Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс

поддался, наконец, общественному давлению и принял крест. Клятвы крестоносца он принес в январе 1188 года, заключив мир с молодым французским королем Филиппом II Августом, который в 1180 году наследовал своему отцу Людовику VII. Два короля, находившиеся в состоянии перманентной войны, договорились оставить распри, обложить своих подданных подоходным налогом в десять процентов — так называемой десятиной Саладина — и направить эти деньги на нужды освободительной войны на Востоке. Энергичный и воинственный сын Генриха Ричард, граф Пуату — которого мир вскоре узнает под прозвищем Львиное Сердце — принял крест еще в ноябре 1187 года, на следующий же день после того, как узнал о падении Иерусалима. Как выяснится, именно Ричарду суждено будет возглавить английскую армию Третьего крестового похода: король Генрих скончается 6 июля 1189 года в замке Шинон.

Как и подобало человеку с таким прозвищем и такими родителями, Ричард был ярким персонажем. Если верить идеализированному описанию, сделанному после его смерти автором хроники Itinerarium Peregrinorum, он был «высок, изящного телосложения; волосы у него были цвета среднего между рыжим и золотистым; все члены его были гибкими и прямыми. Руки у него были довольно длинными, что очень удобно, когда вынимаешь меч из ножен и орудуешь им». Во главе своего войска он ехал верхом — писал тот же автор, — в красной шапочке во фламандском стиле, тунике из алой парчи и плаще, расшитом маленькими серебряными полумесяцами и сияющими солнцами. «Вид его услаждал взор»[566]. Менее восторженные хронисты отмечали, что на самом деле Ричард отличался бледностью, лишним весом и страдал от язв и лихорадок[567]. Все, однако, сходились во мнении, что он обожал и умел воевать и воевал что есть мочи с подросткового возраста до последнего дня жизни. Гиральд Камбрийский писал, что энергия переполняла Ричарда так, что его буквально била нервная дрожь, «и вместе с ним дрожал и трясся весь мир»[568]. История позвала его в нужный момент, и Ричард ответил на призыв всей душой.

3 сентября Ричард короновался и немедленно принялся распродавать с молотка государственные должности и имущество короны, собирая средства для крестового похода. Одновременно королевские чиновники лихорадочно скупали необходимые для долгого путешествия товары: сотни тысяч соленых свиных туш, головки сыра, бобы, галеты, бурдюки с вином и бочки эля, фураж для лошадей, подковы и гвозди, наконечники для стрел и арбалетные болты[569]. По Британским островам разъезжали проповедники, агитируя самых умелых ратников вступать в войско: курсируя по Уэльсу, архиепископ Кентерберийский Балдуин Фордский набрал около трех тысяч солдат[570].

Нетерпение Ричарда, рвавшегося крушить неверных, оказалось заразительным, и англичане несколько месяцев терроризировали местных евреев: погромы начались в день коронации Ричарда и достигли пика в Йорке в марте 1190 года, когда толпа заживо сожгла несколько сотен иудеев, укрывшихся в городском замке как будто бы под защитой короля. Многие повторили судьбу Бенедикта из Йорка, которого толпа догнала на улице, избила и препроводила в церковь для принудительного крещения[571]. «Пролив кровь, [народ] отправил кровопийцев в ад», — писал Ричард из Девайзеса[572].

Такая неистовая ксенофобия в качестве реакции на крестовый поход потрясает — и при этом отражает дух времени. Агрессия, ненависть и оргиастические проявления личной и коллективной жестокости были такими же неотъемлемыми чертами сборов в крестовый поход, как и религиозное благочестие. В 1190 году лихорадка крестовых походов, усиленная потерей города Христа, пронеслась по западным королевствам. Рассказывали, что монахи снимали сутаны и убегали воевать. Миряне подстрекали друг друга вступать в войско. «Великое множество мужчин посылали один другому шерсть и прялки, намекая, что ежели кто не присоединится к этому военному предприятию, то годится он разве что для женской работы, — писал автор Itinerarium Perigrinorum. — Жены убеждали отправиться в поход своих мужей, матери — сыновей, и печалило их лишь то, что сами они, из-за слабости своего пола, не могут пойти с ними»[573]. Как показывает история Маргарет из Беверли, образ слабых женщин, прощающихся со своими доблестными мужчинами, — не столько факт, сколько преувеличение, но все-таки это был устойчивый и распространенный мотив. Вот отрывок из песни тех времен, рассказывающий, как рвется сердце крестоносца, которому пришлось оставить дом и любимую и отправиться на священную войну:

Коль для тебя, о милосердный Боже, Придется мне покинуть ту, что всех дороже, Пообещай нам радость вечную в раю — Мне вместе с ней — по милости твоей. Пусть будет так любовь ее сильна, Чтоб не забыла обо мне она, когда не будет долго от меня вестей[574].

Время грустных прощаний настало летом 1190 года, когда первые английские корабли приготовились выйти в море из Дартмута. Английский король в то время уже находился на континенте вместе с Филиппом Французским. 4 июля, в третью годовщину битвы при Хаттине, оба короля во главе своих армий покинули Лион. И тот и другой направлялись на юг, но каждый шел своей дорогой. В отличие от немецкого императора, Ричард и Филипп решили добираться до Святой земли морем, французы — из Генуи, а Ричард и его войско — из Марселя. Они договорились встретиться на Сицилии, и уже оттуда двигаться дальше. Под ногами их армий дрожала земля[575].

На Сицилии жила младшая дочь Генриха II Иоанна. Брата Ричарда она не видела больше десяти лет. Его воспитывали как будущего правителя французских и английских владений семейства Плантагенетов. Ее же в возрасте одиннадцати лет выдали замуж за сицилийского короля Вильгельма II Доброго, сына и наследника Вильгельма I. Сам Вильгельм I был человеком пугающего вида, носил густую черную бороду и отличался такой силой, что ему ничего не стоило согнуть две подковы сразу. Вильгельм II, в отличие от отца, не был ни силачом, ни воином, зато активно поддерживал движение крестоносцев[576]. В 1170-х годах сицилийский флот Вильгельма II атаковал Саладина в Александрии и Ифрикии. Каждое лето он посылал свои галеры патрулировать морские пути и охранять корабли паломников, а после падения Иерусалима приказал своему адмиралу Маргарито из Бриндизи (продолжателю дела amirratus amirratorum Георгия Антиохийского) обеспечить поддержку с моря