Лайла. Исследование морали - Роберт Пирсиг

Он долго наблюдал за ней и заметил, что её клонит в сон.

Тебе лучше бы просушиться и сменить одежду, — предложил он. Она не отвечала. Она лишь смотрела на куклу и тихонько ворковала.

Прошла бы ты вперёд и ложилась отдыхать, — повторил он.

По-прежнему нет ответа.

Поесть хочешь?

Она отрицательно покачала головой и мечтательно улыбнулась.

Он встал и потащил её за плечо. — Пойдем, ты совсем спишь.

Она чуть встрепенулась, слепо глянула на него, затем тщательно завернула куклу и поднялась. Она как лунатик прошла перед ним в носовую каюту, осторожно уложила куклу на полку перед собой и затем медленно взобралась туда сама.

Выспись как следует, — посоветовал он.

Она не ответила. Казалось, она уже уснула.

Он вернулся назад и сел.

Это было не так уж трудно, — подумал он.

Интересно, а как быть с ней поутру. Может, у неё это пройдёт. Такое ведь бывает.

Он взял фонарик, поднял рыбины, чтобы посмотреть сколько воды на дне.

Воды было немного.

Затем он взял ключ, открыл крышку бачка питьевой воды и посветил фонариком внутрь. Воды было примерно полбака. «Завтра утром, перед выходом, можно будет наполнить», — решил он.

Черта с два! Уедешь тут завтра. А что делать с ней?

Он вернулся и снова сел. Да, никак это дело не улаживается.

Подумав, он предположил, что можно будет обратиться в полицию.

«И что я им скажу?»

«Видите ли, у меня тут на судне сумасшедшая дамочка, заберите её».

«А как она к вам попала?»

«Да вот подсела ко мне в Кингстоне», — ответит он… смешно. Ничего путного из такого разговора не получится.

Потом она предположил, что проще всего законным образом выпутаться из этой заварухи было бы послать её на приём к психиатру. Тогда, что бы с ней ни стало, он отвяжется от неё. Ведь для того они и существуют. А как уговорить её на это? Он еле-еле сумел уложить её здесь на полку.

А кто будет платить? Такие ребята дёшево не берут. Может быть её возьмут из благотворительности? Как иногороднюю в Нью-Йорке. Вряд ли. А при всей бумажной волоките, бюрократизме, пройдет несколько дней, прежде чем ему удастся выбраться отсюда.

Постепенно он стал сознавать, в какую попал переделку. Боже мой! Бесплатного сыра не бывает. Она ведь затащила его в ловушку. Теперь от неё уж не избавиться. И что же ему теперь остаётся?

Никакой трагедии нет. Всё настолько глупо, что даже смешно. Вот где попался!

Он представил себе, что ему придётся провести остаток жизни с безумной бабой в каюте, сообщить о ней никуда нельзя, и будет он метаться из порта в порт как Летучий Голландец, прислуживая ей до конца своих дней.

Он почувствовал себя как Вуди Аллен… Вот кому надо сыграть его роль в кино. Вуди Аллену. У него получится.

Но что же делать? Просто невозможно.

Можно было бы вытащить её на палубу да и сбросить за борт. Он задумался над этим, но возникло какое-то щемящее ноющее чувство. Что тут ёрничать? Вот где влип.

В каюте было холодно. Ошеломлённый событиями он как-то не замечал этого. Он достал угольные брикеты и наложил в печь, но тут кончились спички. Опять как у Вуди Аллена. Всё вдруг стало валиться из рук.

Он снова перебрал в памяти всё, что произошло с ним с тех пор, как встретился с ней в Кингстоне. Ведь были какие-то признаки, что нечто подобное может стрястись. Но он совсем не был знаком с ней, и поэтому ничего не понял. Внезапное раздражение, дурацкий секс-эпизод в носовой каюте в Кингстоне. А ведь она всё время вела себя так.

Вероятно об этом его и хотел предупредить Райгел.

Он хотел было затопить всё-таки печку, чтобы сварить кофе, но передумал. Надо поспать и самому. Сейчас нет ничего такого, чего нельзя было бы сделать поутру. Он разложил спальный мешок на рундуке, разделся и забрался внутрь.

Разговоры о «паромщике», к чему бы это?

И с чего бы это она выбрала именно его в том баре?

Она должно быть видит в нем некое прибежище. Какого-то спасителя.

Он стал думать о том, насколько она в действительности одинока. Чуть позже он посчитал, что этим всё и объясняется. Потому она и вернулась сюда вечером. Очевидно ей больше не к кому обратиться.

Он никак не мог представить себе, что с ней делать. Просто послушать, что она ещё расскажет, потом решать. Ничего другого не остаётся.

