Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мало-помалу Саладин начал сколачивать империю. В 1174 он стал атабеком Дамаска, где поначалу правил от имени ас-Салиха. В следующие два года он дважды разбил объединенные армии Алеппо (куда после смерти отца забрали ас-Салиха) и Мосула (которым правил один из племянников Нур ад-Дина). В 1175 году Саладин взял Хомс. В 1176 году губернатор Алеппо согласился признать его своим верховным господином, а уже в 1183 году, через два года после смерти ас-Салиха, скончавшегося в возрасте всего восемнадцати лет, Саладин официально стал правителем города. Мосул держался до 1186 года, но после длительной осады его наместник тоже подчинился воле Саладина. К тому времени багдадский халиф Аббасид разрешил ему называть себя султаном Египта и Сирии — и это был не просто титул.
Султанат стал наградой Саладину не столько за победы над врагами Аллаха, сколько за победы над врагами Саладина. За те двенадцать лет, что прошли между смертью Нур ад-Дина и покорением Мосула, визирь — а затем султан — провел в общей сложности около тринадцати месяцев в стычках с франками и почти тридцать три месяца в войнах с другими мусульманами[532]. Самой серьезной угрозой, способной помешать его восхождению к вершинам власти, оказались ассасины-низариты (которые дважды чуть было его не прикончили), а также тяжелейшая болезнь — возможно, малярия, — свалившая его во время кампании по завоеванию Мосула в 1185 году и заставившая врачей опасаться за жизнь султана. Саладин еле-еле превозмог боль и лихорадку, а после болезни был очень слаб и истощен. Как бы то ни было, он выжил, а его слава опытнейшего на Ближнем Востоке полководца, лидера исламского мира, достигла пика. Более того, выздоровление наполнило Саладина желанием обратиться к задаче, которую он так долго откладывал: к уничтожению государств неверных в Иерусалиме, Триполи и Антиохии.
В 1180 году Гийом Тирский, признавая особую опасность, которую представляли для Иерусалимского королевства завоевания Саладина в Сирии, писал: «Прежде каждый [мусульманский] город имел особенного владетеля, и все они… не стояли один под другим и редко преследовали одинаковые цели, а гораздо чаще противоположные… Теперь же все соседние нам страны, по божьему попущению, соединились в руках одного»{122}[533]. Султан окружил латинские государства кольцом исламских территорий, выбраться из которого можно было лишь по морю.
Что еще хуже, государства крестоносцев были не только окружены — они были расколоты и охвачены тревожным чувством, что после разгрома Второго крестового похода Запад потерял интерес к полномасштабным экспедициям ко Гробу Господню. Конечно, каждый год по весне в Утремер прибывали корабли с паломниками и солдатами. Военные ордены пользовались небывалой популярностью и благосклонностью сильных мира сего, поскольку все чаще брали на себя обязанности по защите границ и крепостей Святой земли. Правители тоже время от времени отправлялись в личные крестовые походы, подобные походу Филиппа Эльзасского, графа Фландрии, который в 1177 году отправился на Восток, дабы искупить грех убийства любовника своей неверной жены Елизаветы, которого он забил до смерти булавой и утопил в выгребной яме[534]. Этого, однако, было недостаточно, чтобы обеспечить что-либо, кроме элементарного выживания при постепенном ослаблении.
Хотя с 1153 года, когда в мир иной ушли папа Евгений III и святой Бернард Клервоский, папский престол не раз призывал к крестовым походам, энергия крестоносного движения, казалось, дрейфовала в другом направлении. В 1153, 1157 и 1175 годах крестоносцы воевали в Испании. К тому же периоду относится появление по меньшей мере шести военных орденов, получивших от папы разрешение на деятельность на Пиренейском полуострове, среди которых были орден Калатравы (1158 г.), орден Сантьяго (1170 г.) и орден Алькантара (около 1175 г.). В 1171–1172 годах папа Александр III санкционировал очередной крестовый поход против язычников северо-восточной Европы, выпустив буллу под названием Non Parum animus noster, в которой открытым текстом заявил, что война с язычниками в Европе будет считаться столь же достойным занятием, что и война с мусульманами в Палестине и Сирии[535].
Когда Амори был жив, он неоднократно обращался к стареющему Людовику VII, королю Франции, с призывами вернуться с еще одним крестовым походом, дабы отвоевать земли, захваченные Нур ад-Дином. «Очевидно, что ваше королевство достаточно сильно, чтобы вырвать эти земли из рук неверных и истребовать их у Господа», — писал он. Еще через полгода он уже почти умолял французского короля: «Подобно фестонам на Вашем головном уборе, мы склоняемся перед Вашим величеством… не мешкайте прийти сейчас, когда нужда христианства велика, а печали его многочисленны»[536]. Челобитные на Запад писал не он один: в 1180-х годах патриарх Иерусалима Ираклий обращался ко всем архиепископам, епископам, аббатам, приорам, королям, герцогам, графам «и всем сынам Святой Церкви, которые читают это письмо», предупреждая о «бедах и несчастьях, которые, несомненно, заставят нас бежать и оставить Иерусалим»[537]. Но, несмотря на все эти настойчивые предупреждения, возрождение духа крестоносного движения 1140-х — и тем более 1090-х годов — никогда не казалось менее вероятным. Как показал Второй крестовый поход, сподвигнуть западные державы на расходы, лишения и неопределенный исход крупной совместной экспедиции в Святую землю могла лишь из ряда вон выходящая катастрофа.
Символом тающего интереса к проблемам Востока стал тот факт, что Ираклию, съездившему в Европу в 1184–1185 годах, повсюду дали от ворот поворот, несмотря на то, что в надежде уговорить какого-нибудь правителя по примеру Фулька Анжуйского прибыть в Иерусалим в качестве избранного преемника Балдуина IV он привез с собой ключи от Гроба Господня, города Иерусалима и Башни Давида. 29 января патриарх положил ключи к ногам Генриха II Плантагенета, короля Англии, герцога Нормандии, графа Анжуйского, внука короля Фулька, племянника Балдуина III и Амори и мужа (хоть и отлученного от тела) королевы-крестоносца Алиеноры Аквитанской{123}. Генрих согласился рассмотреть предложение Ираклия надеть корону, которую некогда носил его дед, но, посоветовавшись со своими баронами и епископами, решил, что в собственном королевстве проку от него будет больше, чем в дальних странах на «защите народа Востока»[538]. Он пообещал выделить Иерусалиму деньги и солдат, но не более того. Ираклий вынужден был удалиться, ворча, что Иерусалим предпочел бы водительство короля его деньгам[539].
