Любовная капитуляция - Сильвия Соммерфильд

Руки у нее дрожали. В вино, перед тем как подать, опустили зуб акулы, а стало быть, как все свято верили, оно не могло быть отравлено.

— Врача! — закричала Энн; голос ее срывался от ужаса.

Мэгги все еще стояла, опираясь на стол, и не падала лишь потому, что Кэтрин удерживала ее обеими руками.

Внезапно портьеры раздвинулись, и стремительно вошел Яков, пнув ногой стул, оказавшийся на его пути, не замечая лежавшей на полу Юфимии, короткого вскрика Сибиллы, топота ног в коридоре; он подхватил Мэгги на руки и вынес ее из зала, где на полу уже бездыханными лежали ее сестры…

— Милая моя, милая моя! — повторял король.

Он опустился на стул, держа Мэгги на коленях; она прижималась к нему, чувствуя, как ее ноги сводит судорогой. Мэгги уже не могла говорить. Появился дворцовый лекарь.

— Милорд, ей следует немедленно очистить желудок!

Кэтрин, пересиливая острую резь в животе, побежала за чашей; король тем временем опустил голову Мэгги, разжал ей зубы и сунул два пальца в рот, понуждая к рвоте. Теперь оставалось только положиться на милость Божию. Рот Мэгги вытерли полотенцем, смоченным в розовой воде.

— Я перенесу тебя на кровать, — сказал Яков; голос у него дрожал от волнения.

— Нет, не надо, — прошептала Мэгги.

Она хотела оставаться подле Якова, ибо чувствовала, что ее ждет. В соседнем зале уже укрывали белыми скатертями тела Юфимии и Сибиллы. Служанки и фрейлины плакали, Яков слышал их рыдания, и сердце его рвалось на части.

Кэтрин и Энн всего лишь пригубили вино, но и они чувствовали такую боль, словно наглотались битого стекла. Сестры, охваченные ужасом, ждали, что с ними будет дальше.

Глаза Мэгги сомкнулись, лицо прояснилось и навек застыло. Яков уложил тело любимой на кровать и накрыл белой простыней. Поцеловав ее в щеку, он опустился на колени и положил голову на подушку рядом с ее; его широкие плечи затряслись, и сестры услышали, как король рыдает.

Остаток дня Яков провел рядом с телом Мэгги, отказываясь от пищи и питья; никто не решался подойти к нему…

Энн два дня недомогала; организм ее боролся с ядом. Вечером, когда ей рассказали о горе, в котором пребывает Яков, она поднялась с постели и на дрожащих, подгибающихся ногах по темному коридору прошла в комнату, где над телом Мэгги неусыпно бодрствовал Яков.

Слезы подступили к глазам Энн при виде горя, в котором пребывал этот сильный и властный человек. Казалось, он не заметил девушку даже после того, как она опустилась на колени рядом с ним. Веки у него покраснели и распухли, лицо покрылось щетиной; казалось, что он на грани помешательства.

— Милорд! — тихо обратилась Энн.

— Выйдите отсюда! Оставьте меня одного…

— Не могу, сир. Я пришла, чтобы подготовить Мэгги в последний путь.

— Нет!

— Сир, Мэгги опечалилась бы, увидев вас сейчас… Неужели вы не любили ее, и поэтому лишаете права быть погребенной, чтобы душа ее могла обрести покой?

Укор проник в сердце Якова, и он перевел свой лихорадочный взгляд на Энн. Рука его выскользнула из руки Мэгги, и король поднялся.

— Что вы знаете о моей любви к ней! — прорычал он. — Что вообще осталось хорошего в моей жизни после того, как рука изверга похитила ее у меня?!

— Да, сир, но как быть с Мэгги? Неужели вы предоставите ее тело тлению на земле? Разве она заслужила это? Мэгги ушла от нас, но она остается в вашем сердце, милорд. Отдайте ей последнюю почесть!

Голос Энн звучал тихо и проникновенно.

— Не могу, — задыхаясь, сказал он. — Не могу. Как мне жить, если рядом не будет ее — ее улыбки, ее тепла, ее любви?! Не могу…

— Поймите, сир, немногим суждено испытать такую любовь, что соединила вас и Мэгги, пусть даже на столь короткое время. Сохраните ее! И позвольте нам предать останки Мэгги земле!

Последние слова Энн прорвались сквозь рыдания, и Яков понял, что Энн страдает вместе с ним, что есть человек, способный понять и разделить то горе, которое грозило раздавить его. Протянув девушке руку, он медленно осел на пол; Энн опустилась на колени рядом с королем.

— Я виноват в том, что она лишилась жизни, — прошептал Яков. — Они хотели убить меня, но промахнулись, вот и все. Ведь обычно Мэгги завтракала наедине со мной!

Потом он долго молчал и, продолжая держать Энн за руку, незаметно погрузился в спасительный сон. Задолго до рассвета Яков проснулся и поднял голову, чувствуя некоторое облегчение.

— Вы сидели так всю ночь? — спросил он Энн.

— Вы нуждались во мне, сир, — просто ответила девушка.

— Я так ее любил…

— Да, милорд. Я знаю.

Яков повернулся к ней и понял, что Энн говорит правду.

— И что же мне тогда остается?

— Быть королем!

Он глубоко вздохнул.

— Да… вероятно, вы правы. У вас такое же чуткое и доброе сердце, как и у нее, леди Энн…

— Я просто желаю мира вашей душе, милорд. Вы разрешите позвать девушек, чтобы мы смогли собрать Мэгги в ее последний путь?

Яков долго молчал, затем медленно поцеловал холодные губы Мэгги и встал.

— Хорошо… Спасибо за все, леди Энн… Вы можете обращаться ко мне в любое время.

Яков повернулся и побрел из комнаты. Энн молча смотрела ему вслед, и сердце у нее сжалось: Яков мог стать добрым и великодушным королем, но полюбить вновь — никогда.

Пятью днями позже Яков Стюарт, поднявшись из кресла, подошел к окну. Солнце уже садилось, и в нескольких милях отсюда, в Дамблейнском аббатстве, служили мессу по Мэгги Драммонд.

Ее могила была средней: справа и слева обрели свое последнее пристанище ее сестры. В ушах короля все еще звучало пение над могилой любимой. Страна притихла, потому что Яков отдал приказ: никаких празднеств, никаких пиров — ни по случаю крестин, ни по случаю свадеб — в ближайшие три месяца.

Энн благодарила судьбу за дарованную отсрочку, хотя и мучилась из-за того, что невольно пользуется следствиями трагедии. Ей хотелось дать знать обо всем Эндрю — ведь он уверен, что она вот-вот будет обвенчана.

Джеффри Спэрроу, не отрываясь, смотрел на ходившего по комнате Эндрю, так изменившегося за это время. Тот был вне себя, и причиной гнева стал его собственный король. Получив в руки улику против изменников, Генрих Тюдор и его советники мудрили и колдовали над условиями будущего договора с Яковом. Дни становились все короче, и Эндрю не находил себе места: через два дня Энн будет обвенчана!

— Эндрю, сядь. Что толку метаться, все равно дело от этого не ускорится.

— Черт возьми, дружище, неужели ты не понимаешь? Времени не остается, времени! Для Энн время отсчитывает последние часы. Она лишилась последней надежды. Если бы только можно, было, хоть как-то повлиять на Якова или Мак-Адама, остановить свадьбу. В конце концов…