Память и желание. Книга 2 - Лайза Аппиньянези

Катрин держалась в сторонке. Она не вполне вписывалась в обстановку – красивое платье, накрашенные губы, элегантные туфли. И держалась она иначе, не вызывающе, безо всякой агрессии.

Порция сама подошла к ней.

– Катрин, я рада, что ты все-таки пришла.

– Как же ты здорово выступала!

Они радостно улыбались, опять похожие на двух девочек из пансиона мадам Шарден. Обнялись, поцеловались, и Порция представила свою подругу остальным:

– Это Катрин Жардин, одна из самых талантливых сотрудниц Музея современного искусства.

Катрин смутилась. Она проработала в музее всего год и занимала скромную должность младшего консультанта. Однако слова Порции были ей приятны.

Лишь позднее, когда подруги уже отужинали в шумном китайском ресторане и сидели вдвоем у Катрин, оказалось, что Порция настроена не так уж благодушно. Катрин с гордостью показала ей квартиру, куда переехала несколько месяцев назад – ремонт до сих пор еще не закончился. Они тихонько заглянули в детскую, посмотрели на маленькую Натали, сладко спавшую в окружении любимых игрушек. Катрин поцеловала дочурку в лоб, и подруги, откупорив бутылку вина, начали долгую беседу.

Почти сразу же Порция перешла в атаку:

– Я только и слышу от тебя: «Натали то, Натали сё». А ты сама-то как? Меня интересуешь главным образом ты.

Катрин обиделась:

– Натали – моя дочь, я ее люблю. Я тебе не Нора, я не брошу своего ребенка, чтобы самоутвердиться.

Ее голос звучал едко.

– Твоя дочь? Ты хочешь сказать, ваша с Карло дочь. Маленькое сокровище твоего супруга. Ты просто лелеешь воспоминания о нем, пытаешься выплеснуть все нерастраченные эмоции на дочь. С тех пор как я приехала, ты ни о ком, кроме Натали, не говоришь.

– Какая чушь! В жизни подобной ерунды не слышала! – вспылила Катрин. – О Карло я вообще никогда не думаю. Ты ведь ничего об этом не знаешь.

Катрин действительно изо всех сил старалась забыть своего мужа, не желала о нем вспоминать. Забвение было необходимо для нормальной жизни.

Но ведь Порция ничего не знала об отношениях между Катрин и Карло. Катрин никогда ей об этом не рассказывала, ни сразу после бегства из Рима, ни позднее.

Безапелляционность подруги раздражала.

– На самом деле ты просто зациклена на мужчинах, – уже спокойнее, но все еще раздраженно сказала Катрин. – Ты все время болтаешь о женщинах, а на самом деле эталон для тебя существует только один – некий собирательный мужчина.

Лицо Порции исказилось, но Катрин не позволила себя перебить.

– С собирательным мужчиной я не знакома, но зато я хорошо знаю некоторых конкретных, вполне земных мужчин. Моего отца, Томаса Закса, моего брата. Я не могу испытывать к ним ненависть. Однако в этой квартире мужчин нет – ни во плоти, ни в воспоминаниях. Здесь живем мы: я, Натали и ее няня.

Внезапно Порция расхохоталась:

– Катрин Жардин, это самая длинная речь в твоей жизни. Кто знает, может быть, в ней даже есть толика истины. – Она отпила из бокала. – И все же ты не совсем права. Я имею в виду не себя, а тебя. Слишком уж замкнуто, слишком дисциплинированно ты живешь. Да, я знаю, у тебя есть работа и у тебя есть Натали. Но где твои друзья? Почему ты отстранилась от жизни? В этом городе есть сколько угодно женских организаций.

Катрин откинулась назад, подергала бахрому на скатерти.

– Знаешь, я всегда чувствовала себя на людях не в своей тарелке. Думаю, тебе это известно. Общение – мое слабое место. Помнишь, как в Лондоне ты все время пыталась приобщить меня к своим сборищам? – Она взглянула на Порцию с легкой улыбкой. – Только тогда, если память мне не изменяет, в моде был не феминизм, а вьетнамская война. Как вы там кричали на демонстрации? «Гарольд Вильсон, где же он? В зад целует Пентагон». Тогда все бредили революцией и свободой. Сейчас вы опять хотите свободы, но уже не для всех, а только для женщин.

Порция засмеялась.

– Знаешь, мне до смерти надоело изображать из себя хозяйку салона, надоело, что придурки мужского пола относятся ко мне, как к недочеловеку. Вот поэтому я и примкнула к феминистскому движению. А мужчины вполне могут позаботиться о себе сами. Думаю, мы им нужны больше, чем они нам. Без нас никаких дочурок, никаких Натали.

Катрин не выдержала и тоже рассмеялась.

– Ничего, вот завтра я тебя познакомлю с Натали, и ты поймешь, почему я все время говорю только о ней.

Выполняя обещание, данное Порции, Катрин записалась в «группу развития сознания». Собрания группы происходили в просторной, хоть и несколько запущенной квартире в Вест-Энде. Прочие участницы были примерно того же возраста или даже моложе – аспирантки и студентки Колумбийского и Нью-Йоркского университетов, учителя, одна художница, одна сотрудница службы социального обеспечения. Придя на собрание в первый раз, Катрин понемногу знакомилась с ними, пила растворимый кофе, нервно ерзала на стуле. Женщины расселись кто где хотел – на полу, на диване. Обстановка была неформальная, и Катрин даже не заметила, когда началась «сессия». Она думала, что речь будет идти о неравенстве, о роли женщины на производстве, о правах, о независимости и прочих серьезных вещах. Катрин подготовилась как следует, изучила книгу Симоны де Бовуар «Второй пол», «Сексуальную политику» Кейт Миллетт.

Однако беседа больше напоминала не научную дискуссию, а какую-то коллективную исповедь. Женщины рассказывали о своей сексуальной жизни, о физиологических проблемах. Та, что выступала первой, рассказала про ссору с любовником: когда она предложила ему разнообразить их половую жизнь, использовать разные позиции, он возмутился и порвал с ней.

Другая женщина прокомментировала это так: женская сексуальность пугает мужчин, у них создается впечатление, что их потенция и власть оспариваются, становятся под сомнение.

Другие рассказывали о том, как мужчины ненавидят женское тело, как жалуются на то, что женский «орган» слишком велик или не так пахнет. Врачи отказывались выслушивать жалобы на сексуальную жизнь, относя проблемы этого рода к категории истерики и невроза. Все в один голос говорили о том, что постоянно испытывают чувство униженности.

– Но помните, сестры, что мы прекрасны, – объявила одна из участниц. – В нас прекрасно все – кровь, выделения, запахи. Мы не пластмассовые куклы, созданные для удовлетворения мужских прихотей.

Дальше было все в том же духе: мерзавцы мужчины, менструация, мастурбация и так далее.

Больше всего Катрин боялась, что ее попросят высказаться. Она никогда не была сильна по части откровений, а уж выворачивать душу наизнанку перед посторонними людьми ей и вовсе казалось немыслимым. Было в этом что-то отвратительное, покушавшееся на самую сокровенность личности. В то же время она чувствовала, как мало у нее жизненного опыта по сравнению с остальными женщинами. В ее судьбе не было никого, кроме Карло. Это происходило давно, в другом месте, в другом мире. Катрин старалась не думать о том, что она похоронила память о муже вместе с ним самим.