Исповедь сталиниста - Иван Стаднюк

Вертинский распрощался с нами и ушел. Я в карты не играл и, скучая, слонялся по комнатам. Граник предложил мне посидеть над его режиссерским сценарием, переплетенным в картонную обложку.

Открыв сценарий, я обратил внимание, что на его титульном листе красным карандашом жирно зачеркнута строка: "Художественный руководитель Григорий Козинцев".

- Как это понимать?! - встревоженно спросил я у Граника.

- Не обращай внимания, - спокойно ответил он. - Это ему славы не прибавит, а нам его фамилия убавит. Да и некогда Григорию Михайловичу заниматься нашим фильмом.

Полистав сценарий, я вдруг обнаружил в нем записку на листе бумаги в клеточку. С изумлением прочитал ее:

"Дорогой Толя! Ты взялся не за свое дело. Этот материал тебе чужд. Пока не поздно, откажись от постановки фильма. Григорий Козинцев".

Много мне потребовалось сил, чтоб не броситься к Гранику с новыми вопросами... Эта записка где-то хранится в моем архиве...

Оказывается, и великие режиссеры могли ошибаться: когда во время недели французских фильмов знаменитому Жерару Филипу показали на "Ленфильме" отрывки из "Максима Перепелицы", он сказал, как сообщила газета "Труд", что хотел бы видеть наш фильм во Франции.

В начале 1955 года киностудия "Ленфильм" сдавала в Москве, в Главном управлении по кинематографии СССР, кинокомедию "Максим Перепелица". И в этот же день московская киностудия имени Горького представила союзному кинематографическому начальству свою цветную музыкальную кинокомедию "Солдат Иван Бровкин", поставленную по сценарию Георгия Мдивани режиссером Иваном Лукинским,.

Все этажи здания на Гнездниковском гудели от возбуждения: в кино родились два фильма-близнеца: черно-белый Максим и цветной Иван. Почти с одним и тем же сюжетом, одинаковыми коллизиями, расстановкой героев. Всем было известно, что правда на моей стороне, что "Максим Перепелица" поставлен по моей одноименной книге, вышедшей в свет четыре года назад, что по радио уже несколько лет звучат радиоспектакли о нем. Но то были времена, когда никто не мог постоять за правду. Георгий Мдивани слыл драматургом высокого ранга, был членом правления Союза писателей. Пользуясь своим положением, он добился, чтобы его фильм "Солдат Иван Бровкин" был выпущен на экран гораздо раньше "Максима Перепелицы"...

Разбирая недавно свои архивы, я внезапно наткнулся на стенограмму забытого мной заседания Комиссии по военно-художественной литературе Союза писателей СССР от 20 октября 1955 года. Комиссия обсуждала просмотренную московскими писателями кинокомедию "Максим Перепелица" перед выходом ее на экран. Заседание вел покойный ныне военный писатель С. Н. Голубов. В обсуждении фильма приняли участие двадцать человек, среди них - Михаил Алексеев, Григорий Поженян, Николай Шундик, Марк Максимов, Алексей Марков, Константин Поздняев, Герман Нагаев, Матвей Крючкин... Это был день триумфа всей нашей съемочной группы и актерского ансамбля, хотя выступавшие высказывали и отдельные критические замечания.

Теперь мне вспомнилось, что именно высокие оценки фильма моими коллегами обезоружили меня, и я не последовал их советам начать конфликт с Георгием Мдивани и не стал доказывать первородство сюжета своего фильма... Когда "Максим Перепелица" появился на экранах Москвы, случай свел меня с Александром Петровичем Довженко. Я сидел в предбаннике ЦДЛовской парикмахерской, дожидаясь очереди к знаменитому цирюльнику Моисею. Довженко, запеленутый в простыню, сидел в кресле мастера. Кто-то обратился ко мне, назвав меня по фамилии.

- Вы Стаднюк? - тут же отреагировал Александр Петрович. - Я смотрел вашего "Перепелицу". Не переживайте... То, что позволил себе Мдивани, мерзко. Но его фильм - цыганщина дурного вкуса, а "Максим Перепелица" народная комедия. Ей и суждена долгая жизнь.

Но буквально на второй-третий день в "Комсомольской правде" появилась статейка Галины Колесниковой, в которой критикесса все ставила с ног на голову: доказывала, что не Мдивани у меня, а я у него позаимствовал сюжет кинокомедии.

Вот тут уж отмалчиваться мне было нельзя, и я написал письмо в "Правду".

Мдивани, как помнится, постигли неприятности по партийной линии и в секции кинодраматургов. Через какое-то время он позвонил мне домой и попросил прощения, но делал в нашем телефонном разговоре акцент на то, что, мол, есть бродячие сюжеты и запретов на них нет, а виноват он передо мной лишь в том, что, уже будучи автором тридцати кинокартин, "перебежал" дорогу моему первому фильму. Позже прислал мне с теплой дарственной надписью трехтомник своих пьес.

Я был рад и такому исходу конфликта, тем более что газета "Красная звезда" опубликовала огромную хвалебную статью о "Максиме Перепелице". Но позабыл о недремлющем оке начальства. Генерал-лейтенант Миронов, прочитав в "Красной звезде" статью, позвонил тогдашнему ее главному редактору генерал-майору Василию Петровичу Московскому и "пожурил" его за то, что неумело воспитывает он молодых писателей: нельзя так захваливать подполковника Стаднюка. Зазнается! Да и фильм ведь не без недостатков. Вот об этих недостатках и надо, мол, рассказывать на страницах газеты, но уже устами самих зрителей (обо всем этом потом поведал мне сам генерал Московский).

И в войска был послан мой давний друг подполковник Геннадий Семенихин собирать критические отклики на фильм "Максим Перепелица". Приказ есть приказ, дружба службе не помеха (Геннадий был литсотрудником отдела литературы "Красной звезды").

Отклики, если не ошибаюсь, заняли целую газетную полосу. Я даже обрадовался: такое внимание Ивану. Самым главным обвинением в адрес сценариста - пропаганда панибратства в армии. Это панибратство выразилось в фильме якобы в том, что командир роты старший лейтенант Куприянов пригласил Максима, когда тот вернулся с гауптвахты, посидеть рядом с собой на скамейке и при этом дал ему закурить сигарету из своего портсигара.

Вот такие-то дела... Но и на этом моя "перепеличья" одиссея не закончилась. Вскоре фильм показывали по телевидению. Мне и Анатолию Гранику предложили выступить по нескольку минут перед демонстрацией кинокомедии.

Выступили... А на второй день мне позвонил на службу дежурный по приемной заместителя начальника Главпура (или помощник его - не помню) и от имени адмирала спросил, кто разрешил подполковнику Стаднюку выступить по телевидению в военной форме.

- А я что, глупостей наговорил, армию опозорил? И выступал как писатель, а не как работник Главпура, - ответил я.

- Так что передать адмиралу?

- Пошли ты его подальше!.. - В сердцах я употребил нецензурное слово.

Через несколько минут позвонил вновь тот же полковник: