сидели и прикидывали хрен к носу, вышли на один вариант, который нам обоим не понравился, верно? Вот память тебя и бережет, отводит в сторону от неприятного решения. Подсознание штука тонкая, непростая.
— Марфа, — помолчав с полминуты и перебрав в голове все наиболее пакостные варианты развития событий, произнес я. — Ты о ней?
— Именно, — подтвердил Хранитель кладов. — Врать не стану, лишний раз мне с этой дамой видеться не в радость, но, похоже, это самый перспективный ход из всех имеющихся. К ней стекаются все более-менее интересные новости ночной столицы, так что как минимум пообщаться следует. Другое дело, в какую стоимость нам эта беседа влетит. И я сейчас не о деньгах.
— Да уж понятно, что не о них, — хмуро согласился я. — Чую, сменяю шило на мыло. Она же с моей соседкой по загородному дому крепко схлестнулась не так давно, так что о цене я уже догадываюсь. Не иначе как запросит ей гадость сделать какую-то. И явно не на спину плюнуть, как минимум дом подпалить.
— Ладно тебе. Может, не так все траурно, может, чем попроще отделаемся, — доставая смартфон, успокоил меня Швецов. — Подешевле. Или на субподряд кого возьмем. Вон у нас от профессора сколько добра осталось, его если вурдалакам посулить, так они тяжелую технику подгонят и твою соседку вместе с ее домом на пять, а то и десять метров в глубь земли переместят. Был дом — осталось ровное место. И Марфе радостно, и у тебя обзор из дома лучше. Еще морковку и укроп там посадить можно.
— Эта сама кого хочешь закопает, уж поверь. Да и не примет ее земля-матушка, обратно выплюнет.
— Слушай, позови меня в гости, — попросил Валера. — Столько я уже про эту твою соседку слышал и от тебя, и от других. Прямо глянуть хочется. Да и в баньку бы сходил с удовольствием. У тебя она есть?
— Есть. И речка тоже имеется. С рыбалкой и русалками.
— Русалок не люблю, — дернулся Хранитель кладов, как видно, что-то такое припомнив. — Неприятные создания.
— Ну, это спорное утверждение, — хмыкнул я, а после, припомнив древнюю шутку, добавил: — Главное — знать, какую чешуйку приподнять надо.
Валера коротко хохотнул, а после подал мне знак «тихо», приложив палец к губам.
— Марфа Петровна? — медовым голосом произнес он. — Мое почтение. Это вас… Узнали? Приятно как! А ведь давно не созванивались, верно? Да-да, большое упущение!
Еще минут пять, наверное, братец разливался соловьем, вспоминал каких-то общих знакомых, выражал согласие с тем, что времени нет совершенно, причем чем дальше, тем больше, сетовал на температурные качели, которые столь осложняют жизнь гипертоникам, и только после этого перешел к главной теме разговора.
— Есть у меня одно дельце, в котором без вас ну никак не разобраться. Вот бы нам встретиться, поговорить о нем. Что? А, к вам приехать. А плюшки-пирожки будут? Я ведь до сих пор помню ваше печево, очень оно вкусно. Будут? Отлично. Да, если вы не против, я с приятелем загляну. Вернее, с родственником. А? Ну да, с ним. Ага, спасибо.
Швецов положил смартфон на стол, после пару секунд побарабанил по нему пальцами и произнес:
— Вот же старая стерва! Зуб даю, она моего звонка ждала. Не то чтобы прямо сейчас, в текущем моменте, а в принципе.
— Так это позитивный момент, — предположил я. — Раз ждала, выходит, все же что-то знает.
— С ведьмами никогда ни в чем заранее уверенным быть нельзя, — поморщился Валера. — Раз ждала, значит, готова к разговору и запросто сделает хорошую мину при плохой игре. И цену за свои труды она уже назначила, просто пока нам не озвучила. Ладно, выбора один хрен нет, потому поедем пообщаемся. Нас ждут к семи вечера, так что заодно и поужинаем. Выпечка у Марфы на самом деле чумовая.
Что правда — то правда: и пирожки, и плюшки, упомянутые Валеркой, на самом деле оказались бомбическими.
— Язык проглотишь, — умяв уже четвертый пирожок с малиной, без тени фальши сообщил я хозяйке дома, которая смотрела на нас с той улыбкой бабушки, потчующей домашней вкуснятиной внуков, которые наконец-то приехали к ней в гости. — Песня, как есть песня!
— Так заезжал бы почаще, — предложила Марфа. — Я всегда гостям рада. А то ведь как вышло? Ты со мной у Абрагима пообщался — и все, как в воду канул. Прямо скажем — игнорируешь меня.
— Вовсе нет, — притворно округлил глаза я, — и в мыслях не имелось.
— Действительно? — не менее делано изумилась глава ковена. — А мне думалось, что общаться не желаешь оттого, что мою просьбу решил не выполнять. Ну и еще потому, что долю малую от добычи, на которую я тебя навела, решил не отчинять.
— Что за доля? — теперь уже всерьез изумился я. — Какая добыча?
— Кто мандрагыр Волчьего Пастыря добыл? Ты же? Вон с Валерой на пару. Так? А кто тебе про него рассказал, кто на эту диковину навел? Я. До нашего разговора ты понятия не имел, что таковой на свете существует. Так что минимум двадцать процентов мои.
— О как! — хохотнул Швецов. — На ходу подметки режешь, Марфа Петровна. С меня тоже долю получить желаешь?
— С тебя нет. Ты про захоронку волкодлачью ведал, про это помню.
— Но не знал, что в ней. Мне про это Сашка как раз и рассказал. Выходит, и за мной должок?
— Тут ты уж сам суди-ряди, как поступить. Ты мальчик взрослый.
— Да и отдам, чего нет? — Швецов широко улыбнулся. — Но и ты, Марфа Петровна, тоже не забудь мне половину колоды карт с оказией переправить. Так будет справедливо.
— Каких карт? — мигом спросил я.
— Работы Микешина, — пояснил Валера. — Не слышал о таком?
— Нет, — признался я. — А кто это?
— Художник позапрошлого века, причем замечательный. Много разных хороших картин написал, с разными замечательными людьми дружил. — Валера достал смартфон и что-то начал в нем искать, не прекращая при этом рассказывать: — Портрет Некрасова нарисовал. А еще великолепно иллюстрировал русскую классику, в том числе и произведения Гоголя Николая Васильевича. «Вия», например. Да вот, глянь.
Он сунул мне под нос экран с открытой на нем картинкой, где Хома Брут тащил на своих плечах ведьму, причем последняя выглядела достаточно жутко. Эдакое тщедушное
