Щит Времени (сборник) - Пол Андерсон

Во всяком случае, Эверард надеялся, что так и произойдет. Но времени на сантименты не было.

– Вперед, Блэки, уходим! Всем остальным – тоже уходить! – прохрипел Эверард.

Во рту так пересохло, что язык стал деревянным. Накал битвы начал затихать. Случившийся во время нее эпизод не заметил никто – ни окружение герцога Рожера, ни воины Райнальфа. Сицилийцы, с криками устремившись вперед, ударили по врагу, разметали его и вклинились в самый центр войска противника.

Эверард скакал по полю, усеянному изуродованными и скрюченными трупами; раненые стонали, изувеченные кони метались и ржали. Никто не обращал внимания на Эверарда. Оглянувшись назад, он увидел, как герцог Рожер преследует врагов по дороге на Сипонто. Видел он и то, что Райнальф собирает свое войско для перегруппировки, в то время как армия короля Рожера стоит неподвижно.

Бо́льшую часть этой картины Эверард видел мысленным взором, вернее, помнил историю – в том виде, как она должна быть написана. В действительности глазам его представали смятение, груды тел, вопиющий абсурд, который и составляет суть войны.

Неподалеку возвышался холм, поросший деревьями. Там Эверард остановился.

– Все в порядке, – коротко бросил он в медальон. – Забирайте меня.

Напряжение все еще не отпускало его. Оно будет держать его, пока он не увидит конца битвы и не убедится, что теперь события разворачиваются в должном порядке.

Перед Эверардом возник вместительный темпомобиль, готовый принять на борт и его боевого коня. Команда поспешно погрузила четвероногого участника операции. Эверард хвалил его, ерошил мокрую, заляпанную грязью гриву, поглаживал бархатистый нос.

– Он предпочел бы сахар, – сказала блондинка невысокого роста, похожая на финку, и протянула Эверарду кусочек сахара.

Она не в силах была сдержать радость. Сегодня она могла твердо сказать, что помогла спасти этот мир, из которого происходила сама.

Аппарат взмыл ввысь. Его окружило небо. Далеко внизу стелились серовато-коричневая земля и серебристое переливчатое море. Эверард придвинулся к оптическому прибору, увеличил изображение и прильнул к окуляру. Отсюда смерть и боль, гнев и слава выглядели нереально – представление в кукольном театре, абзац в своде летописца.

Человек разносторонне одаренный, любивший одеваться с восточной изысканностью, король Рожер был далеко не гением в военной тактике. Победу он чаще всего добывал лобовым наступлением, жестокой решительностью и замешательством в стане врага. В Риньяно он слишком затянул с началом и потерял преимущество, которое обеспечил ему сын. Когда король наконец двинулся вперед, его войско, словно волна, разбилось об утес. Райнальф бросил все силы против сицилийцев. Возвращение принца оказалось бесполезным. Паника овладела воинами Рожера, и они бросились врассыпную. Люди Райнальфа охотились за ними и приканчивали без жалости. К концу дня три тысячи мертвых лежали на поле боя. Оба Рожера, собрав горстку уцелевших воинов, пробились с боем к горам и двинулись в сторону Салерно.

Так и должно было случиться, так было в мире Патруля. Триумф победителя окажется недолгим. Рожер с новыми силами отвоюет потерянное. Райнальфу суждено умереть от лихорадки в апреле 1139 года. Скорбь по нему будет долгой и тщетной. В июле 1139 года оба Рожера в Галуччо из засады нападут на папскую армию, славные командиры которой спасутся бегством, но тысячи их подчиненных утонут, пытаясь переплыть реку Гарильяно. Папа Иннокентий попадет в плен.

Однако король Рожер отличался необычайной учтивостью. Он преклонил колени перед его святейшеством и заверил его в своей преданности. Взамен Рожер получил отпущение грехов и признание всех его требований. Осталось совсем немного – разделаться с противниками. В конце концов, даже аббат Бернар признал короля законным правителем, и между ними установились вполне теплые отношения. Но впереди ждали новые бури. Завоевания Рожера в Африке, Второй крестовый поход, от которого он в какой-то степени уклонился, его посягательство на Константинополь, череда конфликтов с папством и Священной Римской империей. Но пока Рожер упорно сколачивает королевство обеих Сицилий, подготавливая почву для той гибридной цивилизации, которая предвосхитит Ренессанс.

Эверард сидел, тяжело опустив плечи. Усталость сковала его. У победы был вкус пыли, такой же, как у него во рту. Хотелось спать, хотелось хоть на мгновение забыть о том, что он потерял.

– Похоже, все идет нормально, – сказал он. – Курс на базу.

