1876 - Гор Видал

Джон слегка поморщился от моей бестактности.

— Я хочу сказать, сэр, что не смогу позволить себе бездельничать. Я должен заниматься юриспруденцией или чем-то еще полезным.

— Конечно, конечно, — одобрительно кивнул я и сказал ему о многочисленных английских и американских юридических фирмах, имеющих свои конторы в Париже.

Джон меня прервал:

— Я знаю, сэр. Я уже навел справки. Но когда я заговариваю об этом с Эммой конкретно, она не проявляет никакого интереса.

— Уверяю вас, это не так.

— У меня не создалось такого впечатления. Она… как бы это сказать… как говорится, ее уносит куда-то в открытое море.

И как бы физически подтверждая метофору, он швырнул в воду ветку можжевельника. Она скрылась в пене набежавшей волны.

Несколько встревоженный, я сказал и сделал все возможное, чтобы его успокоить. Думаю, мне это удалось. По крайней мере он был в более приподнятом настроении, когда мы возвращались к еде, музыке, шампанскому, восторженным рассказам Макаллистера про различных высоких особ, жизнь которых ему удалось подглядеть краешком глаза. Однажды ему даже позволили через щелку понаблюдать в Виндзоре, как сервируется обеденный стол королевы Виктории.

Я говорил с Эммой после обеда. Дениз с нами не было: она сказала, что утомилась от пикника и солнца. Поэтому мы обедали à trois [55] в столовой, отделанной в виде пещеры.

После обеда мы перешли в гостиную, Эмма играла Оффенбаха, а мы с Джоном курили сигары (нас снабжает ими Дениз). Джон рано простился и ушел спать. Завтра, хотя это воскресенье, он уезжает по делам в Провиденс, Эмма и Дениз, как обычно, пойдут к утренней мессе, а я по привычке проваляюсь до полудня в постели.

Когда Джон удалился, я передал Эмме наш разговор на прибрежных камнях. Она внимательно слушала, по-прежнему сидя за пианино. Наконец, вздохнув, спросила:

— Как ты думаешь, он прав? Меня уносит в открытое море?

— Это должна сказать ты.

Эмма сыграла гаммы. Я их терпеть не могу.

— Нет. — Она очень четко выразила свою мысль: — Я отношусь к этому браку точно так же, как относилась тогда, когда получила предложение.

— Пожалуй, именно это и не нравится Джону.

Эмма подняла на меня глаза и то ли улыбнулась, то ли нахмурилась.

— Я придерживаюсь соглашения, папа. — Она перешла на свой родной язык, на котором ей легко даются нюансы; изъясняться на нем мне тоже легко, но на этом языке я обречен на неторопливую, хотя и витиеватую педантичность, столь отличную от моей манеры говорить — как, впрочем, и вести себя — по-английски.

— Что ты такое сделала, из-за чего Джон расстроен?

Эмма взяла аккорд.

— Суть, вероятно, в том, чего я не сделала. В делах подобного рода с течением времени предполагается некое движение вперед. Джон сдвинулся с места, а я нет. Я осталась такой же, какой была с самого начала.

— Если вдуматься, его реакция вполне разумна. Он умнее, чем мы думали.

— О, папа! Конечно. А я совсем не умна, что ты должен был заметить за тридцать пять лет нашего знакомства.

— Тридцать два, chérie[56].— Этот возраст, решили мы, наиболее правдоподобен, учитывая предательски ранние усики моего старшего внука. — Ты столь же умна, как и твой любящий отец, который в свою очередь… — Я собирался сказать: был сыном любящего отца, подразумевая полковника Бэрра, но замолк, потому что Эмма до сих пор считает меня сыном Джеймса Скайлера, рогоносца и держателя таверны в Гринвич-виллидж.

Эмма начала снова наигрывать гаммы, когда вошла служанка Дениз, крупная, добросердечная женщина из Оверни. Она вся раскраснелась и еле дышала.

— Мадам зовет вас. Ей плохо.

Эмма поспешила за служанкой, и я остался один в сумеречной летней гостиной, размышляя, как и каким путем я пришел к тому, чем являюсь теперь: старая развалина, кажущаяся мне самому нереальной, жертва непостижимых превратностей жизни, неумолимо истекающего времени. Почему я есть я, а не кто-то другой? Молодой, например, а не старый. Или же неродившийся вовсе, а не (результат случайного сочетания) обретший плоть и выброшенный в этот жестокий мир, чтобы расцветать, спариваться и, наконец, умереть.

Этот мрачный ход мыслей стал отнюдь не более веселым после того, как полчаса назад ко мне зашла Эмма. Она рассказала, что приезжал и уже уехал доктор Дениз.

— В чем дело? — спросил я. — Что с ней?

