Тотальная война - Олег Маркеев

Докладная Николаева произвела фурор. Все гениальное обманчиво просто. Но таково свойство идеи: озарив одну голову, она по цепочке устраивает иллюминацию во многих. Любомудрое начальство рассмотрело между строк докладной даже то, чего там не было. Перспективы, действительно, открывались великие. Сам того не ведая, Николаев решил главную на тот день проблему.

Демократы, почувствовав, что заигрались, стали считать комитетские штыки. Пугали сами себя и остальной народ «Альфой», «Каскадом» и дивизией Дзержинского. Округлив глаза, требовали назвать точное количество оперов. У страха, как известно, глаза велики. А начальство каждый день сталкивалось в коридоре с операми и могло на глазок прикинуть боевые качества личного состава. Не то что в серьезных уличных боях, а даже в обычной драке большинству грош цена. А спецназ… Словечко это уже давно ласкало слух и ублажало язык руководства. Как известно, сколько ни повторяй «халва», слаще не станет. Гениальность идеи Николаева и заключалась в том, что позволяла развернуть целую дивизию спецназа. И не придерешься — все для блага родины и ради сохранения ее культурного наследия. Вон у нас сколько музеев-развалюх в провинции и раскопок безнадзорных по всей стране, а как распоясался бандитский элемент, всем известно.

На Николаева снизошла начальственная благодать — и будто крылья выросли. Он вдруг понял, ради чего ломали жизни и сжигали себя его поднадзорные из творческих союзов. Ради этого мига всеобщего признания, восхищения и, черт возьми, зависти коллег можно пойти на все, сжечь себя и изломать жизнь окружающим.

Как известно, зондергруппы Пятого управления так и не были созданы. Не успели. Под холодным августовским дождем вырвали с постамента Феликса, как зуб дракона. И все умерло само собой.

Память осталась. Если ты хоть раз испытал пьянящий миг победы и в черный день, когда все идет наперекосяк, сумеешь вспомнить о нем, то кровь вновь закипает и грудь распирает от необузданной силы. И из обложенного со всех сторон неудачника ты превращаешься в воина, который поднимается с колен, чтобы победить.

Николаев три дня еле сдерживался, так разбередил себя воспоминаниями. Опыт научил осторожности. Прежде всего требовалось отшлифовать идею. Точно вычислить адресатов, в чьи головы ее внедрить. Выяснить их настроение и готовность воспринять новое. Учесть гложущие их проблемы и внести нужные коррективы в докладную. Организовать встречу с Климовичем, и желательно в неформальной обстановке. Заранее отрепетировать ее сценарий и приготовиться импровизировать, подлаживаясь под реакцию.

Операция, схема которой вспыхнула в изнуренном тягостными мыслями мозгу Николаева, вполне могла стать классической, как знаменитый «Монастырь».[52] Он даже, ничтоже сумняшеся, придумал ей схожее название — «Мечеть». Обвинения в плагиате Николаев не опасался. В ремесле контрразведки новое придумать сложно.

Профессора Арсеньева и его внука следовало надежно сломать и взять под плотный контроль. От них по цепочке прибрать к рукам всю сеть. Нашпиговать ее своими людьми. Кого-то перевербовать, кого-то пустить в расход. Обеспечить «неучтенкой» из спецхрана. И играть, играть, играть! А когда придет верховное повеление, прихлопнуть всех разом. Громкий процесс над пособниками исламского терроризма и расхитителями культурного достояния — за такое орден Суворова, конечно, не дадут, Николаев знал меру амбиций, но отблагодарят непременно, в этом можно не сомневаться.

Как не сомневался Николаев и в том, что Климович в ногах будет валяться, лишь бы заполучить операцию в свою контору. В наше время, когда все куплено, поделено и надежно застраховано, не так много мест осталось, где бы можно было развернуться во всю ширь и мощь ФСБ. А то, что Арсеньев с Максимовым могли оказаться не при делах, Николаева нисколько не беспокоило. Допустим, невиновны, допустим, померещилось. Но как объекты активной игры вполне сгодятся. И никто спрашивать их не станет.

Николаев захлопнул сейф. Взял со стола листок, на котором каракулями-тайнописью набрасывал основные тезисы докладной. Постоял в нерешительности, раздумывая, как поступить: сунуть в бумагорезку или взять с собой на встречу, чтобы потом такой же тайнописью набросать конспект беседы, сверяя по пунктам, что удалось вложить в голову контрагента, а что пришлось опустить.

В дверь постучали, и Николаев спешно сунул листок в карман.

— Да!

В кабинет вошел Коля Заварзин.

