Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Андрей дрожал от холода и никак не мог остановиться. Ноги больше не держали его. Он выскользнул из рук вытащившего его монаха, тяжело опустился на снег и зарыдал.

Киприан Хлесль был мертв.

14

Когда в тот раз родители забрали Агнесс в Прагу против ее воли, чтобы разлучить с Киприаном, она не собиралась отказываться от надежды. Она ожидала, что он приедет за ней в последнюю минуту и спасет ее. Она ждала его, когда уже сидела в карете. Она попыталась и дальше поддерживать в себе эту уверенность, но ей это не удалось. Разница состояла в следующем: в тот раз она еще не успела узнать из собственного опыта, что даже Киприан Хлесль может капитулировать перед судьбой, что даже он может не сдержать обещание. Агнесс выпрямилась и придала своему лицу приличествующее ситуации выражение, но в глубине ее души с каждой утекающей секундой вырастал убийственный страх. Когда-нибудь сюда должен прибыть гонец с сообщением – или же сам Киприан. Она страшилась этого момента, и потому ожидать его было так же тяжело, как и представлять себе их встречу. Что она должна будет сделать, если внизу появится незнакомец, станет мять в руках шляпу и сообщит ей, что… А за его спиной на мостовой будет стоять карета с единственным грузом – бездыханным телом… В то же время она невольно думала обо всем, что ей хотелось обсудить с Киприаном, узнать, какого мнения он будет придерживаться по тем или иным вопросам, и за эти несколько секунд ее охватили противоречивые эмоции, мечущиеся между чудовищной болью, вызванной осознанием, что его больше не будет, и дикой надеждой на то, что она просто все себе напридумывала.

– Но мы ведь еще не получили никаких сведений, – заметила Александра, лицо которой побледнело, заострилось и от страха выглядело лет на десять моложе.

Агнесс сидела за столом, неподвижная, как манекен. Ее избегали все – даже мальчики. Она казалась призраком, тенью живого существа, чья душа грозила разорваться.

– Мы получили одно сообщение, – прошептала Агнесс.

– Но его слышала только ты, и никто больше.

– Ты его тоже слышала.

– Ничего я не слышала, – возразила Александра. У Агнесс не было сил изобличать дочь во лжи.

– Александра, когда папа вернется?

Агнесс будто ножом по сердцу провели, когда она увидела, как маленький Мельхиор вцепился в руку сестры. Девушка сглотнула.

– Скоро, – ответила она. – Очень скоро.

– Клянешься?

Александра ничего не ответила. Ее взгляд впился в глаза Агнесс. «Скажи им! – молча кричал он. – Скажи им, что отец скоро вернется, ибо твой долг – успокоить их. Скажи это, чтобы и я тоже услышала». Агнесс прекрасно поняла дочь и все же не отреагировала на ее сигнал.

Кто-то выругался, заходя в зал. Агнесс уловила приглушенные пререкания. Она мгновенно поняла, что настал тот самый момент, второго она одновременно так ждала и боялась. Она вцепилась я юбку своего платья. Каждой клеточкой своего существа она надеялась, что в зал вошел слуга, который сейчас объявит, что хозяин дома изволили прибыть. Мгновение превратилось в вечность. Она подняла глаза, когда Александра стала рядом с ней.

– Мама, кто-то привез нам сообщение, – Голос Александры звучал слабо, как у больной. Агнесс охватила нервная дрожь. – Мне…

Что-то поднялось в Агнесс и заявило, что принимать подобные сообщения – вовсе не дело ее дочери. Она выпрямилась. Слуга, вошедший в зал, невольно отступил назад. Страх ее приобрел новые масштабы, когда она поняла, что. вновь прибывший не может быть Андреем, потому что Андрей сразу же поднялся бы наверх. А если это то самое сообщение, которого Агнесс так страшилась, но она получит его не от своего брата?«Значит, с Андреем тоже что-то случилось…

– Внизу? – спросила Агнесс. Каждый звук мучительно прорывался сквозь сдавленное горло. Она увидела, что это вовсе не слуга, а один из писарей.

– В конторе, госпожа Хлесль.

– Уже иду, – ответила она.

Писарь кивнул и исчез. Агнесс удалось ответить на взгляд Александры. В нем она увидела страх человека, стоящего вплотную к тому, чтобы быть вынужденным отказаться от столь тщательно поддерживаемой иллюзии. Она протянула руку, и дочь сжала ее.

– Папа вернулся? – спросил маленький Мельхиор.

Александра закрыла глаза. Из-под ее века выкатилась слезинка.

