Рассвет над морем - Юрий Смолич

— На Кавказ уже прибывают, — сказал Риггс, — будут и здесь. Конечно, не так много, как английских и французских. Не к чему проливать американскую кровь: наши солдаты пригодятся нам еще как полиция в английских и французских колониях, когда те попадут к нам в руки. Но наши воинские части, конечно, должны быть и здесь, — учитывая общественное мнение. Английские и французские простофили любят вопить, что мы воюем только чужими руками. Они не смеют этого говорить! И наши солдаты прибудут сюда — только попозже, под конец. Прибудут, когда настанет время надеть узду и на французов с англичанами, чтобы они здесь не слишком загостились.

— Но, — заметил еще Фредамбер, — их здесь, французов, англичан, будет не так уж мало. Пятьдесят тысяч французских войск находится сейчас на одесском плацдарме, и это только первая очередь; до конца марта будущего года количество французских войск, по плану командования, будет доведено до ста тысяч. На Кавказе — десятки тысяч англичан. А в Закаспийской области? А флот обеих стран? А Север? А Дальний Восток? Ведь это же, сэр, полумиллионная франко-английская армия! Их тоже не возьмешь голыми руками!

Риггс с минуту еще смотрел в окно на Николаевский бульвар. Сразу за бульваром начинался обрыв, а под ним — территория порта. Из окон гостиницы «Лондонской» территория порта не была видна и днем, а сейчас, ночью, она совсем утопала в черном мраке. Можно было различить лишь концы молов и черную — на фоне темно-синего моря — линию волнореза: ее отчетливо обрисовала цепь фонарей и свет маяка на конце Рейдового мола. Воды бухты — за Рейдовым молом, маяком и волнорезом — тонули сейчас в непроглядной тьме; море казалось там совсем черным, как чернила. Оно светилось мелкой, переливающейся, золотисто-серебряной чешуей только возле кораблей, стоявших на рейде. Корабли были густо усеяны огнями, как елки в рождественскую ночь. Гирлянды огней на реях и над бортами кораблей выписывали в черном небе фантастические узоры. Таких огненных силуэтов стояло на рейде полтора десятка в ряд. Завтра-послезавтра их должно было стать еще больше, а к концу месяца — не менее полусотни. Подготовительное — перед мирной конференцией в Париже — совещание глав четырех государств наметило оккупационную эскадру для юга Украины и России в пятьдесят — шестьдесят боевых единиц. Кроме транспортов и мелких судов, конечно. Этот флот должен был явиться базой интервенционистской армии на юге России и Украины. Он должен был послужить основой наступления и арсеналом для уничтожения большевизма. Выполнив свою миссию, он должен был стоять на страже англо-французских интересов здесь, на юге России и Украины. На страже и от самой России, и Украины, от каждого, кто осмелился бы посягнуть на англо-французские интересы.

Риггс повернулся от окна.

— Французские солдаты уже устали за четыре года войны, Фредамбер. Ваших милых пуалю больше всего тянет домой, к бочонку с сидром и бабьей юбке. Французские и английские войска уже утомлены, а наши — свежохоньки! Проделав войну с большевиками до конца, французские и английские солдаты уже еле ноги волочить будут, а наши останутся свежими. В странах Европы, отдыхая и нагуливая жирок, стоит сейчас два с половиной миллиона американских солдат. Существует еще на свете Дальний, Средний и Ближний Восток, где французские и английские солдаты тоже порядком выдохлись. А это все — сфера американских интересов. Сюда еще придет капитал с Уолл-стрита, чиновник из Вашингтона и солдат с заатлантических берегов. Мир должен принадлежать янки, Фредамбер, запомните это на всю жизнь: из вас тоже выйдет неплохой янки. Приобрели ли вы уже себе акции банков Рокфеллера, Моргана или Дюпона? Торопитесь! Старые клиенты получат привилегии при будущем распределении дивидендов.

Фредамбер молчал, задумчиво вперив взор в свои кривые ножки в элегантных желтых крагах.

— Так вот, — после паузы заговорил Риггс совсем другим тоном; это был тон начальника, приказ которого не подлежал обсуждению. — Что касается этого, как его, Винниченко, то мы с вами уже договорились. Французское командование его поддержит, заключит с ним какое-нибудь соглашение, даст оружие, патроны, снаряжение… С русской добрармией его надо тем временем помирить — в общих интересах совместного наступления против большевиков… — Риггс подумал минутку. — Чтобы он был сговорчивее и не так артачился против того, что пальма первенства находится в руках русской контрреволюции, мы от США тоже подбросим ему малую толику долларов… — Риггс засмеялся. — Чтобы он на эти доллары мог купить оружие, которое вы ему выделите. Таким образом, каждый будет иметь свою выгоду: проценты за заем мы с него слупим по-американски!.. Кстати, когда будете говорить с Винниченко, помните: его зовут Владимир Кириллович. Идиотская привычка у этих русских и украинцев — прицеплять к своему имени еще и отцовское. А мы должны все это запоминать. Страшная морока! Встречаться мы с вами будем редко и только в официальной обстановке, на людях. Если у вас возникнет нужда в личной встрече, передайте мне об этом через местного ресторатора Штени.

