Маг и кошка - Кристофер Сташефф

— Просто чудо! — воскликнул Антоний и потянулся за яблоком.

— Тебе нельзя есть эти яблоки! — предупредил его старик.

Рука Антония замерла в дюйме от яблока.

— Почему нельзя? — озадаченно спросил он.

— Потому что эти плоды волшебные, — объяснил старик. — Если ты поглотишь что-либо, растущее в этой таинственной стране, твое сердце никогда не сможет избавиться от иллюзий. Мне доводилось видеть людей, подверженных таким чарам. Они вечно чего-то ищут и никак не могут успокоиться. Увидят что-то — и тут же их охватывает желание этим завладеть. Завладеют — и будут счастливы, но через час или через день после обретения желаемого восторг тает без следа, и снова такой человек теряет покой, снова ищет удовлетворения своих желаний. Бедолаги, глупцы, они не понимают, что то, чего они ищут, недостижимо ни для кого на этом свете!

— Разве не все мужчины таковы? — широко открыв глаза, спросила Балкис.

Старик посмотрел на нее одобрительно.

— Пожалуй, — кивнул он. — И женщины тоже. Все мы глупы, но все же те, что мудрее других, знают, что то, чего они воистину ищут, не подержишь в руках и не взвесишь. Но если вы отведаете волшебных плодов, вам никогда не обзавестись подобной мудростью.

— Но мне такого бояться нечего, — вступил в разговор Паньят. — Я ведь только нюхать яблоки буду. Это все делают, и это еще пока никому не повредило. — Он протянул руку. — Можно?

— Тебе можно, — добродушно улыбнулся старик. — Твое племя хотя бы осознало ценность того, что бесплотно. Возьми столько плодов, сколько желаешь, и пусть они верно служат тебе.

Антоний приподнял Паньята. Питаниец сорвал три яблока и два из них убрал в карман. А когда юноша опустил Паньята на землю, тот поднес третье яблоко к носу и вдохнул его аромат. Щеки его тут же покрылись здоровым румянцем, в глазах появился блеск жизни. Он улыбнулся и воскликнул:

— Вот спасибо вам, друзья! Теперь я не пропаду.

— Но как же так! — взволнованно вскричала Балкис. — Теперь дерево старится!

Ее друзья посмотрели на яблоню — и точно, дерево начало стариться. С его ветвей слетали пожелтевшие листья. С печалью и тоской спутники глядели, как трескается кора на стволе, как отламываются и падают сухие ветки. Потом и перезрелые, мягкие, сморщенные яблоки градом посыпались на землю. Сгустились сумерки, с ветвей облетели последние листья, а когда окончательно стемнело, от яблони не осталось ничего, кроме пригоршни пепла.

— Как же это возможно — чтобы такая красота столь быстро увяла? — со слезами на глазах спросила Балкис.

— Через тридцать лет вы сами у себя об этом спросите, Друзья мои, — вздохнул старик. — Думайте же о том, что вечно, непреходяще.

— О чем же? Что непреходяще и вечно? — озабоченно вопросил Антоний. — Скажи! Не оставляй нас в неведении!

Старик уже отвернулся, чтобы уйти, но обернулся и с ласковой улыбкой переспросил:

— Что непреходяще? Красота музыки и поэзии. Она мгновенно исчезает — но вновь возрождается в мыслях певца. Но у тебя и этой юной девушки есть нечто еще более долговечное, что способно возникнуть между вами, но и это сокровище, как дерево, нуждается в заботе, дабы оно выросло и созрело во всей своей полноте. Постарайтесь же стать такими же хорошими садовниками, как я.

С этими словами он развернулся и исчез в темноте за деревьями.

— Кто это был такой? — ошеломленно проговорила Балкис, глядя вслед старику. Почему-то ей казалось, что если она отведет взгляд, она уже не сможет не последовать совету этого странного садовника.

— А кто ухаживает за садом, из которого течет Физон? — с улыбкой спросил Паньят, но на собственный вопрос отвечать не стал.

Наутро Паньят печально сказал:

— Увы, я должен вас покинуть, друзья мои. Эти три яблока помогут мне продержаться по дороге домой, но если я пойду с вами дальше, я не сумею взять с собой столько плодов, сколько мне понадобится на обратный путь — даже при том, что мне нужен только их запах.

Заплаканная Балкис обняла питанийца:

— Спасибо, спасибо тебе! Я так тебе благодарна за то, что довел нас до этих рубежей царства пресвитера Иоанна!