Коля третий день ходил на работу в новом костюме, на лице играл комсомольский румянец, а в глазах полыхали пионерские костры. Хоть бери и снимай на предвыборный плакат молодежной фракции «Единства». Парня Николаев все-таки подключил к делу профессора Арсеньева, мысленно загадав, что если Коля не напортачит, то его рейтинг кандидата на переход вслед за шефом в УРПО возрастет сразу на десяток процентов. Обласканный высоким доверием, Заварзин старался вовсю.

— Рабочий день, между прочим… — Николаев постучал пальцем по циферблату. — Где тебя черти раньше носили?

— Разрабатывал ближайшее окружение профессора Арсеньева, — бодро отрапортовал Заварзин.

На этой фразе подчиненного Николаев поморщился, как маэстро, уловивший фальшивую ноту в оркестре. Лешка Парамонов гундел и мотал нервы, как шотландская волынка, но это выглядело куда естественней, чем оптимизм Заварзина.

— Чего? Коля, не зарывайся! — осадил его Николаев. — Ты еще на горшок ходил, а КГБ прокопал вокруг Арсеньева на три метра под землю. Вот молодежь… Думаете, что до вас агентурные сообщения на папирусе писали?

— Извините, Юрий Николаевич, не так выразился, — смутился Заварзин.

— Ладно, продолжай, — смилостивился Николаев. — Только воду не лей, самую суть давай. Мне некогда.

Он демонстративно снял со спинки кресла пиджак. Заварзин сверился с записями в блокноте.

— В семнадцать часов в своем адресе появился Максимов.

— Вот как? — Николаев присел на угол стола. — Сведения точные?

— Указаний обложить адрес «наружкой» вы не давали, — вскользь упомянул Заварзин. — Но я через райотдел подключил агента установки. Пенсионер, делать ему нечего, весь день торчит у окна. А окна аккурат на дом Максимова выходят.

— Умница, Коля. Возьми с полки пирожок.

Заварзин спрятал польщенную улыбку.

— Ровно в семнадцать в адресе обнаружились признаки жизни: поднялись жалюзи, включили свет… Я сделал проверочный звонок. Три дня работал автоответчик, а тут трубку поднял Максимов.

— Откуда знаешь?

— Он представился.

— Второй раз трубку сняла девушка. Предполагаю, Карина Дымова.

Николаев машинально потянулся за сигаретами, но, опомнившись, вынул руку из кармана. Времени на детальный разговор не оставалось, а в московских пробках накуриться можно до одури.

— Я по собственной инициативе «пробил» все международные аэропорты, — не унимался Заварзин. — В списках пассажиров Максимов и Дымова не значатся. Конечно, могли вернуться и другим видом транспорта, но улетали-то самолетом. Подозрительно, правда?

— Допустим. Что еще?

Коля Заварзин немного замялся.

— Юрий Николаевич, я набросал план оперативных мероприятий по Максимову. Так, предварительные наброски. По собственной инициативе. — Он выжидающе посмотрел на шефа, как смотрят на небо в надежде угадать завтрашнюю погоду. — Если вы не против, может, посмотрите? Так сказать, с позиций руководителя.

Николаев с ног до головы осмотрел подчиненного. Надолго задержался на излучающем оптимизм лице.

— Коля, все забываю спросить, у тебя спортивный разряд есть?

Заварзин захлопал глазами, явно не ожидал такого вопроса.

— Первый разряд по пулевой стрельбе. И кандидат по легкой атлетике. Но это еще в школе…

— Надеюсь, не по прыжкам с шестом?

— Нет, что вы! По бегу на средние дистанции.

— Ты смотри, какие кадры у меня! М-да, бег и стрельба — то, что вояке и требуется, — задумчиво протянул Николаев. — А планчик я твой завтра посмотрю. И не потому что некогда. А потому что утро вечера мудренее.

Он под локоть провел Заварзина к дверям. Неожиданно Коля затормозил на самом пороге.

— Юрий Андреевич, мы же заявку на «наружку» за Максимовым не подавали. Как же быть?

— Никуда он до утра не денется. — Николаев уже уяснил, Коля упреждает его на ход, труда не составило догадаться, куда он сейчас клонит. — И не вздумай по собственной инициативе всю ночь куковать под его окнами! Инициативу я ценю, но в разумных пределах.

— Учту, Юрий Андреевич.

— Короче, спать иди, молодой. Ты мне завтра понадобишься.

— Можно я немного задержусь? Хочу план опермероприятий подшлифовать.

— Валяй, но завтра чтобы был, как огурчик!

Николаев запер дверь, налепил пластилиновую печатку.