Так странно, что не слышно никаких портовых звуков. Он полагал, что здесь в нью-йоркской гавани всю ночь должны бы работать буксиры и баржи, большие океанские корабли. Ничего подобного. Как на каком-то тихом глухом озере…

Не спится…

…То свечение, что ему виделось вокруг неё. Оно ведь пыталось сообщить ему нечто.

Оно гласило: Проснись.

Но к чему просыпаться?

Может быть, пробуди свои обязанности.

А каковы они?

Возможно, не будь статичен.

Прошло уже много времени с тех пор, как Федр считался душевнобольным. И стал он очень статичен. Он теперь стал гораздо понятнее здоровым людям, ибо сблизился с ними. Но он значительно удалился от таких людей как Лайла.

Теперь он смотрел на неё так, как смотрели на него самого несколько лет назад. И теперь он вёл себя именно так, как они. Их можно простить за незнание. Они понятия не имеют, что это такое. А у него этой отговорки нет.

Вполне закономерная точка зрения. Это проблема образа жизни на судне. Если свяжешься со слишком многими людьми, у которых масса проблем, то они увлекут вас за собой. И спасти их нельзя. Они сами утопят вас.

Ей конечно же нельзя придавать большое значение. Это всего лишь пустая трата времени. Она лишь мешает ему добиваться других, более важных целей в жизни. Никто этого не признаёт, но именно по этой причине людей прячут за решётку. Это отвратительные люди, от которых хочется избавиться, но нет возможности. И дело не в том, что их обуревают абсурдные идеи, в которые никто больше не верит. А «сумасшедшие» они потому, что у них есть такие мысли, и они мешают кому-то.

И единственное беззаконие здесь в том, что это пытаются скрыть, прикрыться оказанием им помощи, а на самом деле — это попытка избавиться от них. И всё же у Лайлы нет возможности утопить его. Она просто капризничает теперь, но он сумеет справиться с этим. Может быть об этом гласит тот свет. И к тому же ему ничего не остаётся, как только помочь ей, приятно это или нет. Иначе он просто навредит себе. Ведь нельзя просто так убежать от людей, не навредив самому себе.

Ну, в таком случае, подумал он, она попала либо на самого подходящего человека, либо на совсем неудачного в этом смысле. Ещё даже не совсем понятно на какого.

Он перевернулся и затих.

Теперь он вспомнил, что она уже разговаривала с ним подобным образом, и припомнил кое-кого из тех, с кем разговаривал в психолечебнице. Когда люди сходят с ума, они становятся довольно изобретательными в этом плане.

… Что же помнится? Всё ведь это было так давно.

Тетушка Эллин. Ему тогда было семь лет.

Внизу на темной лестнице раздался какой-то шум. Родители подумали, что ломится грабитель, а это была Эллин. Глаза широко раскрыты. Она говорила, что её преследует какой-то человек. Он пытался загипнотизировать её и сделать с ней что-то ещё.

Позже, в лечебнице, помнится онажаловалась: Ведь я же в порядке. Я здорова! Они просто держат меня здесь, а я-то ведь знаю, что со мной всё в порядке.

После посещения лечебницы мать и сестры плакали. Но они не поняли того, что понял он.

Он так и не смог забыть этого. Эллин вовсе не боялась безумия. Она боялась их.

И это было самое трудное во время его собственного затворничества. Не безумие. Это всё естественно. Труднее всего справиться с правотой здравомыслящих.

Если вы соглашаетесь со здравомыслящими, то они утешают и защищают вас, а если вы с ними не согласны, то тогда уж другое дело. Тогда они просто опасны. И способны на всё. И самое зловещее, что поразило его, они делают это во имя добродетели. Те, кого он любил больше всех, и кто любил его, все сразу вдруг отвернулись, так же как это было и с Эллин. Они всё твердили ему: Нам никак не добраться до тебя. Если бы только можно было это тебе втолковать.

Он понимал, что здравомыслящие всегда знают, что они правы, потому что их культура им об этом твердит. Те же, кто перечит им — больны, параноики, им требуется дополнительное лечение. Чтобы избежать таких обвинений, Федру в больнице надо было вести себя очень осторожно, следить за тем, что говоришь. И он говорил здравомыслящим то, что им хотелось слышать, а сокровенные мысли держал при себе.

Он снова повернулся. Подушка как каменная. Все хорошие подушки там у неё. Сейчас не достать.

… Ну да ладно.

Вот в этом и есть трудность при съемке картины по его книге. Безумие ведь не снимешь.

Возможно, если при показе фильма кинотеатр рухнет, и зрители окажутся среди звёзд в пространстве без какой-либо опоры, удивляясь как глупо сидеть тут среди звёзд и смотреть кино, не имеющее к ним никакого отношения, и вдруг поймут, что это кино и есть единственная действительность, и им лучше заинтересоваться им, ибо то, что они видят и сами они — одно и то же, как только оно кончится, они сами тоже исчезнут…