Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

– Мне все равно, понимаете вы как-то больше других или просто умны. Ведь умные люди и так понимают больше других.

– Ну да, – кивнула я, думая о том, что беспокоило сейчас Кирилла.

Не сказать ли ему об этом? А зачем? Он и так прекрасно знает, какого критического состояния достиг конфликт в семье и как некстати это ему сейчас, совсем некстати. И с женой. И с сыном. Сказать, чтобы произвести еще большее впечатление, чем я невольно произвела. Не стоит. Ведь помочь я все равно не смогу, не умею. К этому таинственному каналу не подключена, увы. Может быть, пока, может быть, со временем я научусь и лечить души, и гасить конфликты, не применяя при этом минометы и не таская своих подопечных за собой по городу. А пока…

Впрочем… Я вдруг почувствовала, как удобнее всего было бы выйти из трудной ситуации Кириллу. Удобнее, спокойнее. И никому бы от этого не было плохо. По крайней мере, не хуже, чем сейчас. Чуть даже лучше.

– А если сыну пожить на даче с бабушкой? Он и заниматься там сможет, мальчик совершенно нормальный, надзор за ним особый не нужен. И бабушке веселее. А жена пока успокоится, не станет на нем отыгрываться за вас. И вам, раз вы решили все оставить как есть, легче будет с ней договориться. Ей при сыне не хочется идти вам навстречу, слишком легко все прощать…

Кирилл сощурил глаза, откинул прядь волос, раздул ноздри… Ну, император, понятно, властитель огромной могущественной и богатейшей империи. И какая-то… – кто я для него? – мелкая сошка из убогого журнальчика – вдруг лезет, да еще в такие запутанные и душные семейные дебри…

– Я разберусь, – сквозь зубы проговорил Кирилл. – Неужели это все стало достоянием…

– Нет, – засмеялась я, хотя мне было вовсе не смешно, а неловко. – Не стало, – повторила я. – Это знаю я, потому что это знаете вы. Больше ничего.

– И что, обо всех вы так знаете? – Он очень внимательно и уже не так грозно посмотрел на меня.

– Практически. Так что мой ум здесь ни при чем. Я пытаюсь не анализировать все, что слышу, иначе вся моя жизнь теперь будет уходить на расшифровку чужих тайных кодов.

– Передачу о себе хотите? Там… спичечные коробки подвигаете, мысли почитаете…

– Нет, – опять засмеялась я. – Я ничего этого не умею. По заказу не получается, я уже пробовала. Я живу, как жила раньше, когда не умела… м-м-м… понимать. Или почти так же.

– Или почти… – задумчиво повторил Кирилл, очень серьезно меня рассматривая. – Вот и порешили. Момент! – Он быстро набрал номер. – Андрей Сергеич! Зайди-ка на минутку. Нет, прямо сейчас. Значит, подождут! Проветрят головы, а то шутят у тебя как из-под палки…

– Кирилл… Александрович, а что мы, собственно, решили? – успела только спросить я, а в кабинет уже влетел маленький и очень уверенный в себе продюсер нескольких неглупых, крайне популярных и остроумных передач.

– Андрюш, вот известная или неизвестная тебе особа…

Андрей мельком взглянул на меня.

– Пока неизвестная. Чего хочет? Славы? Денег?

Я только слегка покачала головой. Мы, конечно, люди привыкшие к наглости нашего же брата, но зачем же так? Сказать ему о неприятности, которую он никак не решится сообщить Кириллу? Всё ждет подходящего времени. Придется сказать, если будет продолжать в том же духе.

– Лика Борга, радиоведущая …

– Я не слушаю радио, Кирилл Александрович, ты же знаешь. У меня в машине – Мацарт и Бах. Бах и Мацарт. Иначе меня взорвет.

– Так… – Кирилл выразительно откинул волосы со лба. – Не слушаешь, и молодец. Я тоже не слушаю. Тем не менее. Интересный проект намечается. Совершенно новый. Ни на что не похоже. Мне отличная мысль в голову пришла.

– С ней? Проект с ней? – Андрей довольно бесцеремонно кивнул в мою сторону.

Мне обидно не было, но я решила все-таки прекратить этот странный разговор в моем присутствии доступными мне на сегодня средствами.

– Наверно, пора наконец сказать о проблеме с Лавровским. Или платить ему надо, или менять его срочно. Сорвет съемку, будет истерика, как в прошлый раз, – проговорила я.

– Пресса? – Андрей брезгливо посмотрел на меня.

Конечно, они же все сразу думают, что я сижу в кустах и подслушиваю, подсматриваю, вместе с моими неугомонными коллегами-папарацци, ловлю каждое неумное или неловкое слово и бегу, несу это любопытным обывателям…

– Андрей, это не то, что ты думаешь. Это очень интересная особа. Лика, хочу вам предложить… У меня есть идея, надо ее развить. Знаю ваш хороший слог, быстрый ум, и при наличии таких чудесных способностей…

– …можно открыть маленький цирк на центральном канале, – договорила я. – Свой собственный, ни у кого такого нет. Дрессированные журналисты, читающие чужие мысли и громко тявкающие в сторону власти и знаменитостей.

