Начало династии - Виктория Холт

— Таково распоряжение папы.

— Папа поступил мудро, — сказал Генрих со смехом.

— Я должен ему повиноваться.

— Но ты с ним не согласен, не так ли?

— Я полагал, что поступаю правильно.

— Но теперь думаешь иначе. Так лучше. Ты мне поклянешься в абсолютном повиновении.

— Да, ибо папа указал, что только такое мое заявление позволит сохранить ваше королевское достоинство и вы тогда не предпримете шагов по изменению статуса церкви.

— Ты обещаешь это, Томас?

— Да, милорд.

— Хорошо. Ты клянешься мне в этом один на один, но поскольку свое неповиновение ты объявил принародно, так же принародно ты должен принести эту клятву. Прощай, Томас. Скоро увидимся. Свою присягу покорности ты принесешь в Кларендоне, я призову тебя, когда будет надо.

Еще не пришел вызов короля явиться в Кларендон, а Томаса стали терзать сомнения. Папа находится в трудном положении; он повелел ему прийти к королю с повинной, опасаясь нажить в нем врага. Не надо было слушаться папу! Он знает Генриха как никто другой. За годы пребывания на посту канцлера и в многочисленных совместных поездках и походах он досконально изучил натуру короля. Если ему чего-то захотелось, он будет добиваться этого всеми возможными способами. Будет лгать, хитрить, драться и грозить, но своего добьется. Он ни перед чем не останавливается, а теперь решил поставить на колени своего бывшего канцлера. Решил показать Томасу, кто из них двоих важнее. Так всегда происходило в их играх и шутках. Генрих любил достойного противника, это прибавляло ему славы победителя.

Обещанию короля не вмешиваться в дела церкви верить нельзя. Конечно, его цель именно такова. Он желает видеть церковь покорной, как собака. Ему надо, чтобы она служила государству. На словах он может выражать почтение папе, но каждый архиепископ и епископ должны твердо знать, кто в стране истинный хозяин.

Долгие часы Томас молился на коленях. У него изнеженное роскошью тело, и грубая власяница терзала его плоть. Он терпел страдание в надежде, что это поможет искупить грехи и даст ему милость Божью. Он поминал свою гордыню и свою радость от жизни, какую ведут люди благородного происхождения. Припоминались ему богатые одеяния, подбитые мехом плащи, бархатные камзолы, удовольствие сознавать себя другом короля. Все это земное тщеславие! Не за него ли приходится сейчас отвечать?

Став архиепископом Кентерберийским, Томас во многом изменился. Он понял пагубность роскоши и отказался от нее. Припоминалось ему, как он пытался уклониться от высокого сана: он знал, что это положит конец его беззаботной жизни.

Но судьба рассудила иначе, и он твердо стал на путь святости.

Томас верил, что Господь укажет ему, как вести себя в Кларендоне, ибо понимал: плохо ли, хорошо ли, но все должно решиться там.

И вот этот день настал. На возвышении в большом зале сидит король. По левую его руку — девятилетний сын Генрих. При виде архиепископа глаза мальчика загорелись, и сердце Томаса обдало благодарным теплом: тут есть любящая его душа. Томас не видит глаз Генриха, но знает, что король украдкой внимательно следит за ним.

Как примат церкви Томас садится по правую руку короля: у него второй по важности пост в государстве. В зале присутствуют все епископы, и среди них архиепископ Йоркский Роджер де Понт Левек. Роджер не скрывает радости. Он хорошо помнит, хоть и давно это было, как в окружении Теобальда появился один ученик невысокого происхождения и быстро завоевал расположение старого архиепископа, какого тот никому больше не оказывал. Что только не предпринимал ревнивый Роджер, чтобы изгнать Томаса; дважды ему удавалось это, но дважды Томас возвращался и с каждым разом занимал все более высокое положение. Когда Роджер узнал, что король подружился с ненавистным ему человеком, зависть его стала нестерпимой. В народе говорили тогда: король любит своего канцлера как больше никого на свете.

И вот наступил час триумфа короля. Все собравшиеся понимали, что станут свидетелями публичного унижения бывшего фаворита. Но были в зале умудренные и цельные по натуре люди, которые глубоко сочувствовали Томасу. Один из них — епископ Уинчестерский Генрих, брат старого короля Стефана, человек в молодости очень честолюбивый, но с годами понявший суетность жизни. Он хорошо знал как короля, так и Томаса. Граф Лестер и Ричард де Луси — два других честных человека и верные слуги короля. Они не возражали королю, но им тоже не хотелось видеть унижение такого человека, как Томас Беккет. Они понимали его мотивы, одобряли его поступки и искренне сожалели, что приходится присутствовать на таком собрании.

Если Томас знал короля, то и король знал Томаса. Король хорошо понимал, что Томас уступил ему вынужденно, как служитель церкви, обязанный повиноваться указанию папы. «Ты попался, Томас! — думал король. — Ты оказался в ловушке, потому что твой слабый папа дрожит за свою шкуру. Но теперь ты сожалеешь о данном слове. И ты можешь отказаться от присяги при народе. Я знаю тебя. Знаю твое красноречие. Знаю, как ты можешь переубеждать. Но посмотри вокруг, Томас. Ты видишь мою вооруженную стражу. И все ее видят. Все знают, зачем стражники здесь. Нет в зале человека, который бы осмелился ослушаться короля, Томас. Если только не считать тебя. Подумай хорошенько, Томас!»

Король сам открыл собрание:

— Архиепископ Кентерберийский пришел сюда, чтобы перед всеми дать обещание беспрекословно служить королю.

Томас поднялся с места и сказал:

— Милорд, я даю слово служить своему королю, когда это не противоречит моему долгу перед церковью.

Лицо Генриха побагровело, глаза налились кровью, всех, кроме Томаса, охватил страх. А Томас испытывал чувство радости: он поступил так, как считает правильным. Он боялся, что при народе может дрогнуть, но все обошлось, его укрепил Господь.

Генрих дал свободу своему гневу. Он так был взбешен, что ничего не мог сказать толком, а только осыпал архиепископа бранью. Томас побледнел, но оставался спокоен, как будто он не слышал резких слов короля. Он и в самом деле не слышал, а думал: «Это лишь первый шаг. Пусть будет, что будет. Если это означает смерть, то скорую, и я умру за Господа и Божью церковь».

Король внезапно вскочил и выбежал из зала. Его сын бросил испуганный взгляд на Томаса и последовал за отцом. Томас поймал насмешливый взгляд архиепископа Йоркского, не скрывавшего свою радость.

Беккет отправился в свои покои, чтобы все обдумать и молить Бога о поддержке продолжить так, как начал. Вскоре к нему пожаловали Джоселин, епископ из Солсбери, и Роджер, епископ Уорсестерский.