– Оставайтесь здесь, наверху, – приказала Агнесс. Она пошла к двери, и вряд ли кто-то, идущий на эшафот, мог испытывать более сильный страх, чем тот, который охватил ее. Достигнув подножия лестницы, она услышала быстрые шаги, следовавшие за ней. Она обернулась.

– Я же велела вам оставаться наверху.

– Мальчики остаются наверху, – ответила Александра. – А я иду с тобой.

Агнесс была не в состоянии возражать ей. Александра схватила мать за руку, и они вместе вошли в контору, где вот уже целых два дня царила неестественная тишина, а служащие осмеливались поглядывать на обеих женщин только из-под прикрытых век. Никто не объявлял, что хозяйка дома убеждена в том, что хозяин дома умер, никто за последние два дня даже вскользь не упоминал Киприана, и, тем не менее, все знали, что чувствовали Агнесс и Александра. Адам Августин, главный бухгалтер, понял, что ему придется сделать паузу и не вносить записи в книги, так как перо слишком сильно дрожит у него в руке, а под каплей, неожиданно упавшей на лист, итог продажи тюка английской шерсти расплылся черным пятном.

На скамье возле входа сидела плотно укутанная фигура. Создавалось впечатление, что она в течение нескольких дней пробиралась сквозь снежные заносы. Рядом с ней стояла миска нетронутого дымящегося супа. Агнесс скользнула вперед и стала прямо перед фигурой, которая, казалось, уснула от изнеможения. Она была старой и согбенной. Ни с того ни с сего Агнесс подумала о кардинале Мельхиоре. Она никогда до конца ему не доверяла, но они в свое время заключили между собой мир. Она знала, как сильно этот безжалостный старик был привязан к Киприану, хотя без колебаний использовал их взаимную симпатию. Кардинал Мельхиор не выдержал бы, если бы Киприан… Неожиданно Агнесс осознала, что если с Киприаном что-то случилось, то лишь потому, что он выполнял очередное задание кардинала.

– Я Агнесс Хлесль, – онемевшими губами произнесла она и тяжело вздохнула. Внезапно ей показалось, что она больше не может дышать.

Фигура медленно пошевелилась. Голова ее поднялась, с нее соскользнул капюшон и несколько слоев шерстяных платков. Обнажившееся лицо в первое мгновение показалось Агнесс совершенно незнакомым, но затем фигура выпрямилась и, обняв ее, начала отчаянно рыдать.

– Ох, детка… – всхлипывала фигура, – ох, детка…

«Ну почему именно я?» – подумала Агнесс и, не чувствуя под собой ног, стала медленно оседать на пол под смехотворной тяжестью пришедшего. Александра выпустила руку матери, в недоумении уставившись на странную посетительницу.

«Откуда она знает?» Агнесс судорожно обняла сверток из плаща и шерсти, который, уткнувшись головой ей в плечо, сотрясался от рыданий. Ей снова стало не хватать воздуха. Вокруг, казалось, сверкали черные молнии.

Затем она почувствовала, как в ней вновь просыпается нечто, засыпанное двадцатью годами спокойной жизни: не утешение – но постепенное осознание; передача – но не силы, а понимания того, что нужно стойко переносить удары судьбы; просветление – но не из-за веры в Бога, а веры в то, что жизнь просто продолжается. Это была связь, подобная той, что бывает между матерью и ребенком. Это была связь, которой у Агнесс никогда не было с ее собственной матерью и о которой она всегда знала: то, чего нет у нее самой, ей не передать Александре. Страх за Киприана на какое-то мгновение отступил перед скорбью, вызванной пониманием того, что жестокосердие ее матери расправлялось теперь с ее дочерью, и ей бы хотелось поплакать об Александре, если бы у нее еще оставались силы на слезы.

– Леона, – чуть слышно прошептала Агнесс и прижала к себе рыдающую от отчаяния бывшую горничную.

Леоне понадобилось слишком много времени, чтобы успокоиться. Главный бухгалтер, не выдержав, подошел и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь. Агнесс молча покачала головой, а Александра послала ему призрачную улыбку. Вместе с дочерью Агнесс все же удалось снова усадить старушку на скамью. В конторе было достаточно тепло, чтобы писари могли работать с бумагами, не надевая перчаток. Агнесс размотала многочисленные слои одежды на Леоне и испугалась, увидев связку тонких палочек, в которую с возрастом превратилась ее горничная. От ее худого тела исходил жар, который Агнесс уловила еще на расстоянии. Она положила ладонь на лоб Леоны. Старушка пылала от жара.

Прошло немало времени, прежде чем Агнесс поняла, что Леона пришла к ней не по причине каких-то сверхъестественных предчувствий и не для того, чтобы утешить ее.

– Детка, – всхлипнула она. – Мне нужна твоя помощь. Твоя и твоего мужа!