Та, что гуляет сама по себе - Ева Софман

— Таша, смотри на меня, смотри на меня, слышишь?

…поздно…

…мгла не расстанется с ней…

…не отпустит её…

…никогда.

И стала тьма.

Где-то в маленькой детской тоненькая светловолосая девушка обмякла на руках мужчины в чёрных одеждах. Безжизненно откинула голову, разметав кончики волос по деревянному полу.

Свет лампадки разноцветьем разбился в тусклом серебре её неподвижных глаз.

…тьма.

Бархатисто-чёрная, беззвёздная, без разделений земли или неба. В них не было необходимости. Здесь не существовало пространства и не существовало времени.

Она стояла во тьме… и не боялась. В этой тьме ничего не таилось. Она не была зловещей — в ней не существовало зла или добра, она была выше этих понятий.

"…а ты когда-то боялась темноты?"

Она ничего не боялась. Здесь не было страхов. Здесь не было памяти.

Здесь был только покой.

А впереди сиял чистый, ослепительно белый свет. Не холодный, не тёплый. Не рассеивающий тьму, лишь струящийся мимо. Она видела его на своих руках, чувствовала, как он играет странными потусторонними бликами в её зрачках — и, сколько ни смотрела на этот свет, глаза к нему не привыкали.

Свет сиял в зеркале. Может, это было и не зеркало вовсе, но ей проще было думать, что это зеркало. Прямоугольное, чуть выше человеческого роста, как дверной проём.

"Свет в конце туннеля?"

Это место не могло быть реальным… но оно было таковым. Оно было куда более реальным, чем сама жизнь.

…иди ко мне…

"Кто здесь?"

…иди…

Голоса. Зовущие — из света.

…иди к нам…

…иди, и больше никогда не будет боли…

Множество голосов, сливающихся в один.

…никакой боли, никакой печали, никаких тревог…

Она не чувствовала, что двигается — но она двигалась. Вперёд. К свету.

…лишь покой, один лишь покой…

…навсегда…

Почти у самой грани, у самой черты тьмы и света…

И вдруг — чья-то ладонь, удержавшая её за руку.

— Таша, стой.

Голос — незнакомый…

— Таша, не надо. Не уходи. Останься.

Или забытый?

…не слушай его, не слушай…

…не его дело…

— Нет, моё.

Свет тянул её за рукава.

…какое тебе дело до неё и её жизни, человек?

— Я никому её не отдам. Даже тебе.

…она заслужила покой…

— Она видела слишком мало, чтобы уходить.

…но как ты можешь знать, что лучше для неё?

— Я знаю её лучше, чем ты думаешь.

…ей было бы легче уйти сейчас…

— Не всегда правильно то, что легко.

…она видела столько боли…

— Да.

…и по твоей вине тоже…

— Да.

…ты не мог её уберечь…

— Да.

…а сейчас или через несколько лет — итог ведь будет один, так не всё ли равно…

— Нет. Смерть есть плата. Наша плата за жизнь. Как и боль есть плата за право быть людьми, быть — живыми. Это сделка с тем, кто выше нас. Да, за смертью боли нет, и нет чувств, что ранят. Но там нет ничего.

…цена слишком высока…

— Нет. За наши слёзы и нашу боль нам сторицей воздаётся. Мы живём, порой страдая, но живём, и с радостью отдаём часть себя тем, кого любим. Отдаём любовью, и получаем в ответ любовь. И боль наша — от любви. Потому что теряем. И умирая, мы помним жизнь, которую прожили, и жизнь, которую подарили другим. Мы не всегда можем это понять, но, как бы дорога ни казалась цена — получаем мы всегда больше.

Голоса шумели взволнованным прибоем темноты.

…время…

— Делать выбор.

Он разжал пальцы.

…свет или тьма…

— Жизнь или смерть.

…или покой…

…выбирай…

— Выбирай, девочка.

Ослепительный свет плескался перед ней.

Она оглянулась. Совсем чуть-чуть — лишь чтобы увидеть, кто…

Тьма растворяла черноту его одежд, скрывала черты, размывала лицо. Лишь сияли небесной ясностью глаза… Отражённый свет? Должно быть. Не может ведь быть иначе…

— Ради того, что связывает нас, — тихие слова поднимались из тьмы, подобно пушинкам тёплого сияния, — останься. Идём со мной. Прошу.

Он стоял с опущенными руками и смотрел на неё. Ждал.

Время узнать, чего ты хочешь на самом деле…

Она отвела взгляд от человека за своей спиной и повернулась лицом к белому сиянию. Свет затягивал, как зыбучий песок, так близко, так заманчиво близко…

Она приняла решение. Она выбрала.

Ещё миг она смотрела на свет, впитывающийся в её зрачки.

А потом сделала шаг назад.

…всего шаг — но почему свет тут же отдалился, так быстро, так стремительно, превратившись в крошечную далёкую точку…

Исчезнув. Оставив их висеть в абсолютной тьме, в высшей степени тишины.

Она оказалась в кольце прохладных надёжных рук, прижавшись спиной к нему, широко распахнутыми глазами вглядываясь во мрак. Двигаться куда-то было бессмысленно: понятия "куда-то" просто не стало.

Сколько они висели так, в безпространстве и беззвучье — неизвестно. Но по прошествии этой неизвестности они услышали голос.

— О чём молить тебя, чего просить у тебя…

Не бесплотную и вкрадчивую часть многоголосья.

— Ты ведь всё видишь, знаешь сама…

Чуть дрожащий, ломкий.

— Посмотри мне в душу и дай ей то, что ей нужно…

Снизу?

— Ты, всё претерпевшая, премогшая — всё поймёшь…

Снизу. Из темноты, вдруг обернувшейся бездной.

— Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнёт горя…

Они стояли на краю воздуха.

— Услышь же меня, Пресветлая, в час нужды…

Но зато… появилось хоть какое-то направление, верно?

— Готова? — спросил он.

Она кивнула, поняв без слов — и шагнула вперёд.

И полетела вниз, вниз, не то падая, не то паря, теряя ощущение своего тела; не переворачиваясь, не кувыркаясь, не чувствуя биения ветра по лицу. Стоя, абсолютно вертикально — а он не выпускал её из спокойных, ненапряжённых рук.

А потом она поняла, что смотрит на виднеющийся впереди свет. Не белый, как от зеркала, а мягкий, золотистый, тёплый…

Свет, наполняющий солнечными лучами надежды.

Свет был совсем близко. Ещё мгновение — и они пролетят сквозь него…

Вот сейчас…

Свет вдруг дрогнул, мигнул, уменьшился в размерах, из всеобъемлющего став странной формы — слепяще-яркий квадрат с размытым вокруг разноцветным сиянием.

А потом Таша вдруг поняла, что уже никуда не летит, а лежит и смотрит на просачивающийся сквозь жёлтое стёклышко огонёк светильника на тумбочке.

Осознание, что ей не хватает воздуха, пришло малость с запозданием — заставив Ташу вдохнуть так глубоко и жадно, как никогда в жизни, наверное.

Молитвенный шёпот осёкся на полуслове: