«Если», 2001 № 12 - Журнал «Если»

Дорадо был огромен, но при этом состоял из множества мелких существ. Подобно медузе «португальский кораблик», он был колонией примитивных созданий. Вспомнив эту странность, я вспомнил и сопутствующую подробность: чтобы совершать такие стремительные движения, он должен быть густо пронизан нервными волокнами.

А при следующей вспышке молнии дорадо показался блеклым и гладким…

Откуда-то донесся тихий мужской голос. Родни спокойно сообщал зрителям:

— Включаю двигатели и рву когти!

Эти деловитые, неподобающие моменту слова были тут же заглушены ревом, и на ближних ко мне экранах дорадо за мгновение вырос до невероятных размеров.

— Проклятие! — сказал Родни, на сей раз не так спокойно. Секунда — и он в ярости, все равно не соответствующей разворачивающейся у нас перед глазами трагедии, добавил: — Реактор не действует.

Блондиночка издала нечеловеческий визг.

Долго еще, удивляясь самому себе, я стоял в глупой озадаченности, почему ничего больше не вижу, хотя должен видеть все, и почему этот великолепный дорадо, наблюдаемый теперь с большой высоты, выглядит таким одиноким.

Красота осталась в одиночестве. Больше ничто не порхало с ним рядом в безумном воздушном океане.

— Он еще жив, — сказал кто-то, кажется, Гром. Сказал удивленно, с сомнением, сопровождая эти простые слова скрипучим дыханием. — Корабль у чудища в брюхе. Видите?

Гром обращался не ко мне, и я глядел не на него. Я снова и снова прокручивал момент заглатывания — с разных точек, применяя разные скорости воспроизведения. Родни снова и снова закладывал последний вираж и исчезал в чудовищной пасти вместе с флаером, отбросившим правое крылышко.

— Действительно, — раздался испуганный писк, наверное, Блондиночки.

Я наблюдал, как бронированный корпус на одном крыле проваливается в пасть к дорадо, как существо захлопывает, а потом раскрывает ее, пытаясь выплюнуть несъедобный кусок. Но Родни то ли слишком далеко забрался, то ли слишком прочно застрял. Челюсти снова сжались, мышцы и язык попытались протолкнуть стальную капсулу с царапающим крылом обратно в глотку…

Захватывающее получилось зрелище, почти невероятное! Даже человеку, зарабатывающему на жизнь съемкой причудливых зрелищ, нечасто выдается увидеть нечто по-настоящему новое, поистине превосходящее воображение. Но ничего не поделать — выдалось. Родни оказался современным Ионой — и я, презирая себя, радовался этой трагедии, ибо ни о чем лучшем не мог мечтать.

— Сделай же что-нибудь! — взмолился кто-то, кажется, Андерлол.

Я переключил экраны на синхронное воспроизведение, обернулся и поинтересовался:

— Откуда вы знаете, что он жив?

— Видите биомедицинские сигналы? — Блондиночка указала на совершенно не доступную мне цифирь. — Жуткие помехи, но сигнал прорывается. У Родни продолжает биться сердце.

Никогда бы не догадался, что эта барабанная дробь — биение человеческого сердца!

— Итак, что мы предпримем? — опять подал голос Андерлол. — Каковы наши возможности?

Непросто говорить о каких-то возможностях; даже задавать какие-то вопросы нелепо. Тем более нелепо на них отвечать. Впрочем, Гром уже все обдумал, потому что у него нашелся ответ:

— Дорадо не сможет переварить это блюдо и попытается от него избавиться. Видите? Он уже проталкивает корабль ближе к выходу.

Он сделал такой вывод, изучая интерполяцию звуковых сигналов старого зонда. Корабль Родни был на дисплее ярким инородным телом, путешествующим по сумрачному тоннелю. Я даже разглядел крыло и корпус и вообразил, что вижу кабину, а в ней нашего злосчастного героя, сидящего в кромешной тьме, зачем-то вцепившись в бесполезный штурвал.

— Оказавшись снаружи, он упадет вниз, — заметил я. — И очень быстро.

Это было очевидно. Они это поняли еще до того, как я это произнес.

— Если подлететь туда на челноке и ждать… — проговорила Блондиночка.

— Ждать? — бесстрастно повторил Гром и неприязненно поморщился. Окинув ее долгим взглядом, он закончил: — Несерьезно! Не заставите же вы меня подлететь прямо к его… Я хотел сказать, лететь без камуфляжа.

— Челноки очень быстро летают, — подсказал Андерлол.

— То есть мне придется ждать, пока дорадо облегчится? Это и есть ваш план?

Блондиночка сидела перед своими дисплеями. Гром стоял справа от нее, я — слева. Вытянув руку, я мог бы прикоснуться к ее плечу. Второй ее кавалер подошел к ней поближе, подчеркивая свою избранность, и объявил:

— Это можно. Подлететь поближе и ждать.

Кабина была полна осязаемых эмоций. Когда мне надоело глазеть на Блондиночку и Грома, я перевел взгляд на Андерлола. Тот таращился на нас троих с брезгливым выражением на лице. Мы внушали ему презрение. Я всерьез подумывал отступиться от этой женщины, отказаться от всяких притязаний на нее. Но стоило мне еще раз взглянуть на мужчину-ребенка, как я в очередной раз возмутился его смазливости, молодости, дурацкому прозвищу и решил не отступать. Не хватало стушеваться перед красавчиком-молокососом!

Он тоже разглядел в моем гневном взгляде нечто такое, что ему не слишком понравилось.

— Мне потребуется помощь, — спохватился он. — Лишняя пара глаз. Человек, умеющий обращаться с камерами, чтобы я ни на что не отвлекался.

Конечно, Андерлол счел наиболее подходящим кандидатом себя. Уголком глаза я заметил, как он выпрямляет спину, расправляет плечи, уговаривает себя не дрейфить, чтобы не опозориться, когда прозвучит его имя.

Однако хитрец Гром назвал меня. Указывая на меня пальцем, он тяжело возложил другую руку Блондиночке на плечо и спросил, едва скрывая злорадство:

— Неужели вы решили, что я лишу вас такого удовольствия?

Наш челнок представлял собой два крылышка, хрупкую конструкцию между ними и два новеньких реактора. Кабина и крохотный грузовой отсек были добавлены как будто в последний момент, словно нечто второстепенное. Однако могучая энергия, с которой мы рванулись вперед, вселяла уверенность — по крайней мере, я, не привыкший к рискованным полетам, облегченно перевел дух. Мы были так сильны и так маневренны, что сумели бы избежать любой опасности. Напряжение, чуть было не раздавившее всех нас на командном пункте, отсюда казалось пустяком.

Гром управлял челноком сам, не полагаясь на Искусственный Интеллект; он даже не позволил прозвучать напоминанию о необходимости надеть шлем.

— Посмотрите вниз, — посоветовал он, слегка косясь в мою сторону.

Мы описывали высокую дугу, сложив крылышки. В относительно разреженной атмосфере мы бодро пожирали километр за километром. Подчиняясь инструкции, я глянул вниз, соображая, где может находиться наш дорадо, и помогая своим камерам выбрать наилучшие точки обзора, чтобы запечатлеть всего прожорливого гада, миллиметр за миллиметром. Дракон описывал круги; то, под каким углом располагались его крылья, и неестественный наклон головы свидетельствовали, что ему, бедняге, сейчас очень худо. Обжорство ни для кого не проходит даром.