1989 год от Рождества Христова

За Миссисипи появились первые признаки колонизации белых. Редкие поселения, раскиданные на почти нетронутых землях, представляли собой деревянные укрепления, соединенные дорогами, точнее, тропинками. Видимо, фактории, догадалась Тамберли. Или базы миссионеров? В каждом форте непременно возвышалась постройка с башней или шпилем, обычно увенчанным крестом, порой внушительных размеров. Тамберли не сбавляла скорости, чтобы внимательнее рассмотреть пейзаж. Безмолвие на радиочастотах гнало ее вперед.

На востоке от реки Аллегейни она обнаружила настоящие колонии. Эти были обнесены стенами и окружены длинными полосами пахотных земель и пастбищ. У стен ютились посады – ряды почти одинаковых домишек. Посередине подобие площади, вероятно базар, в центре которого высилось то ли распятие, то ли крест на постаменте. В каждом селении была часовня, над каждым городом господствовал храм. Нигде Тамберли не увидела одиночных ферм. Картина напоминала ей то, что она читала и слышала о Средних веках. Давясь слезами и борясь со страхом, она перепрыгивала через пространство все дальше на восток.

У морского побережья поселения стали попадаться чаще. Небольшой город расположился в нижнем Манхэттене. Его кафедральный собор был гораздо больше собора Святого Патрика, каким она его помнила, но стиль архитектуры Ванда не узнала: многоярусное здание выглядело массивно и угрожающе.

– Даже Билли Грэм напугался бы, – невольно пробормотала она в онемевший коммуникатор.

В гавани дрейфовало несколько судов, и с помощью оптики ей хорошо было видно одно из них, стоявшее за проливом Нарроус. Широкопалубный трехмачтовый парусный корабль походил на галеон года этак 1600-го – Ванда видела их на снимках, – и даже ее «сухопутный» глаз уловил множество отличий в деталях. На флагштоке реял флаг – лилии на голубом поле, а на вершине грот-мачты другой – желто-белый, с перекрещенными ключами.

В сознании вдруг разлилась чернота, и Ванда пролетела довольно далеко над морем, пока наконец не справилась с собой.

«Что теперь – плакать, кричать?»

Это ее отрезвило. Нельзя поддаваться панике и впадать в истерику, необходимо отбросить все эмоции до тех пор, пока вновь не обретешь способность думать. Ванда разжала пальцы, державшие мертвой хваткой ручки темпороллера, заработала лопатками, чтобы размять мышцы, и начала понемногу размышлять над ситуацией, потом заметила с коротким нервным смешком, что забыла разжать челюсти.

Аппарат летел вперед. Внизу вздымал волны необъятный пустынный океан, переливающийся тысячью оттенков зеленого, серого, синего. Воздух с ревом обтекал силовое поле роллера, но холод проникал внутрь.

«Никаких сомнений. Произошла катастрофа. Что-то изменило прошлое и мир, который я знала. Мой мир, Мэнса, дяди Стива, нас всех – исчез. Исчез Патруль Времени. Нет, я не права… Они никогда не существовали. Я теперь без родителей, дедушки и бабушки, без страны, истории, без причины – чистая случайность, возникшая по причуде вселенского хаоса».

Она не могла постичь случившееся разумом. Ванда продолжала думать на темпоральном языке, грамматика которого была приспособлена для парадоксов путешествий во времени, но все равно ситуация не обретала реальности и представлялась ей некоей абстракцией – даже притом что перед ее взором лежала эта нереальная действительность и ее можно было потрогать руками. Происходящее буквально сводило логику к нулю и делало реальность туманно-расплывчатой.

«Конечно, в Академии нам преподавали теорию, но поверхностно, как новичкам-гуманитариям читают обзорный курс по естественным наукам. Мою группу вообще не готовили для полицейской службы Патруля. Нас готовили к полевым исследованиям доисторических эпох, когда людей было еще мало и практически отсутствовала возможность вызвать какие-нибудь изменения, которые в скором времени не компенсировались бы другими явлениями, возвращая порядок вещей в привычное состояние. Мы отправлялись изучать свои эпохи так же просто, как Генри Мортон Стэнли – в Африку.

Что делать? Что?

Может, перенестись в плейстоцен? В далеком прошлом безопаснее. Мэнс пока еще должен быть там. Нет, слова „пока еще“ бессмысленны… Он возьмет дело в свои руки. Он ведь намекал, что уже сталкивался с подобной ситуацией. Теперь, вероятно, я смогу расспросить его о том событии. Может, стоит сказать, что я знаю о его любви ко мне. Милый добрый медведь… Я была слишком застенчива, боялась или не ощущала уверенности в собственных чувствах… Черт побери эти дамские штучки! Хватит витать в облаках!»