Бунт Хаус - Калли Харт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Черный, угрюмый, темно-синий, серый и белый. Помню, когда мы с Кариной ворвались в дом, я подумала, что все картины внизу похожи на бушующие, злые бури. В них не было ни точки фокусировки, ни объекта съемки, но я чувствовала исходящее от них волнение даже в темноте. Эта картина очень далека от тех произведений искусства, которые висят на стенах первого этажа. В этой картине определенно есть объект... и этот объект — я.
Широкие, плоские, размашистые мазки составляют линии моего туловища и плеч, но детали моей шеи и лица более тонкие и нежные. Половина картины выглядит так, как будто она была сделана быстро, сердито, обиженными мазками, в то время как другая половина выглядит так, как будто были приложены большая забота и усилия, чтобы тщательно обвести каждую мельчайшую деталь.
На картине я не улыбаюсь. Я сижу на диване, цветочный принт на ткани размазался и расплылся позади меня. Беспорядок и путаница форм и узоров прямо за моей головой подсказывает мне, где я нахожусь — сижу под гравюрой Густава Климта «Поцелуй», которая висит в кабинете доктора Фитцпатрика. Я смотрю в сторону, линия подбородка жесткая, как будто я сжимаю челюсть, и в моих глазах есть отстраненный, агрессивный свет, который заставляет меня выглядеть жестко. Свирепо.
— Ты мне больше нравилась, когда злилась. В самом начале, — говорит Рэн. Он стоит в дверях, небрежно скрестив руки на груди, и смотрит на меня с еще одним непроницаемым, непостижимым выражением лица. — Но теперь я уже точно не знаю. Мне нравится видеть, как ты улыбаешься, но так тебя трудно нарисовать.
— Почему? — Это слово прозвучало как шепот. Один единственный порыв воздуха пронёсшийся мимо моих губ.
— Потому что ты никогда не улыбалась мне, малышка Эль. Я мог украсть те моменты, когда ты выглядела сердитой, когда ты не смотрела, потому что они были знакомы. Я заслужил гнев и ненависть, которые ты носила в себе. Но когда ты смеешься вместе с Кариной или улыбаешься кому-то, кого ты даже не знаешь, когда они проходят мимо тебя в коридоре... — Он качает головой. — Я не владею этими моментами. Они мне не принадлежат. Я совершенно уверен, что не имею права брать их и делать своими собственными.
— Я даже не знала, что ты рисуешь, — шепчу я.
Он выгибает темную бровь, склонив голову набок.
— Разве?
— Э-э, да. Знала. Не знаю, почему я это сказал. Я просто…
— Ты не знаешь, что делать. Ты не знаешь, как себя чувствовать. Ты боишься правды и того, что она может означать. Низ — это верх, а верх — это низ…
В его устах это звучит так запутанно, но он как будто читает мои мысли.
— Да. Именно так, — соглашаюсь я.
Рэн входит в комнату, приближаясь медленными шагами, которые, кажется, предназначены для того, чтобы дать мне время среагировать и убежать. Я стою как вкопанная, не смея дышать, пока он подбирается все ближе и ближе. Он останавливается, достаточно близко, чтобы его рука коснулась моей, когда подходит, чтобы встать перед картиной, его острые зеленые глаза оценивают его работу с холодной отстраненностью.
— Я не люблю рисовать людей, — тихо говорит он. — Независимо от того, насколько хорошо я улавливаю их сходство, я всегда проецирую на них свои собственные эмоции. Они всегда заканчивают тем, что злятся и готовы к драке. — Он дотрагивается кончиками пальцев до глубокой борозды, которую нарисовал между моими бровями, потирая её, как будто он мог бы ослабить напряжение, которое он создал на моем лице.
— Знаешь, тебе не следовало приходить сюда, — жестко говорит он. — Это не безопасное место для таких, как ты.
— Таких, как я? Боже, я же не какая-то слабая, жалкая, беззащитная девочка, которая не может сама о себе позаботиться. Думаю, горло Пакса это подтвердит. И вообще, это твой дом. Что не так? Я должна волноваться за свою безопасность?
— Да! — Он звучит раздраженно. Выглядит тоже. Проведя руками по волосам, он отворачивается от картины и направляется к своей кровати. — Я не могу объяснить тебе это, Элоди. Это... это чертовски сложно, и я не должен был преследовать тебя так, как я это делал, но я придурок, ясно? Я не знаю, как лучше поступать с другими людьми.
С трудом сдерживаясь, сжимая каждый мускул своего тела, я собираю остатки храбрости и задаю вопрос, ради которого пришла сюда.
— Ты исчез, Рэн. Ты исчез на целых три дня без всяких объяснений. Ты собираешься сказать мне, где ты был?
Он медленно качает головой, глядя на свои руки.
— Нет. Не думаю, что это было бы хорошей идеей.
Вау. Он действительно ничего мне не скажет?
— Ты... ты был с девушками? Поэтому ты не хочешь говорить?
В уголках его рта появляется легкая улыбка.
— А если так, ты бы ревновала?
Меня убивает то, что я позволяю себе спрашивать об этом. Меня убивает то, что сейчас он выглядит таким чертовски довольным собой. Я только что обнажила мягкую, уязвимую часть себя. Обнажила свою шею, открыв себя ему, и теперь у него есть все, что нужно, чтобы разорвать мое горло.
— Просто ответь на мой вопрос, Рэн.
Все еще сияя от удовольствия, он посасывает нижнюю губу и снова качает головой.
— Нет, малышка Эль, других девушек не было.
Облегчение должно быть самым последним, что я должна чувствовать, но оно поднимается во мне неосознанно.
— Ладно. И что? Ты закончил со мной? Потому что обычно парни не заставляют тебя обещать провести с ними время, а потом просто растворяются в воздухе.
Рэн замирает на месте. Не поднимает глаз. Просто слегка поворачивает голову в мою сторону, его глаза полузакрыты, на лице написано смятение.
