Смотрю на мир глазами волка - Евгений Монах

— Привет, Пашок! Чего невесел? Поминки по Монаху справляешь? — полюбопытствовал я, даря ему ослепительно-доброжелательную улыбку.

— Еще изгаляешься? — весьма невежливо ответил вопросом на вопрос Беспредел.

— Дурашка! — мягко, но все же осудил я его невоспитанность. — Я ведь с миром пришел. Побеседовать просто.

— После твоих, Монах, простых бесед очень непросто живым остаться! Возьмем Черняка, к примеру! — презрительно кривя губы, буркнул Паша, демонстрируя некоторую склонность к мрачным каламбурам. Это мне понравилось.

— Неверное представление, Пашок! Как видно, ты совершенно меня не знаешь. Могу признаться, как брату, я сентиментальный добряк, каких свет не знал!

— Ну, ясно. Исключительно по доброте душевной ты и кокнул наших ребят в вестибюле!

— А в чем дело? Они твои кенты?

— Да нет… Обычные наемники.

— Или Черняк, земля ему пухом, брат твой сродный? Сколько, кстати, он тебе отстегивал?

Паша долго молчал, обдумывая ответ. Видно, вкурил, наконец, что пока убивать его никто не собирается.

— Черняк был моим шефом. Всего лишь. В доле я не состоял, сидел на окладе в тысячу пятьсот гринов. За спецпоручения, понятно, отдельно…

— Не густо, — посочувствовал я головорезу. — Ты, безусловно, заслуживаешь значительно большего. Что скажешь о трех штуках?

Беспредел лишь смущенно-недоверчиво усмехнулся, как старая проститутка, которой неожиданно предложили за услуги вдвое больше ее обычной таксы.

— Я готов подписаться, но как, Монах, ты собираешься все обтяпать? Казино принадлежит вдове Черняка. Совет директоров постановил выкупить его у нее. Она согласилась уже…

— Пустяки. Я отстегну ей больше. Составь-ка, Пашок, для начала сотрудничества, списочек ваших директоров, то бишь бригадиров. И пометь крестиком тех, с кем полюбовно договориться нам не удастся…

Беспредел колебался всего лишь пару секунд, тем полностью оправдав свою кличку.

Взяв заполненный им блокнотный лист, я сравнил данные со своей записной книжкой. Информации Паши и оперуполномоченного Инина совпадали.

— Кто-нибудь из непримиримой оппозиции сейчас в заведении присутствует?

— Из тех, кто крестиком помечен? — уточнил начальник безопасности казино. — Да. Шарташский здесь.

— Знаю его. С ним не договориться, точно. И почему это у всех воров в законе начисто отсутствует гибкость дипломата? Ладно. С него и начнем. Везет тебе, Пашуля! Сразу халтурка подканала. Цыпа, дай ему арнольдово перышко.

Цыпа, ухмыляясь, вынул кнопарь и бросил на колени побледневшему Беспределу.

— Волыну мы тебе позже вернем, — сказал я, вставая с кресла. — Не переживай. Во всем находи что-то приятное. Вот поработаешь пером — молодость вспомнишь… А братве вашей пояснишь, что Шарташский, как выяснилось, и пришил Черняка, желая стать первым лицом в игорном бизнесе города. Ребят своих тебе оставляю — будут числиться в штабе охраны казино. Ну, бывай! Да, чуть не забыл, внизу надо прибраться, мы в раздевалке наследили децал. Том! Останься и проследи, чтобы все срослось, как надо. Чуть что не так, всех отправляй на Луну. Удачи!

Спускаясь по лестнице, я сунул Цыпе блокнотный лист:

— Сам домой доберусь. Тебе, как обещал, работенка еще предстоит. Возьми парочку ребятишек и навести крестообразных. Чтоб к утру все они уже деревянный крест поимели!

Мы вышли на улицу. Заметно похолодало. Деревья у тротуара, скрючив голые ветви, застыли, видно заранее готовясь к глубокому зимнему сну.

Фонари уже не горели. Муниципалитет, как всегда, экономил электроэнергию. Но окрестности ярко высвечивала полная луна, низко повиснув над землей.

— Замечал, Евген, что луна на человечье лицо похожа? — с чего-то потянуло Цыпу на лирику. — Она словно пасет за нами.

— Луна самая крупная поклонница китайских забав! — я покосился на космическую шпионку. — Но с ней затевать разборку, пожалуй, не станем…

ИГРА

Я, не спеша, шел по улице родного города. За четыре года, что отсуствовал, интерьер почти не изменился. Только на месте глухих пустырей, прибежища бродячих собак, развернулось строительство девятиэтажек, а вдоль тротуаров шумели, приветствуя, вытянувшиеся заматеревшие тополя.

Никто из прохожих не обращал на меня ни малейшего внимания. И это было приятно и странно одновременно. Привыкнув в зоне ежеминутно ощущать на себе настороженно-внимательные либо откровенно-ненавидящие чужие взгляды, я вдруг осознал прекрасную очевидность: я — дома… наконец-то, дома!

Над землей клочьями повисли дождевые облака, сквозь них с трудом протискивались солнечные лучи. Ранняя уральская осень уже отняла у лета бразды правления, но упорное светило не желало признавать поражение и с тихой настойчивостью согревало землю, кое-где уже покрытую мертвым желтым листом.

Слабый, но крепчавший день ото дня ветер злорадно раскачивался на ветвях деревьев, радостно предвкушая, как будет срывать беспомощные листья и таскать их по грязным улицам, превращая в прах.

Я свернул в городской парк, так как еще не был готов к встрече с матерью. Та может встретить меня равнодушным или настороженным взглядом, что было горше любых упреков, а может быть, радостной улыбкой…

Парк оказался безлюдным. Лишь на одной скамейке расположилась компания мальчишек-школьников. Тут же грудой лежали их портфели. Пацаны играли в карты. На отполированных временем досках скамейки тускло поблескивала кучка монет.

Я подошел ближе. Мальчишки почему-то сразу прекратили игру, разобрали свои портфели и двинулись к выходу из парка.

«Меня испугались! — невесело усмехнулся я. — Да и не мудрено: землистого цвета суровая морда с привычным суровым взглядом исподлобья, улыбка, больше смахивающая на зверино-кровожадный оскал, словно предупреждали окружающих: «вы, земляки, сначала хорошенько пораскиньте, стоит ли со мной связываться… Поберегите-ка личное здоровьишко!»

Ну да ладно! Через некоторое время отталкивающее выражение лица и хищная повадка должны измениться в лучшую сторону. Здесь не лагерь, где жизненная необходимость заставляет ежеминутно демонстрировать всем, что ты опасная зверюга и не потерпишь даже малейшего ущемления своих прав.

Присел на скамью и закурил «Родопи», купленные на железнодорожном вокзале. В зоновском лабазе в наличии только рабоче-крестьянские «Прима» и «Беломорканал», осточертевшие за четыре года, как лагерная баланда, в которой заположняк плавают куски даже неопаленной свиной кожи. Как заменитель мяса, надо полагать.

С наслаждением набрал в легкие душистый болгарский дым. Хотелось обдумать, как повести себя при встрече с матушкой, что сказать, но непослушные мысли невольно убегали на четыре года назад, когда мне было семнадцать…

Был ясный весенний день. Приближались каникулы. Желание зубрить скучные правила и формулы в такую пору испарялось начисто. Правда, оно и в другое время года не слишком мне докучало.

Промучившись пять уроков в душегубке класса, я больше вытерпеть не смог. Манили шумно-бездумные улицы, сверкающие на солнце витрины-зеркала, детский лепет молодых тополей, скинувших ледяные оковы зимнего сна.

Слиняв с шестого урока с идиотским названием «трудовое воспитание», решил идти домой не сразу, а побродить по парку, чтоб мамуля ничего не заподозрила. Она ведь знает расписание уроков даже получше меня.

Свернул на боковую аллейку, где всегда было прохладно из-за густо росших деревьев и кустов, не пропускавших жарких солнечных посланцев на землю.

В глубине аллей под шатром дикой акации находилась скамейка. Но давно облюбованный мною дикий уголок оказался нахально захвачен неизвестной компанией.

Четверо парней, моих сверстников, шпилили в карты, а пятый, рыже-пегий детина лет двадцати, равнодушно-скучающе следя за ходом игры, перебирал струны гитары, почти сплошь покрытой западными наклейками бесстыдно оголенных девиц в явно вызывающих позах.

— Подойди-ка сюда, пацан! — сказал один из играющих.

Я послушался.

— Ты чего, не в курсах, желторотик, что это место лично нам принадлежит и чужакам здесь находиться вредно для здоровья? — явно издеваясь, оскалился игрок.

— Во-первых, не в курсах, а во-вторых, это мое место! — я сбросил на землю свой школьный ранец, с какой-то даже веселостью чувствуя, как привычно напряглось тренированное тело. Я отлично понимал, что драки не избежать. Они сами нарывались. Но нисколько не боялся. Меня не напрасно считали в классе специалистом по мордобою. Я никогда не отказывался от схватки, воспринимая ее таким же видом спорта, как бокс или каратэ.

— Отвяжись от малыша, Серый! — явно подначивая, сказал гитарист. — А то он тебя размажет, а нам отскребать придется!..

Серый, мерзко усмехаясь, встал со скамейки: