Девочка из рода ОХара - Рита Тейлор

Филипп прекратил кататься на черной карете громадными кругами и добирался домой кратчайшим путем.

Макинтош решил, что на жалобы горожан пора откликнуться.

"Во всяком случае я могу применить силу вполне заслуженно", — думал он, возвращаясь вечером домой.

В квартале нищих, как всегда, он заметил посреди улицы кучу обывателей — обычная история — маленькая потасовка. Макинтош достал плеть со свинцовым наконечником. Хорошее дело.

Солнце светило в глаза. Закат. Маленькие домишки окружали грозного капитана, который на своем коне казался среди них великаном.

Столпившиеся, еще издали учуяли Макинтоша.

Как шавки, закричали из-за углов. — Стервятник едет!

Макинтош знал, что так его прозвали нищие трапперы. Он не обижался, наоборот, было приятно. Боятся — значит уважают.

Капитан с ходу врезался в толпу. Крики, давка, визг. Конь наступил на руку лежащего на земле человека.

"Хорошо!" Толпа бросилась врассыпную.

— Изверг, сволочь, злодей, как ты смеешь поднимаешь на свободных людей копыта своего нечестивого коня, — разорался старикашка Сэмуэль.

Он стал жертвой кобылы капитана. Макинтош захохотал ему прямо в лицо.

— Что? Получил, отребье! Не будешь больше рукой своей размахивать.

Сэмуэль заплакал и по лицу его потекли крупные детские слезы.

Старик, как ребенок, замахал слабой рукой.

— Ты, Макинтош, доездишься на своей кобыле.

Капитан захохотал еще громче и занес над ним руку с плетью. Сэмуэль отскочил в сторону, кругом него стояли люди — они мешали.

Кажется у старика от боли началась истерика. Он крикнул:

— Я тебе покажу, Макинтош! Я все расскажу Батлеру, как ты его уволок, когда он брякнулся оземь.

Капитан окаменел. Руки его опустились. Он через силу заставил себя улыбнуться. Но конь его встал как вкопанный.

— Это все, что ты можешь сказать? — он был доволен своим грозным тоном. — Ты хочешь напугать меня "клейменным"?

Капитан улыбнулся своей, как он думал, остроте. К Батлеру уже пристало это прозвище. Многие за глаза его так величали.

— Нет, не только я это могу сказать, — завопил Сэмуэль.

"Право, я не буду с ним больше церемониться", — решил Макинтош.

"Найду где-нибудь на обочине пьяным, свяжу, и отвезу за город. Пусть шакалы съедят".

Старик не унимался.

— Ты думаешь, я не знаю, почему его конь на дыбы взвился? Мне Пит вчера рассказал, как ты его заставил засунуть колючку под хвост жеребца Батлера. Ты ему сказал, что хочешь посмеяться над Батлером, как он посмеялся над тобой, когда заставил бегать по порту в поисках несуществующих трупов. Мне Пит сказал, что он тебе не простит, что ты его заставил обмануть Батлера. Потому что Батлер его благодетель. Если он тебя в аду встретит, — а больше ему с тобой встретится негде, — он тебе обязательно накостыляет.

Может быть этот монолог более всего раздосадовал Макинтоша. Не то, чтобы ад замаячил перед ним в ближайшей перспективе и ему стало страшно. Просто плохо было то, что мерзавец Сэмуэль кричал об этом днем и открыто. Волной могли пойти слухи.

"Я пристрелю его, — подумал Макинтош. — Или затопчу конем. Насмерть. Чтобы крови больше выдавилось."

Сэмуэль кажется понял, что пора накладывать в штаны. Толпа вокруг него разбежалась.

— Испугались шакалы?! Все равно задавлю.

Сэмуэль побледнел и стал пятиться, пробуя добраться до стены дома, чтобы обезопасить себя с тыла.

Макинтош поднял лошадь на дыбы.

"Теперь ему уже не придется пить любимый виски. Я ударю ему копытом в лицо".

Конь прыгнул на Сэмуэля. И его копыто опустилось на ногу старика. Глаза Сэмуэля вылезли из орбит.

"Похоже он понял, что теперь ему смерть. Близкая".

Макинтошу понравилось, что напоследок Сэмуэль испугался.

"В рай он уже не попадет. Во всяком случае местный священник так об этом говорит".

"Кто перед смертью боится — попадает не вверх, а вниз".

— Не будешь мерзавец языком трясти, — пробормотал Макинтош.

И тут что-то обожгло его глаза. И он не сразу понял, что один из них вытекает. Макинтош оглянулся в ужасе, злой и опасный, как бешенный пес. Он был готов рвать на куски любого. Перед ним на коне сидел Батлер.

Возмездие

Напротив Макинтоша на коне сидел Батлер. Одна его рука была на перевязи. Он ничего не говорил. В здоровой руке он держал огромный бычий хлыст, которым крестьяне на пашнях погоняют волов. Тремя ударами такого хлыста можно распороть человека до внутренних органов, насмерть.

