Гений войны Кутузов. «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву» - Яков Нерсесов

В Цареве Займище русские войска, где каждый шестой был новобранец, насчитывали 95 734 человека и 605 орудий. Разведка (в том числе в лице поручика М. Ф. Орлова, побывавшего в наполеоновском лагере для выяснения ситуации с попавшим в плен тяжелораненым генерал-майором П. А. Тучковым) доносила, что у Наполеона в строю 156–165 тыс. человек, причем в основном это были отборные силы: от русской границы до Москвы смогли с тяжелыми авангардными боями дойти лишь самые крепкие, выносливые и опытные. Учитывая такое численное превосходство и то, что выбранная Барклаем позиция у Царева Займища в целом не устроила Кутузова (в тылу текла речка с болотистыми берегами, исключающая маневрирование и переброску резервов; в случае неудачи русские могли быть утоплены в болоте), он устроил беглый смотр некоторых армейских частей. Восторженно встретивших его солдат он приветствовал предельно лаконично, доходчиво и… нарочито громогласно – по-отечески: «С такими орлами, да отступать!», одарил 150 рублями из пожалованных ему 10 тыс. царем – и отдал приказ о… поспешном отступлении! Отступлении – навстречу обещанному московским генерал-губернатором графом Ф. В. Ростопчиным (1763–1826) 80-тысячному московскому ополчению и резервам (особому «калужскому» корпусу в 31–38 тыс. человек – 55 бат., 26 эскадр. и 14 арт. рот), ведомым генералом М. А. Милорадовичем. Хотя какое-то время он еще раздумывал, как поступить – даже велел усиливать земляные укрепления на позиции, предложенной Барклаем, но затем передумал. Натиск авангарда Мюрата оказался столь энергичен, что усиленный арьергард генерала П. П. Коновницына оказался отброшен к Цареву Займищу и даже соприкоснулся с главными силами армии. Отчасти и поэтому – не желая ввязываться в «большую драку» в невыгодном для армии положении, Кутузов приказал отступать от Царева Займища. Он предпочел продолжить начатое Баркалем «скручивание гигантской пружины русской армии», но по-своему…

…Между прочим, Барклай считал, что Кутузов покинул позицию под Царевым Займищем по наущению своего окружения, говорившего, «что по разбитии неприятеля в Царевом Займище слава сего подвига не ему припишется, но избравшим позицию». В то же время по Петербургу ходили слухи, что якобы решение на продолжение отступления было принято Кутузовым по настоянию начальника штаба генерала от кавалерии Л. Л. Беннигсена, враждебно настроенного по отношению к Барклаю, уже не раз изгонявшему того из армии, и вот теперь мстившего за это. На самом деле «премудрый пескарь» Кутузов был очень непрост (столь же «непрозрачен», как и его государь) и судьбоносные решения принимал сугубо из своих личных умозаключений…

Позиция у деревни Ивашково тоже оказалась неприемлемой. Утром 29 августа армия отошла к Колоцкому монастырю, где предполагалось дать генеральное сражение. Но Кутузов, осмотрев позицию, опять не счел ее оптимальной: ее правый фланг очень сильно возвышался над местностью, но если бы он был захвачен, то приходилось бы отступать по очень тесной и густозаселенной долине. Да и времени для подготовки к оборонительному бою было слишком мало, и он, прикрывшись арьергардом все того же Петра Петровича Коновницына, отдал приказ отойти еще восточнее, в поисках позиции, где леса не мешали бы маневрировать пехоте и кавалерии. На самом деле причина лежит на поверхности: «…я немного отступил без боя, это для того, чтобы укрепиться как можно больше», – писал тогда Кутузов. Но именно в эти дни 18 (30) августа у Гжатска его постигло серьезное разочарование – «калужский» корпус Милорадовича насчитывал вдвое меньше, чем было продекларировано (38 500 пехоты, 3900 кавалерии и 168 орудий – целая армия!) – всего лишь 15 тыс. человек (14 587 пехоты и 1002 конницы). Их ради возмещения потерь раскассировали по полкам. А на подошедшее (по разным данным: то ли 7—10-тысячное, то ли 22-тысячное?) московское ополчение (под официальным названием «Московская военная сила») генерала И. И. Маркова (Моркова) и ополченцев из Смоленска генерала Н. П. Лебедева (по различным сведениям: то ли 3–5, то ли 10–12 тысяч?) надежд было еще меньше: большинство из них было вооружено… пиками и топорами и самостоятельно действовать они – не привыкшие к выстрелам и тактическим передвижениям – явно не могли. На большее Кутузов рассчитывать не мог: Александр I наложил свое царское вето на казаков князя Д. И. Лобанова-Ростовского и пехоту генерала А. А. Клейнмихеля, которые могли бы прикрыть Санкт-Петербург. А получившие от Михаила Илларионовича Тормасов (3-я армия) и Чичагов (Дунайская армия) приказ сильно воздействовать на фланги неприятеля с его выполнением не спешили. Первого уже «придержал» сам государь, а второй не ответил, поскольку ждал предписания от… Александра I. За день до Бородина Кутузов получил предписание императора, запрещающее перемещать армию Чичагова.

Глава 6

«И вот нашли большое поле…»: «плюсы» и «минусы»…

Только в 110 верстах (125 км) от Москвы, когда силы сторон почти сравнялись, близ села Бородино русская армия остановилась.

…Кстати сказать, Кутузов уже знал о наличии пристойной для русской армии позиции под Бородином и даже направил по войскам циркуляр на сосредоточение именно там, но при этом все еще раздумывал по поводу Колоцкой диспозиции. И все же он передумал, написав Ростопчину, что «позиция у монастыря хоть и хороша, но слишком велика для нашей армии и могла бы ослабить один (правый) фланг». В результате весь мир узнал о Бородинской, а не Колоцкой битве, поскольку Михаил Илларионович счел, что Бородино с его местоположением представит ему более выгод…

Именно здесь разыграется одно из крупнейших в русской истории сражений, сыгравшее столь важную роль в исходе войны. Если в России оно известно как Бородинское сражение и одно из знаковых событий в российской истории, то во Франции его называют bataille de Moskova («битва под Москвой», или «Москворецкая битва»).

…Между прочим, повторимся, что если для России Бородино – это судьбоносное сражение, в котором решалось: устоит ли армия или защищать великую державу будет некому, то для зарубежных исследователей оно осталось в тени, по крайней мере, по сравнению с другими судьбоносными битвами Наполеона – Риволи и Маренго, Аустерлицем и Йеной, Ваграмом и Лейпцигом и, конечно, Ватерлоо. Его считают очередной победой Наполеона, но не приведшей к решительным результатам. Как известно, нечто похожее с Наполеоном уже случалось и ранее, например при Прейсиш-Эйлау или под Ваграмом, где он тоже понес огромные потери, но войны все выигрывал. И тогда и потом мало кто за рубежом смог заметить, какой надлом произошел в наполеоновской армии, когда ее солдатам и офицерам стало понятно, что все их жертвы в bataille de Moskova… напрасны…