— Штени наш человек?

Риггс засмеялся.

— Скорее мы его люди. Стаж Штени в Эф-Би-Ай — двадцать лет, Фредамбер, еще до русско-японской войны… Кроме того, к вам, так сказать за информацией для прессы, будет наведываться Ева.

— Я буду заходить к вам каждый день, — подала голос журналистка. Язык у нее был совершенно пьян, но речь трезва.

— А Винниченко, — сказал Риггс, — просто вызовите сюда.

— Он же глава правительства! — удивился Фредамбер.

— Ерунда! Явится. Только вызывайте, конечно, инкогнито. Чтобы никто не знал ни здесь, ни в самой директории. Чтобы, упаси боже, не разнюхали эти французские и английские болваны. Сначала побеседуйте по-хорошему с его военным министром, есть там такой генерал Греков, подготовьте все для докторов, а тогда — Винниченко на конспиративное свидание… Ах, да! Еще одно, — вспомнил Риггс, когда Фредамбер встал, чтобы откланяться. — Чуть не забыл! Вот вам политика США по отношению к России в двух словах: США признает в России тот режим, какой признает для себя наилучшим само население России. Понятно? Это для деклараций. Терпимость, демократизм, уважение к суверенитету. Мы должны повторять это при каждом удобном случае и всюду. Этого требует дипломатия — ничего не попишешь! Хотя, по мне, все это ерунда!.. Впрочем, такого рода декларации вполне соответствуют и нашей реальной политике: не один ли черт, какая будет власть в России, кроме большевистской, конечно!.. Еще имейте в виду, что в Николаеве и Херсоне тоже создаются военные миссии США. Они будут действовать самостоятельно, непосредственно подчиняясь президенту и лишь контактируясь с нами через посольство США в Бухаресте… Ну, спокойной ночи, Фредамбер!

Они пожали друг другу руки. Фредамбер хотел было откозырять журналистке, но женщина уже снова уснула.

Фредамбер — агент американской разведки — вышел из номера гостиницы. Коридором же гостиницы прошел, вышел на бульвар и исчез в направлении резиденции консула Франции — начальник штаба французской армии Фредамбер.

Спать Фредамбер в эту ночь лег поздно.

Надо было еще рапортовать генералу д’Ансельму о «визите вежливости» к начальнику военной миссии США полковнику Риггсу. Надо было просидеть до конца банкета и выпроводить всех гостей. Надо было, вернувшись в канцелярию, дать распоряжение немедленно вызвать военного министра правительства директории — генерала Грекова. Надо было, наконец, обдумать, как именно — тактично и негласно — пригласить и доставить в Одессу, в штаб оккупационной армии Антанты, самого главу директории мосье Винниченко.

Но и покончив со всем этим, Фредамбер еще не улегся спать.

Полковник Фредамбер уже давно, лет десять, с начала службы его тайным агентом Эф-Би-Ай, страдал бессонницей. Перед сном — до того, как принять таблетку веронала — он непременно должен был совершить хотя бы небольшой моцион на свежем воздухе.

Он позвонил из канцелярии, вызвал свою машину и вышел через ворота парка при Воронцовском дворце на Николаевский бульвар.

Был облачный предрассветный час. По осеннему небу, гонимые трамонтаной, клубясь, проносились тяжелые, темные тучи; над морем стоял густой, непроглядный сизый туман; влажный холод пронизывал до костей.

Черный «рено», на скорую руку размалеванный серыми, белыми и желтыми мазками — фронтовой камуфляж, — подкатил, и Фредамбер, поеживаясь от холода под тонким плащом, сел рядом с шофером. Машина тронулась с места в тот же миг, как рука Фредамбера захлопнула дверцу, и трехцветный флажок на радиаторе сразу же залопотал под струей воздуха.

Фредамбер не сказал шоферу, и шофер не спросил, куда ехать. Шофер знал: это моцион перед сном, и ехать надо прямо, сворачивая туда, куда свернет улица. Шофер также знал: ехать надо не слишком быстро, не больше тридцати километров в час, — полковник Фредамбер боялся быстрой езды.