Кирилл засмеялся:

– Да, что-то вроде того. Не знаю пока. Цирк, как вы выражаетесь, с политиками, может быть. Или что-то другое. Но вы уже у меня работаете, с сегодняшнего дня. Что там и как – с Андрюшей придумаете, мне завтра расскажете.

– Завтра? – Андрей поднял брови, но, встретившись взглядом с Кириллом, который уже уселся в свое кресло и с непроницаемым видом улыбался из него всем сразу и никому из нас в отдельности, больше ничего говорить не стал.

– Вообще-то я пришла, чтобы взять у вас интервью…

– Я не даю интервью, вы же знаете. Мне просто интересно было взглянуть на вас. Я слышал вас случайно по радио. Пару раз.

– Хорошо, спасибо. Еще я хотела…

– Человек еще что-то хочет после того, как ему предложили работу на нашем канале! – засмеялся Андрей.

– Я хотела попросить, вернее, предложить, чтобы в следующем новостном блоке, когда будут говорить о космонавтах, показали вот эту книжку. Это сказки Климова…

– Который сейчас летает? – Кирилл с интересом протянул руку, мне пришлось встать и поднести ему книжку.

Ладно, император так император. Империя же есть, и власть огромная есть – над умами, даже над сердцами. Не его лично любят, но детище его – сложное, многорукое, многоголосое, многолицее… «Обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».

– Да. Очень хорошие сказки. Но пропадут, если не подтолкнуть.

– Я посмотрю, – улыбнулся Кирилл. – Почему нет? А вам зачем это надо? Из любви к искусству?

Из любви к Климову, подумала я. А вслух сказала:

– Это я издала книжку.

– На свои деньги? – удивился Андрей.

– Да нет, почему. Просто помогла, хорошая литература. Разве так не бывает?

– Да, я что-то в этом роде о вас и предполагал, – кивнул Кирилл. – Внешность, конечно, у вас… Хотя…

Опять вмешался Андрей:

– Если ее чуть-чуть…

– Краситься в зеленый цвет не буду, даже не рассчитывай, – предупредила я.

– Покрасим в фиолетовый, – засмеялся Андрей.

Кирилл задумчиво смотрел на меня.

Андрей поймал его вопросительный взгляд и кивнул:

– Да, согласен. Необычная внешность, остроумная, смелая… Хорошо, я понял. Придумаем.

Я слушала, как они говорят обо мне в третьем лице, и лишь пожимала плечами. Важные, знаменитые мальчики со своими игрушками, дорогими, необычными такими же, как они сами.

– Лика еще… – Кирилл перевел взгляд на меня и продолжать не стал. – Потом сам поймешь. Чудеса всякие умеет делать.

– Руками или ногами? – засмеялся Андрей.

– Мозгами, – вздохнула я. – Но вообще-то я не собиралась работать на телевидении. Я собиралась уезжать из Москвы.

– В Америку, что ли? – поинтересовался Андрей.

Я махнула рукой:

– Да перестань! Зачем русскому человеку Америка? В глушь какую-нибудь, где электричество дают по часам и из всех подружек – соседская бабуля и ее престарелая корова.

Андрей приобнял меня и подмигнул Кириллу:

– Наш человек! Вот место Лавровского и занято!

Глава 50

С утра я включила новости. Да, вот как, оказывается, решаются некоторые вопросы. С милой улыбкой ведущая утренних новостей рассказала о такой симпатичной детали из жизни одного космонавта, находящегося сейчас на орбите. Хороший текст кто-то написал для новостей, ведущая с симпатией посмотрела на миллионы телезрителей, обложку показали на экране крупным планом… Все хорошо, прекрасная маркиза. Вот если бы не звенящая тишина в доме…

Вовремя зазвонили все три телефона – и городской, и два мобильных одновременно. Я мельком глянула на дисплеи лежащих передо мной мобильных и сняла трубку городского. Звонила мама.

– Я хотела тебе сказать. Просто, чтобы ты не беспокоилась…

Мне стало тепло и непривычно хорошо от маминого голоса. Ну надо же. Мама хочет, чтобы я не беспокоилась о ней, чтобы я не нервничала. А я ведь и правда все время думаю о том, как несправедливо получилось всё у мамы в жизни.

– Да, мам. Привет. Как дела?

– А дела хорошо, дочка. Петруся вернулся, вот сидит сейчас красит табуретку.

– В какой цвет?

Мама кашлянула.

– В красный.

– А почему в красный, мам? Как символ торжества справедливости? Или просто чтобы было веселее?

– Будут сидеть на ней по очереди с Валериком. Кто провинится, тот и сидит сегодня, – на полном серьезе ответила мне мама. – Это будет табуретка позора.