Преодоление - Михаил Одинцов

* * *

Над головой Сохатого по-прежнему яркая россыпь драгоценных камней, но он видит, что впереди она начинает пропадать. Появившаяся среди звезд полоска пустоты поднимается все выше, создается впечатление, что самолет теряет высоту. Через некоторое время Соха-тему кажется, что он находится не в горизонтальном полете, а пикирует в невидимую, далекую воду. Такое состояние Ивану Анисимовичу знакомо, оно не тревожит. Он знает: там, впереди, вовсе не пустота, а облачный горизонт. Скоро облака скроют от него распахнутый в вышине звездный мир. Проверив для порядка и собственной уверенности исправность противообледенительных систем, он поудобней устраивается в катапультном кресле, ожидая встречи с новым состоянием неба.

Вскоре облака пропускают Сохатого в свои владения. Они крепко хватаются за машину и начинают разбалтывать ее с крыла на крыло, раскачивать на невидимых качелях... Воэмущеныость потоков воздуха в кромке облаков для Ивана была тоже не нова, и он спокойно дожидался проникновения самолета в глубину облачной темноты, надеясь в ней найти спокойствие... Но минуты идут, а обстановка не улучшается, и ему приходится наконец отказаться от услуг автопилота, взять управление машиной в свои руки. Чем дальше ом уводит своего разведчика в облачное царство ночи, тем сильнее становится болтанка. Вскоре она вырастает до опасной - броски начинают достигать критических величин. И это вынуждает его изменить план и характер полета.

- Штурман, прогноз подтверждается, и факты не в нашу пользу. Придется снижаться! Может быть, пониже будет спокойней?

- Все может быть. Только мы не знаем, командир, на каких высотах начинается и где кончается струйное течение.

- Если бы это было течение! Такое сумасшествие похоже больше на границу тайфуна... Вверх идти у нас силенок не хватит. Так что выход один вниз, к воде, но только не в воду. Она соленая и холодная.

- Протестую! Таких шуток не принимаю. - Голос у Лапшина сердитый.

- Какие тут шутки... Радист. Сообщить домой: "Идем в облаках, сильная болтанка, обледенения пока нет. На своем эшелоне лететь невозможно. Снижаемся, выполнение задания прекращаю".

- Понял, товарищ командир.

Сохатый снижает самолет... Тысячи метров остались выше, но болтанка не ослабевает. Ивану по-настоящему тяжело. От большого психического да и физического напряжения ему жарко, пот заливает глаза. Решив возвращаться домой, он плавно разворачивает машину на обратный курс. Осторожничает, потому что невозможно предугадать, в какую сторону будет брошен самолет в следующий момент. Разворачивается со снижением, а про себя отмечает, что ему все больше кажется, будто машина начинает "задираться" вверх. И с каждой секундой это ощущение все сильнее и сильнее. Вот уже самолет "стоит" на хвосте, потом "накреняется" влево. "Если это так, - думает он, - то через несколько секунд машина без скорости рухнет вниз".

От острого чувства опасности тело Ивана сжимается в нервный комок. Он широко открытыми глазами смотрит на авиагоризонт... Прибор показывает, что машина летит правильно.

"Может быть, врет? А что показывают другие приборы? Нет, все они отсчитывают цифры, которые соответствуют показаниям авиагоризонта и оборотам двигателей. Если отказал бы какой-то из них, то его вранье сразу бы обнаружилось... Значит, приборы все исправны и мы летим правильно!"

Приборный анализ полета убеждает Ивана в отсутствии опасности, но он ничего не может поделать со своими ощущениями: состояние вздыбленности машины не проходит. Ему хочется как можно быстрее отдать штурвал от себя, заставить самолет опустить нос. Он весь в этом желании, весь до озноба. Но откуда-то издалека, из своей глубины, Иван Анисимович слышит громкий приказ, отдаваемый ему другим человеком, строгим и опытным:

"Не делай этого, Сохатый! У тебя все правильно! Не глупи! Одумайся! Машина-то снижается!"

Злясь на себя, Иван отвечает ему:

"Вижу, что снижаюсь. А мое тело? Я же лежу на спине! Не сижу, а лежу. Пробую наклониться вперед и не могу, мне кажется, что сделать это невозможно!.."

Чертыхаясь и поднатужившись, Иван дотягивается до реостатов ламп кабинного освещения и поворачивает их на полный накал, думая, что дополнительный свет поможет ему избавиться от мучительно-волнующей иллюзии...

Сделал. В кабине - голубой день. И все же от ощущений избавиться не удается: самолет по-прежнему "стоит" на хвосте и летит животом вперед. Ложное ощущение настолько захватывает Сохатого, что стрелки приборов начинают дрожать перед глазами и, расплываясь, теряют свои привычно резкие очертания.

"Вот напасть!" Он смотрит на часы и отмечает, что иллюзия длится чуть больше пяти минут, а ему кажется, что борется он с ней целую вечность.

Иван смотрит на левый борт кабины, потом на правый, под приборную доску, дышит как можно глубже, чтобы погасить раздражитель вестибулярного аппарата... Напрасно. Эффекта никакого.

Тогда он по показаниям приборов устанавливает машину строго в горизонтальный и прямолинейный ,полет, добавляет обороты двигателям... Теперь у него появляется новое ощущение: чудится, что машина начинает опрокидываться на спину. На приборах все хорошо, а самолет уже заваливается на крыло.

Сохатый снимает ноги с педалей, отпускает штурвал и кричит:

- Штурман! Рассказывай анекдот, ругайся, пой, кричи. Делай, что хочешь, но помоги избавиться от наваждения. Ничего не могу с собой поделать. Кажется, что мы стоим на хвосте, заваливаемся на правое крыло и начали опрокидываться на спину!

- Брось, командир, ерунду рассказывать. Никуда мы не опрокидываемся. Я в локаторе море вижу, и крена никакого нет.

- Глаза мои тоже видят, а тело не верит, и голова не слушается.

- С нами, штурманами и стрелками, командир, такие фокусы частенько бывают. Но мы же молчим и даже своим командирам об этом не говорим, чтобы зря не беспокоить.

- Тебе остается в таком положении только терпеть. А вот если бы ты баранку крутил?

Сохатый разговаривает, а сам в это время убирает лампой подсвета правый крен: уменьшает освещение левой стороны приборной доски, отчего кабина у него на глазах как бы перекашивается и правый борт поднимается вверх. "Выпрямляется" и его спина. Теперь ему кажется, что он сидит прямо.

После того как самолет "выравнялся", Иван заставляет себя выполнить разворот вначале вправо, потом влево, переводит машину в набор высоты, затем начинает снижаться... Разведчик слушается его команд, приборы оживленно разговаривают с ним, показывая свою объективность. И хотя болтанка донимает экипаж, по-прежнему, несуществующие крены и вздыбливания больше не возвращаются, и Сохатый чувствует, как постепенно успокаивается его сердце, размеренным и неторопливым становится дыхание, расслабляются мышцы и обсыхает спина. Пальцы не сжимают больше штурвал до сырости в перчатках.