Эмма устало посмотрела на меня. Она была с Дениз с обеда и до этой минуты, а сейчас уже полночь.

— Она беременна, папа.

Я ощутил, как у меня, точно от сочувствия Дениз, свело внутренности.

— Но она говорила, что ей нельзя иметь детей.

— Так думала она сама и все мы. Но мадам Рестел… ты знаешь, о ком я?

— Да, дорогая. Я встречался с этой бесславной особой.

— Так вот, мадам Рестел считает, что хороший отдых в сочетании с новым лекарством, которое надо принимать каждодневно и которое должно расслабить мышцы или что-то в этом роде, обеспечит Дениз нормальные роды.

— Тогда к чему все это беспокойство?

Эмма пожала плечами.

— Третий месяц. Нормальные симптомы. Ей нездоровится. Поташнивает… Нужно ли мне посвящать тебя во все тонкости нашего материнского искусства?

— Нет. Избавь меня от подробностей. Но если все нормально, зачем же доктор?

— Потому что она пуглива. А это более всего остального может затруднить ее положение. Но я верю мадам Рестел, и Дениз тоже.

— Странно, что она хочет ребенка. Она говорила мне в Нью-Йорке, как она рада хоть этим отличаться от прочих женщин.

— Говоря это, она делала хорошую мину. Она всегда хотела ребенка. Все-таки она истинная католичка, не то что мы с тобой. Плодитесь и размножайтесь. Она послушна и очень счастлива.

2

— Поло, — сказал Джейми, вытирая потное лицо полотенцем, — наверное, самая древняя игра на свете. И, как видите, благодаря мне она скоро станет самым популярным видом спорта в Америке.

— Популярным? — я показал на тридцать или сорок зрителей, в большинстве своем родственников молодых людей, играющих на зеленом лугу у границы Центрального парка.

— Не беспокойтесь. «Геральд» сделает ее популярной. — Джейми был, как всегда, легкомыслен. Мы сидели с ним под тенистым деревом. Сегодня стоит ужасная жара, и лошади и наездники выбились из сил. Два последних года по этой игре сходила с ума Англия. Чтобы не отставать от наших, точнее, от их британских кузенов, Джейми создал собственный клуб; несколько молодых людей привязались к поло. Верхом на лошадях игроки пытаются длинной клюшкой ударить по маленькому деревянному шарику. Как и большинство игр, поло гораздо интереснее для игроков, чем для зрителей.

В перерыве между матчами мы сумели поговорить о делах.

— Вас очень не хватает в «Геральд». — Джейми посмотрел на меня с укоризной. Я ответил ему невиннейшим взглядом, любуясь не без удивления его стройной фигурой, учитывая количество абсента, которое он в себя вливает ежедневно. — Ничего от Скайлера в июле. Ничего в августе. Через неделю сентябрь. Новый сезон.

— Но есть ли что-нибудь новое, о чем стоило бы писать? В политическом смысле, я имею в виду. Ни один из кандидатов не вызывает большого интереса. — Чистая правда, хотя я и не перестаю этому поражаться, если вспомнить, какие проблемы стоят перед страной. Однако все лето Америка полностью поглощена выставкой Столетия, швейными машинами, японскими вазами, кукурузными хлопьями, пишущими машинами и телефонами, не говоря уже о панегириках тем кудесникам, которые ровно сто лет назад создали это совершенное общество, этот вызывающий зависть Эдем.

— Страсти скоро накалятся, и вы тот человек, Чарли, который сумеет их разогреть.

— Нет, Джейми. Горшок разогревает Нордхофф, а я лишь время от времени помешиваю варево.

— Вот и прекрасно. — Он выставил мне проходной балл за это причудливое сравнение. — Зах Чендлер приказал министерству внутренних д£л расследовать уплату налогов Тилденом. В 1862 году, а это был худший год войны, Тилден заявил, что его доход составил семь тысяч долларов. На самом деле он заработал более ста тысяч.

— Я полагаю, что, не уплатив бесчестный налог на личный доход, Тилден должен был стать своего рода героем.

— Мальчики в синей форме, — сказал Джейми, поглаживая пальцами усы. — · Союз в опасности. Грядущее освобождение рабов. Каждый доллар на счету. Патриотический долг. Долой сторонников южан-демократов. О, «Нью-Йорк тайме» готова все это выплеснуть. Нет такого преступления, на которое не пошли бы редакторы этой газеты, чтобы помочь республиканской партии.

— Вряд ли я создам что-нибудь поэтичное на тему неуплаченных налогов.

— Собирается немало интересных фактов. И кое-какая клубничка насчет Хейса. — Счастливая улыбка вдруг озарила лицо Джейми. — Несколько лет назад он в припадке безумия стрелял в собственную мать из пистолета.