В воздухе повисла тишина.

Узкая улочка, окруженная двухэтажными хибарками. Из печных труб домишек перестал струиться дым. Столпившиеся обыватели подумали, что это сцена из Страшного суда. Два ангела смерти стоят друг напротив друга.

Батлер молчал. Он давал осознать Макинтошу положение дел. Рука Макинтоша потянулась к пистолету. Хлыст в руке Батлера взвился быстрее. Как змея, метнулся к Макинтошу и обвился вокруг запястья капитана. Макинтош закричал.

Ему стало нестерпимо больно, его руку вырывали с корнем, вытягивали из плеча, и капитан упал с коня.

Лицо Батлера напоминало маску — белое, и в глазах не огонь — пламя; даже не пламя — месть.

Он дернул хлыст и тот сполз с запястья Макинтоша, которое оказалась разодрано до кости. Бравый капитан попробовал тут же вскочить на ноги.

Батлер пнул его в грудь сапогом и капитан упал снова, из горла его раздалось глухое рычание, он вскочил и кинулся опять на Батлера, пробуя ухватить его за сапог. Батлер успел поднять своего жеребца на дыбы и Макинтош с размаху налетел на копыта коня грудью, как на барьер — и упал. Изо рта у него потекла струйка крови.

Батлер спрыгнул с коня и методично, как метроном, начал сечь по лицу, по плечам Макинтоша, который посмотрел в глаза Батлера — и впервые понял, что умеет бояться.

— Батлер, — прошептал он, — я тебе мстил за старое. Я тебя не убивал — ты меня первый опозорил. Я тебе отомстил, Батлер. Мы квиты. Отпусти меня, Батлер.

Это было зря: просить пощады у Батлера. Ведь у огня пощады не просят.

Он был человеком, пока хлестал Макинтоша, а когда тот запросил пощады — стал безразличным как пожар в степи, что не знает, кого он жжет: деревья или землю.

Но тем не менее он прекратил сечь капитана и сказал:

— Хорошо. — Губы его искривились в улыбке, — Сейчас мы поедем к площади "В честь основания нашего города".

В Саванне так называлась глиняная пыльная площадка в центре города.

— И там ты это повторишь, а потом публично попросишь у меня прощения.

— Батлер, Батлер! За что просить прощения? Я тебе мстил! Я имел право! Я капитан — по праву в этом городе.

Батлер одной рукой поднял с земли Макинтоша, а притянул его к себе: за уши, поближе, к самому лицу. Макинтош замолк. Он еще ни разу не замолкал, если начинал орать, а сегодня его этому научили.

Притихшая толпа смотрела и в ужасе молчала. Батлер тихо-тихо сказал, но это все расслышали: — Помолчи, а-а?

И Макинтош согласно кивнул головой.

А Батлер достал острый тесак и смахнул кончик носа Макинтоша. Лицо капитана окрасилось кровью! Все!

— Если ты не будешь просить у меня прощения, я буду тебя резать дальше, — спокойно проговорил Батлер.

У Макинтоша наступил шок. Батлер достал виски, и прижег нос капитана.

— Обычно я это делаю с мочками ушей, — шепотом проговорил Батлер, — но ради тебя я пошел на новацию. Ты ведь тоже любишь это мудрое французское слово: "новация".

Батлер толкнул перед собой Макинтоша, вскочил на коня. Макинтоша никто не держал, и прежде чем капитан что-то смог понять Батлер наотмашь — по его спине — хлыстом, и скомандовал.

— Вперед! Вперед! И только сверни в сторону, нет, ты только сверни в сторону! В ту же секунду ты — не капитан, ты — дерьмо! Бывшее Макинтош, как напишут на могиле.

Они выбрались на центральную улицу города. Батлер гнал плетью Макинтоша перед собой, а когда капитан от боли начал выть, крикнул ему:

— Теперь похвастайся своим согражданам, как ты мне клеймо выжигал!

И Батлер, как полоумный, захохотал во все горло.

Кричал и хохотал!

Случайные прохожие не просто останавливались. Они немели.

И так эти двое добрались до площади, на которой стоял банк Харвея, салун Красотки Уотлинг, дом судьи, и два общественных туалета.

Батлер загнал Макинтоша на деревянную трибуну — с нее выступали ораторы на всяческих торжествах — Батлер заорал:

— Я хотел, чтобы ты сказал всем, здесь присутствующим, какой страшный грех я совершил, и как ты отмстил мне за него, справедливо отомстил!

У Макинтоша еще продолжается шок, он покорно залез на трибуну и начал орать, о том, как Батлер над ним — представителем власти, издевался и как его обманывал. Это распалило Макинтоша, буквально довело до кипения, он вошел в раж, брызгал слюной, а Батлер с дьявольским хохотом спрашивал его: