Дао Дзирта - Роберт Энтони Сальваторе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они искажают реальность, чтобы сохранить свои богатства, но все же они никогда не чувствуют себя в безопасности, потому что такова кара истории; и когда они заканчивают грабить, неправедное государство рушится и погребает под собой и угнетенных, и угнетателей.
И тогда несчастья и болезни воцаряются на полях, на море, в лесах, среди работников и крестьян, рыбаков и охотников, среди тех, кто сеет, и тех, кто ест.
Потому что, боюсь, поэзия истории – это мрачная поэзия, она звучит как предупреждение об опасности, а потом она исчезает в памяти далеких поколений, превращается в легенды, а новые вредители выползают из своих коконов и пируют за счет несчастных.
Так не должно быть, но это происходит слишком часто. Я надеялся на нечто новое, лучшее, на нечто продолжительное, и это привело к договору ущелья Гарумна, о котором я начинаю сожалеть.
И поэтому мне следует погрузиться в отчаяние.
Но нет, я далек от безнадежности, потому что я видел божественную справедливость, я получил обратно самое ценное, что может быть в этом мире, – самых верных друзей и супругу, какие только могут быть у смертного существа. Мы идем вперед с открытыми глазами, с открытыми сердцами, мы Компаньоны из Халла, мы прекрасно знакомы с поэзией истории и твердо настроены сделать так, чтобы эти печальные ноты сменились триумфальными тактами и мягкими мелодиями надежды и справедливости. Мир погружен в хаос, но мы несем с собой порядок.
Мир затмила тень, но мы намерены нести свет.
Однажды, не очень давно, мне пришлось уговаривать своих бывших спутников совершать хорошие дела и самоотверженные поступки; теперь, наоборот, я окружен теми, кто побуждает меня к самоотречению.
Потому что даже мрачная правда не может изгнать из моего сердца неиссякаемый оптимизм, надежду на то, что в жизни есть еще что-то лучшее, что-то большее, нормальное общество, где слабые не боятся сильных.
Мы найдем свой путь, найдем нестройные ноты в страшных стихах; так получилось в случае с личем, которого Реджис притащил за собой, с этой тварью, Темной Душой, которая считала себя сильнее нас.
Потому что это была часть игры, которую мы могли бы предвидеть, если бы взглянули более внимательно на нашего друга-полурослика. Если бы мы вспомнили правду о Пузане – о том самом Реджисе, который давным-давно навлек на нас проклятие по имени Артемис Энтрери (впрочем, с тех пор он перестал быть проклятием…).
И теперь мы действуем более осторожно, потому что в Реджисе появилось что-то новое – какая-то необычная аура, странные манеры, желание бросаться навстречу опасности, иногда напрасно, – и это «новое» привлекает к нам беды.
Пусть будет так. Возможно, как говорит старая пословица, это часть его обаяния.
А я скажу, что он сам ищет смерти.
Необдуманные слова так часто оказываются правдой.
Они идут от сердца, они выдают истинные чувства прежде, чем говорящий успевает вмешаться и прикусить язык – из благоразумия или из страха. Прежде чем естественные стражи заставят говорящего контролировать свои высказывания, защищая его от конфуза или от опасности. Прежде чем законы вежливости заставят его проглотить слова, чтобы пощадить чувства других, скрыть горькую правду.
Бренор называет эту машинальную реакцию «вывернуть кишки».
Мы все так иногда поступаем. Хотя большинство из нас старается помалкивать и не говорить лишнего, и с точки зрения такта и правил этикета это хорошо.
Но иногда такие слова, сказанные необдуманно, служат словно озарением, своего рода признанием в том, что на самом деле лежит у тебя на сердце, несмотря на сдержанность, которую приобретаешь в обществе воспитанных людей.
Так произошло в тот день в одной из комнат верхнего уровня Гаунтлгрима, когда я сказал, что не оставлю Энтрери в руках тюремщиков-дроу. Я не сомневался в своих дальнейших действиях с того момента, как услышал слова Тибблдорфа Пуэнта. Я твердо намерен был отправиться на поиски Артемиса Энтрери и освободить его – и остальных, если их действительно взяли в плен.
Все было просто.
И все же, мысленно возвращаясь к тому моменту, я понимаю, что положение было совсем не простое. Да, действительно, я сам удивился своей решимости и твердости, и по двум очень разным причинам.
Во-первых, когда я услышал собственные слова, то понял нечто такое, в чем прежде не признавался даже самому себе: что судьба Артемиса Энтрери мне небезразлична. Я путешествовал вместе с ним не только потому, что это было мне удобно, не потому, что мне было одиноко, не из нелепого стремления привести его и других на путь добра. Я шел с ним потому, что он был мне небезразличен; не только Далия была небезразлична мне, но и Энтрери.
За прошедшие годы эта мысль много раз посещала меня. Когда я узнал о дружбе Артемиса Энтрери с Джарлаксом, у меня появилась надежда, что Джарлакс поможет этому человеку избавиться от преследовавших его демонов. Я желал Энтрери добра, то есть надеялся, что он начнет лучшую жизнь и найдет лучший путь. Эта мысль, эта слабая надежда, часто мелькала у меня в мозгу.
Но все же в тот день в Гаунглгриме, когда я выпалил эти слова, я сам поразился тому, как сильно я привязан к этому человеку.
В конце концов, ко мне вернулись мои друзья, Компаньоны из Халла, мои самые дорогие друзья, да, моя семья, единственная семья, которая когда-либо была у меня. Мое неожиданное заявление насчет того, что я отправляюсь спасать Энтрери, было в некотором роде эгоистичным, потому что я понимал: мои любимые спутники обязательно пойдут со мной. Следовательно, ради Артемиса Энтрери я намеренно собирался подвергнуть серьезной опасности самых дорогих друзей, даже Кэтти-бри!
Это немало, как мне кажется, и сейчас, когда я вспоминаю тот момент; он открывает мне нечто большее, нежели мое желание освободить Артемиса Энтрери.
Когда я впервые появился в Долине Ледяного Ветра, окружающие считали меня безрассудным. Даже Бренор, который вскочил на спину теневого дракона с бочонком пылающего масла, привязанным к его собственной спине, часто качал головой и