— Я был рад вам помочь, — заверил ее Паньят. — Когда вернусь домой, пожалуй, решу, что путешествий на мою жизнь достаточно.

— А если передумаешь, то, может быть, я вновь свижусь с тобой, когда буду возвращаться, — сказал Антоний и крепко пожал руку Паньята. — Тогда вместе пойдем на юг.

У Балкис от тревоги сдавило грудь — стоило ей только подумать о том, что Антоний покинет ее и вернется в отцовский дом, где его снова станут бить и унижать. Но она не имела никаких прав на него, она не смела просить его остаться и поэтому прикусила язык и сказала Паньяту:

— Прощай же, друг. Доброго тебе пути. Мы будем очень скучать по тебе.

— А я — по вам, — горячо проговорил питаниец.

Несколько мгновений он держал девушку и юношу за руки и молчал. Его глаза блестели, он смотрел то на Балкис, то на Антония, а потом развернулся и зашагал прочь по берегу реки Физон.

Они провожали его взглядом, покуда он не исчез за деревьями. Только тогда Балкис со вздохом отвернулась и вытерла слезы, а Антоний проговорил:

— Надеюсь, он не проголодается.

— Если у него закончатся припасы, — сказала Балкис, — ему придется идти ночами, а по утрам он сможет сажать в землю яблочное зернышко и спать до тех пор, покуда не вырастет дерево и не вызреют плоды. Потом он будет срывать яблоки и продолжать свой путь к югу до темноты.

— Жаль, что мы не можем проводить его и уберечь от опасностей, — со вздохом вымолвил Антоний. — Да… Славная бы у нас получилась тогда компания, верно? Только тем бы и занимались, что ходили от предгорных пустошей по Песчаному Морю и обратно.

Балкис улыбнулась и заверила Антония:

— Я тоже думала о его безопасности. Каждое утро буду читать заклинание-оберег. Ну а нам с тобой лучше продолжить путь. Или ты уже не мечтаешь увидеть Мараканду?

— Мараканда! — воскликнул Антоний, и его глаза зажглись. — Да, конечно, нам нужно идти на север. Я непременно должен побывать у тебя на родине и своими глазами увидеть этот чудный город!

Они рука об руку зашагали по дороге, ведущей к северу. Балкис была немного обижена на то, что Антоний мечтает о Мараканде, а не о том, чтобы побольше времени провести с ней. Но быть может, она ошибалась?

Муравей услышал вдалеке грохот, но он был жутко голоден и страстно желал обрести то, что принадлежало ему, и потому ему было все равно, что означает этот грохот. Он и думать о нем не стал. К тому времени, как муравей добрался до каменной реки, он был полумертв от голода и жажды, но его усики дрогнули — он почуял воду. Не помышляя об опасности, насекомое вспрыгнуло на камни. Муравей вообще ни о чем не помышлял — он жаждал как можно скорее добраться до воды. Камни мчались под его лапками, он подпрыгивал и приплясывал, но один зловредный камень перекатился через другие и сильно ударил муравья в бок. Взлетев в воздух, насекомое закувыркалось, упало в каменную реку, и его понесло к двум камням, которые запросто могли стереть его в порошок. Муравей в отчаянии шевелил передними лапками, сжимал и разжимал жвала, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь, и вот наконец его челюсти сомкнулись, обхватив одну из палок, плывших по каменной реке, — оторванный от дерева ветвистый сук длиной в пять футов и толщиной в фут. Передние лапки муравья обрели опору, он подтянулся и встал на деревяшку всеми шестью лапами. Не слишком надежное судно понесло муравья по каменному потоку. Сук дрожал и переворачивался, и муравью приходилось исполнять замысловатый танец, чтобы удержаться и не свалиться на камни. Но спасительный берег приближался, и наконец муравью удалось спрыгнуть, и он оказался на твердой земле. При этом его задние лапки запутались в ветках, и муравей пополз по берегу, волоча тяжеленный сук за собой. Несчастное насекомое так изнемогло от усталости, что у него даже не было сил высвободить лапки — но зато оно вновь учуяло запах воды! Путь к этой воде был намного более безопасен, чем к той, которую он унюхал под камнями. Муравей спешил, как мог, насколько позволял тяжелый сук, и через некоторое время отыскал отверстие в большой скале. Оттуда пахло водой. Муравей рванулся вперед. Сук, цепко державший его задние лапки, грохотал по каменным ступеням. Насекомое спешило вниз, влекомое запахом влаги. Вскоре оно расслышало плеск волн. Муравей бежал все быстрее и в конце концов, забыв обо всем на свете, бросился в воду.