Эндана - Галина Ли

– Ждет ребенка? – договорила за него фрейлина. – Уверена! Впрочем, вам стоит самому поговорить с принцессой. Она разрыдалась, когда я… деликатно намекнула на сходность симптомов недуга с тем, что часто испытывают женщины, выполняя главное предназначение жизни. Я успокоила принцессу, как могла, оставила на попечение служанки и примчалась сюда. Необходимо разыскать этого негодяя раньше, чем положение несчастной девочки станет заметно! Вы ведь защитите ее?

– Семь шкур спущу с мерзавца! – пообещал Тиар, не замечая, как смялось в руке тонкое серебряное кружево кубка и вино расплескалось по скатерти.

– Только не убивайте его! Раз принцесса решилась на такой шаг, значит, он ей не безразличен! Уж поверьте, такая девушка просто так не прыгнет в постель. Она любит его. Это обычная юношеская горячка, и дело кончится свадьбой.

– А вот это не тебе решать! – поднялся из-за стола Тиар.

Когда гневный король вырос на пороге апартаментов принцессы, фрейлины, с причитаниями вившиеся вокруг больной девушки, предпочли немедленно исчезнуть. Финдхоем тоже решила не оставаться, тем более что Тиар недвусмысленно указал ей на дверь. Некоторое время правитель молчал, разглядывая лежащую на кровати сестру. Принцесса Алба и впрямь выглядела неважно: под припухшими от слез глазами залегли черные тени, губы были искусаны, волосы – в беспорядке.

Девушка испуганно посмотрела на брата, и он, сдержав рвавшийся наружу гнев, постарался, чтобы голос прозвучал спокойно:

– Это правда, Алба, ты действительно ждешь ребенка?

Девушка, съежившись в комочек под взглядом правителя, кивнула, после чего разразилась слезами. Тиар растерянно сел рядом. Он до последнего мгновения надеялся, что это ошибка и принцесса просто слегка приболела.

– Алба, кто он?

Девушка замотала головой, отказываясь говорить.

– Почему?

Этот вопрос заставил принцессу поднять голову и сквозь рыдания проговорить:

– Он не хочет жениться… Он не любит меня…

– Не любит! – Разъяренный рев Тиара заставил принцессу замолкнуть, слезы сами высохли, и теперь о недавней истерике напоминала только напавшая на девушку икота. – А о чем он думал, когда…

Молодой человек снова вскочил на ноги и, как раненый зверь, заметался по комнате. Внезапно он остановился и спросил:

– Ты будешь счастлива, если гаденыш женится на тебе?

Принцесса перестала икать, села, посмотрела на брата с надеждой и прошептала:

– Да!

– Тогда назови его имя.

– И мне тоже интересно его услышать, – проскрипел старческий голос, и Тиар увидел знакомую серую хламиду избранного брата, шагнувшего навстречу правителю из-за тяжелых полотнищ прикроватного балдахина.

Глава 18

Разная работа бывает на свете, хорошая и не очень, кому как повезет.

Худой и сутулый мужчина лет двадцати пяти от роду, поерзав на жестком табурете, украдкой вздохнул. Работа ему не нравилась. Да и кому доставит удовольствие следить за исполнением наказаний?! Всего-то два месяца в этой должности, а уже по ночам кошмары снятся. Ладно, когда убийц или насильников пытают – заслужили, а когда… Да что тут говорить! Вот накопит денег на товар, откроет лавку и уйдет отсюда!

Он с завистью покосился на палача. Вот кого ничто не берет, даже обедает в пыточной. И спит наверняка спокойно.

Палач возился у стола с инструментами, выбирая подходящий. До этого он обошел закованного в цепи юношу, разглядывая его со знанием дела. Тот висел с задранными над головой руками на толстой цепи, вкрученной в потолок, касаясь пола только кончиками сапогов.

Наконец палач выбрал плеть о трех концах из тяжелой, плотной кожи. Первый удар разорвал тонкую ткань рубашки, и на коже вспухли кровавые полосы. Узник прикусил губу, чтобы сдержать рвущийся стон. Где-то после десятого удара мальчишка обвис на цепях – ноги отказывались его держать, но по-прежнему молчал, зло сверкая глазами. А потом и вовсе поднял голову, усмехнулся и посмотрел на мучителя.

Палач, озадаченно хмыкнув, подошел ближе, чтобы рассмотреть результат. На спине узника от одежды остались жалкие лохмотья, пропитанные кровью.

Мужчина, пожав плечами, проворчал себе под нос:

– Стойкий, значит… А если вот так?

И плеть просвистела с особой силой, захватив плечо, разорвав рукав. Сквозь прореху стал виден затейливый узор татуировки, перечеркнутый красной полосой рассеченной плоти.

Спокойный голос писаря произнес:

– Пятнадцать…

Снова свист плети, влажный чмок о мягкое тело, тот же бесстрастный голос:

– Шестнадцать…

Толстая цепь звякнула и качнулась.

– Семнадцать… восемнадцать…

На этой цифре тело узника дернулось и обвисло, его сознание погасло, милосердно спасая паренька от окружающего кошмара.

– Воды принести? – деловито поинтересовался писарь.

– Нет! – осадил доброхота палач. – Тебе что, больше всех надо? Пусть так висит.

– Так наказание же! – неуверенно возмутился писарь. – Он даже не застонал ни разу!

– А я и так его исполняю! А если кто-то не верит, могу для убедительности пройтись по шкуре! Хочешь?

Служка затряс головой.

– Правильно не хочешь, – осклабился палач. – От моего удара ты не только застонешь, ты так заорешь, что в башнях услышат!

– А чего он не орет-то? – несмело усомнился писарь.

– Воин, – уважительно сказал заплечных дел мастер. – Таких хоть до смерти запори, рта не откроют. А до смерти нельзя… приказа не было.

Тут палач немного схитрил – приказ-то был. Избранный брат Масген шепнул на ухо, что не огорчится, если паршивец не доживет до утра, да только и он, Берн, не слепой. Татуировка на плече – не простой узор. Такие получают только очень близкие друзья его величества за особые заслуги. А ну как король к утру одумается? И решит, что погорячился? Как бы за порку не взгрели, приказ-то жрец отдавал… Да и знает ли вообще его величество об узнике?

– Ты считай лучше, а то я не умею.

– Тридцать… Тридцать один…

Писарь с жалостью посмотрел на пленника, размышляя, не стоит ли скостить несколько ударов, раз палач считать не умеет. Да только где гарантия, что за дверями не прячется соглядатай?!

Мужчина в сомнении почесал кончик носа – глазом моргнуть не успеешь, как окажешься рядом с несчастным.

– Тридцать два…

Однако палач-то прыть сбавил… Иначе как объяснить, что на спине еще мясо осталось? Хотя… как ни крути, а шансов выжить нет – перенести восемьдесят ударов не по силам взрослым мужчинам, не то что таким… воробьям. В чем же провинился мальчишка? Ни обвинений, ни судей… Кроме жреца – никого. Стражников и тех выгнали.