Серебряное пламя - Сьюзен Джонсон

Она оценила прозвучавшую угрозу и решила твердо, что будет настаивать на самой большой сумме денег, которую могла вообразить. Трей назовет свою сумму, и где-то посредине они столкуются. Глубоко вздохнув, она назвала сумму.

Трей молчаливо посмотрел на нее, руки сжались в кулаки у него на коленях, но по лицу ничего нельзя было понять.

Это большие деньги, — сказал он спокойно. — Предполагается, что я буду умолять тебя о милости?

Практичность тут же перевесила неделовое чувство мести, и Валерия подумала, не следует ли ей уменьшить свои аппетиты? Следует ли упоминать, что она уедет из города? А может быть, стоять на своем до конца?

— Отвечаю. — Слова звучали твердо и спокойно. — Ты хочешь, чтобы я лизал тебе пятки из-за развода? — И Трей подумал о том, что пора выводить на авансцену Кита Брэддока.

Было что-то мертвящее в спокойной угрозе его голоса и Валерия в первый раз с тех пор, как начался торг, посмотрела на него внимательно.

— Нет, — ответила она благоразумно, глядя на выражение его лица.

— Вот это, — пробормотал он, — правильный ответ — И вытащив чековую книжку из кармана своей куртки, сказал: — Ты получишь все, Валерия, но если ты когда-нибудь приблизишься к кому-нибудь из нашей семьи, я убью тебя.

Не дожидаясь ее ответа, Трей дописал цифры и толкнул бумагу через стол к ней. Поднявшись, он встал, нависнув над Валерией, ширина его плеч под мягкой кожей в который раз поразила Валерию.

— Я бы отдал много больше, — сказал он, и легкая улыбка появилась на его красивом лице. Деньги были вторичны для него; он хотел, чтобы она исчезла из его жизни без шума и публичного скандала. — Счастливого пути, Валерия.

Она схватила чек, и ее мысли явно отразились на лице.

— Если ты его порвешь, то другого не получишь. — В его голосе слышалась властность шестнадцати поколений вождей; он дошел до точки.

Валерия сразу же это поняла, как услышала его слова. Сложив чек, она спрятала его за корсаж.

— Надеюсь, что ты никогда не найдешь ее, — прошипела она мстительно, возвращая удар.

— А я надеюсь, что Нью-Йорк разведет мосты, когда узнает о твоем приезде, радость моя.

Он направился к двери, чувствуя себя свободным человеком впервые за последние месяцы.

— Между прочим, — сказал он, поворачиваясь, -Том сказал, что ты наиболее привлекательная женщина, которую он когда-либо знал. Я согласен с ним.

Трей и Кит засиделись за бренди в этот вечер, после того как все отправились спать, произнося тосты за освобождение Трея. Развод, сказал Хэзэрд, будет быстрым. С помощью надежных и верных людей весь процесс займет не более двух недель.

— За свободу и счастье, — провозгласил Кит радостно.

— За развод, — пробормотал Трей, — и открывающиеся перспективы. — Он никогда в жизни не был ни с кем связан так, как это удалось сделать Валерии, и надеялся, что больше этого не повторится.

— За перспективы в Макао… там все открыто. Двадцать четыре часа в сутки. Тебе понравится… ничем не ограниченные удовольствия, а после Макао мы поедем охотиться на крокодилов в Новую Гвинею.

— Это так же опасно, как ложиться в постель с Валерией? — сказал Трей сардонически.

— Конечно, нет, — ухмыльнулся. Кит. — Все-таки во время охоты есть ружье. С Валерией чувствуешь себя безоружным. — Его брови поднялись. — Кроме того, ей нравится командовать в постели.

— Очень характерно для нее, — сказал Трей тихо.

— За послушных женщин, — жизнерадостно произнес Кит.

— За развод.

— Смогу я сегодня вечером услышать объективного собеседника? — спросил Кит безмятежно, его зеленые глаза сверкали.

Но меланхолия Трея увеличивалась, вместо того чтобы уменьшаться.

— Не следует грустить, — предостерег Кит, его улыбка была доброй, — ни сегодня, ни в будущем.

Трей постарался перебороть мрачное настроение, которое все больше и больше охватывало его. Если Импрес все еще ждет, его сегодняшний вечер должен быть радостным.

— Все разрядилось, — сказал он так тихо, что Кит едва услышал его. — Ты не замечал, что предвкушение часто превосходит случившееся? — Он пожал плечами, поднял бокал и осушил его.

— Разве никогда женщина не уходила от тебя прежде — Хотя вопрос был прямой, голос у Кита был нейтральный, он с самым безмятежным видом развалился в кресле.

Трей окинул взглядом Кита и подумал, прежде чем ответить.

— Нет, — ответил он, наполняя бокал. — А от тебя?

— Нет.

Трей засмеялся.

— Тогда ты понимаешь. — Соскользнув глубже в кресло, он откинул голову. — Дело не в уходе, — сказал он, пытаясь объяснить. — Я не так эгоцентричен. Просто эта женщина измучила меня.

— Почему? — Симпатия и серьезность были в вопросе Кита.

— Если бы я знал. Она была… — Трей вздохнул. — Всем — горячей и холодной, мягкой и жесткой как сталь, и чертовски живой. — Его голос упал, и в короткой усмешке на секунду блеснули зубы. — Искательница приключений, которой Валерия в подметки не годится.

— У Валерии, конечно, определенный талант, — признал Кит, — но ты еще не был в Макао. Женщины там… — Он ухмыльнулся. — Моя яхта, между прочим, в Сан-Франциско. Что может быть лучше того, чтобы забыть… как ее имя?

— Импрес.

Брови Кита поднялись.

— Интересное имечко.

— Оно очень подходит ей, — сказал Трей. — Стерва.

Глава 18

Осень Импрес проводила уединенно в Париже, ожидая рождения ребенка и принимая только близких друзей. Она все лето старалась вычеркнуть из своей памяти образ высокого темноволосого полуиндейца, принимая участие во всех развлечениях, посещая магазины и танцевальные вечера, на которых мужчины уделяли ей огромное внимание. Ей хотелось надеяться, что время и светская жизнь помогут преодолеть невыразимое желание, отвлекут от воспоминаний, а поток развлечений сделает Трея не более чем тусклым воспоминанием.

Афоризм «время лечит все», несмотря на прошедшие месяцы, оказался в отношении ее ужасно несправедлив. Трей был сокровищем, о котором она думала с грустью, и которое было невозможно выбросить из памяти. Однако Импрес была непреклонна в том, что Трей не должен знать о ее беременности. Если бы любил, то, конечно же, приехал бы. Но он не приехал, и Импрес догадывалась почему. Неугомонный и быстро воспламеняющийся, он наверняка увлекся кем-то еще. Полный надменности образ Валерии возник в ее памяти, наложившись на бесконечный ряд других самодовольных женщин. Трей не заслуживает того, чтобы знать о ее ребенке, подумала Импрес в раздражении, и затем ужасная мысль, горькая и мрачная, больно задела ее сердце: если бы он и узнал, то все равно не приехал бы.

Сидя в семейном розарии фамильного дома под теплым осенним солнцем, так же, как и много раз в прошлом, вдыхая сладковатый аромат поздних роз, Импрес подумала: а не были ли годы изгнания просто сном? Казалось, будто она никогда не покидала этого уединенного, окруженного стенами сада с фонтаном и тщательно подметенными дорожками.