Песня светлячков - Дж. А. Редмирски

Шлепаю ее по щекам, сдавливаю их. Приникнув к ее губам, пробую вдохнуть туда воздух. Но я не умею делать искусственное дыхание рот в рот. Слезы мешают мне смотреть. Не могу дышать. Легкие превратились в куски цемента.

Ее руки безмятежно раскинуты по поверхности воды. Темные волосы, сейчас совсем черные, колышутся, словно водоросли. На ее бледном лице – никаких признаков жизни. Глаза закрыты, словно она всего лишь спит. Я без конца выкрикиваю ее имя. Меня прерывают только собственные судорожные рыдания. Я прижимаю ее тело к себе… и это все, что я могу сделать.

– Нет! Слышите, нет!

Я уже не кричу. Я вою.

За спиной слышатся голоса, но приглушенно, будто из-за стеклянной стены. Эту стену возвел мой разум. В темноте пляшут лучи фонариков. Они приближаются, но все это я вижу краешком глаза. Я могу смотреть только на безжизненное тело Брей.

Не знаю, как мне это удалось… во всяком случае, не помню своих действий. Я обнаруживаю, что сижу на берегу пруда, прижимая к себе Брей. Ее ноги вытянуты. Ступни по-прежнему остаются в воде. Я плачу, уткнувшись в ее мокрые волосы. Сжимаю ее с такой силой, что она обязательно должна очнуться и потребовать это прекратить.

– Зачем? – повторяю я, раскачиваясь из стороны в сторону. – Зачем ты это сделала? Зачем ты это сделала?

Светящиеся точки становятся ближе и ярче, а голоса – громче.

Голоса требуют, чтобы я выпустил Брей из рук. Но я не хочу. Не могу. Я хочу умереть вместе с ней.

– У нее бьется сердце, – вдруг слышу среди этого хаоса голосов и слепящих лучей света. – Бьется сердце.

Падаю на мокрую землю и смотрю в вечернее небо. Мое сердце тоже постепенно начинает биться. Легкие снова наполняются воздухом. Но я парализован. Все это время я считал, что по-прежнему держу Брей в своих объятиях и мы с ней в месте смотрим на звезды. Нет. Я лежу на боку. Один. Сколько же времени я так пролежал? Секунды? Минуты? Часы? Дни? Не понимаю разницы. Моя щека прижата к земле. Я смотрю на пастбище. Травинка почти упирается мне в глаз. Я тянусь и выдергиваю ее. Линия горизонта едва различима во тьме. А вокруг неторопливо вспыхивают и гаснут зеленовато-желтые огоньки. Один из них совсем близко. Зажегся. Погас. Зажегся. Погас. И всегда – на новом месте.

– Элиас? – окликает меня мужской голос с провинциальным акцентом. – Элиас Клайн?

Светлячок упархивает.

Я переворачиваюсь на спину и вижу мистера Парсона. Его коричневые ботинки, клетчатую рубашку с короткими рукавами, заправленную в старомодные джинсы.

– Элиас, нам надо ехать. Поедешь со мной? – спрашивает он спокойным хрипловатым голосом.

От мистера Парсона пахнет одеколоном «Олд спайс».

– Надо ехать в больницу, – говорит он.

Я заперт внутри себя. Слышу его слова, но не могу ответить. Более того, я не могу сдвинуться с места.

– Дай-ка, парень, я тебе помогу.

Он берет меня за руки. Я не возражаю. На это у меня нет сил.

Через несколько минут уже сижу на переднем сиденье его старенького пикапа «шевроле». Моя голова упирается в стекло окошка. В салоне пахнет старой вытертой кожей, бензином и металлом.

Мистер Парсон что-то говорит, но я настолько слаб, что даже не могу повернуть к нему голову.

– А я ведь всегда знал, что вы с Брейел Бэйтс шастали на мой пруд. И в детстве, и потом. Я не возражал. Только бы вы ничего не ломали и не портили.

Грунтовая дорога, по которой мы едем, сменяется гравийной, а потом и асфальтовой. Я могу думать только о Брей. Единственное лицо, которое я вижу, – ее лицо. Ее безжизненное лицо с закрытыми глазами, погруженное в воду. Заставляю себя смотреть на ее лицо. В наказание за то, что не предвидел беды и не оказался возле пруда раньше.

– Помню, был вечерок, – продолжает мистер Парсон. – Мой пес куда-то запропастился, я и пошел его искать. Забрел на пастбище, и вдруг – на тебе. Вы с нею лежите, как два щенка, и спите себе. Бегали, бегали и заснули.

Мистер Парсон усмехается. Я чувствую на себе его взгляд.

– Правда, моя миссис все боялась, что вы на нашем пастбище не только по траве бегаете да в пруду купаетесь. Хотела пожаловаться вашим родителям. Но я ей сказал: «Не суйся не в свое дело. А наябедничаешь – будешь сама косилку по пастбищу гонять».

Он громко смеется.

Мой разум снова выключается из реальной действительности. Остается только Брей. Я вспоминаю все хорошее, что у нас было. Каждое счастливое мгновение, когда мы смеялись и веселились. Вспоминаю наше совместное прошлое. И так – всю дорогу, пока едем в больницу. Когда пикап останавливается возле отделения экстренной помощи, я уже плохо понимаю, где нахожусь.

Не помню, как выбираюсь из пикапа. Наверное, тоже с помощью мистера Парсона. За автоматическими стеклянными дверями – ярко освещенный вестибюль. Мне страшно в них входить.

Двери раздвигаются, выпуская Райен. За нею я вижу свою мать.

– Элиас! – вскрикивает мать и бросается ко мне. – Дорогой, я тебе так сочувствую. Как это ужасно!

Она обнимает меня своими худенькими руками. Я почему-то продолжаю думать о том, как мне удалось выбраться из пикапа.

Боюсь спросить у матери, почему она мне сочувствует. Не хочу знать об этом.

У Райен заплаканное лицо. Щеки мокры от слез и потому блестят. В руке она комкает бумажный платок. Тянется с намерением меня обнять. Мне хочется, чтобы и она, и мать оставили меня в покое, но сил сказать им об этом у меня нет.

Сижу в комнате ожидания. Как после вестибюля я попал сюда – тоже не знаю. Мой взгляд упирается в кремовые плитки пола. Сейчас они мокрые и грязные от моих ботинок, в которых до сих пор хлюпает вода. Наклоняюсь вперед, сцепляю пальцы и зажимаю их между коленей. Мать и Райен тоже здесь, но кто слева от меня, а кто справа, я не знаю. Мне здесь все противно, все раздражает. Запах стерильности, пластмассовая мебель, этот пол. Еще сильнее цепляет попискивание медицинской аппаратуры, доносящееся из палат. Оно просто бьет мне по нервам. Мимо кто-то проходит. Я лишь слышу поскрипывание подошв. Под потолком щелкает динамик интеркома. За высоким окном крутятся красные мигалки подъехавшей машины «скорой помощи».

Кто-то кладет мне на колено руку. Не очень понимаю, чья это рука, но потом слышу голос матери. Значит, рука тоже ее.

– Малыш, ты сделал все, что смог.

Меня обжигает боль в ее голосе. Она пытается подготовить меня к худшему? Или просто старается успокоить?

Продолжаю смотреть в пол.

Проходит еще сколько-то времени. Сколько – я не знаю. В комнату ожидания выходит медсестра и обращается к Райен.