Бандитский Петербург - Андрей Константинов

В первом стройотряде я женился, но мы прожили год и потом развелись. Учился я нормально, задолжностей никаких до момента непосредственного ухода из института не имел. А потом уже началось самое интересное. Меня отчислили за неуспеваемость, потому что я перестал ходить в институт. А перестал ходить в институт, потому что устроился в кафе «Роза ветров» – как тогда говорили – «стоял на воротах». Мы обеспечивали безопасность в кафе, улаживали конфликты, в общем были вышибалами. Там появлялось много интересных людей, и мы, конечно, с ними общались. Тогда мы познакомились и с Новоселовым, нынешним заместителем председателя Законодательного собрания Петербурга. Впрочем, эти знакомства были шапочные, они ни к чему не обязывали. В 1980 году я, например, перешел работать в бар «Таллин», один из самых известных тогда баров, там появлялся и Савенков, который стал позже заместителем Собчака. Мы друг друга знали, но не общались.

В то время только-только начинали открываться и расцветать первые бары. И везде спортсмены стояли на «воротах». Конечно, появились и деньги, а как следствие, и взгляды на многие вещи поменялись. Каждый день происходили какие-то конфликты, и маленькие и большие, особенно поначалу. Кстати, забавно, но ведь действительно я устраивался на работу с трудовой книжкой колхозника. Почти все мои знакомые и друзья прошли через школу баров – и Малышев, и Артур, и «Крупа», и Паша Кудряшов и Челюскин. Мы все варились в одном котле. Тогда ведь какие бары были популярными – «Север», «Южный», «Роза ветров». А потом еще открылся «Таллин». И вот кто работал в этих барах, все поддерживали между собой хорошие отношения, у нас была своеобразная корпоративная солидарность. Когда из института я ушел, то прописку потерял и был вынужден жениться. Но это был фиктивный брак, просто мне надо было как-то устраиваться. В «Таллине» на улице Казакова я так и проработал до первого задержания. Там была самая лучшая в городе дискотека. И туда ходили все – от студентов до партийных боссов. Вход на дискотеку был платный, билеты стоили три рубля, но некоторые платить не хотели, и нам приходилось все это урегулировывать. Дрались, конечно, но проходило без уголовщины. В те времена самым страшным оружием были палки, ножи, кастеты. А огнестрельное оружие было очень большой редкостью. Однажды случилось так, что в баре «Север» порезали ножом некоего Столярова. И тот, кто его порезал, он вроде был из компании Феоктистова. Когда это случилось, все, стоявшие на воротах в барах, собрались и стали искать обидчика. Но Феоктистова найти смогли, а того, кто ножом махал, – нет. С Феоктистовым разговор был никакой, но в конце концов того, кто порезал Столярова, посадили. Все это происходило в 1979 году, перед Олимпиадой. Сам Столяров был когда-то боксером, поэтому разбираться за него собралась очень большая компания. Но поскольку боксом занимались и многие милиционеры, то в результате они и повлияли – пусть уж лучше уголовное дело возникнет, чем люди по-своему разберутся.

Ну, а когда я перешел в «Таллин», там, конечно, возникли новые горизонты – время шло, бар был раскрученный. Там было заведено несколько уголовных дел, но не на меня, а на других работников. В конце 1984 года в Питере прогремело первое убийство – бывшего боксера Федорова. А я с ним раньше поддерживал очень тесные отношения. Убили его из обреза, а поскольку я сам выходец из деревни, да еще из такой боевой Тамбовской губернии (где до сих пор помнят об Антоновском восстании), то многие посчитали, что Федорова мог убить я. В начале 1985 года меня дернули в милицию, начали допрашивать, а потом сработали чисто по-милицейски, провели обыск дома, нашли 9 мелкокалиберных патронов. А у меня в то время уже жена была и ребенок шестимесячный. Ну, про патроны я сказал, что нашел их и принес домой, но еще нашли у меня одну бумажку, из-за которой обвинили меня в подделке документов. Бумажка-то была совсем смешная – у нас рядом с «Таллином» располагался архив КГБ. Когда прапорщики парковали там машину, у них были специальные талоны с надписью «Разрешение» и с печатью. Мы приобрели такой талон, впечатали туда, что, мол, разрешается ездить со скоростью свыше ста километров в час… Плюс ко всему вменили мне еще и две 146-х, ранее закрытых. Постаралась это все организовать целая группа товарищей, тех самых, кстати, которые собирались вместе когда-то, чтобы разобраться по Столярову. Меня, правда, предупреждали наиболее прагматичные люди из этого общества, что, мол, был разговор – хотят тебя в милицию «сливать»… В общем, повесили на меня два разбойных нападения. В первом эпизоде я якобы ограбил и избил двух мастеров спорта международного класса по борьбе. Этот эпизод полностью ушел потому, что один из этих международников в тот вечер, когда его ограбили и избили, звонил по 02 и говорил, что ограбили и избили его в милиции, в 64-м отделении. Звонок был зафиксирован, это меня и спасло. Потом парень-международник рассказывал, как его заставляли меня опознать, а он не опознавал,

Второй эпизод: там тоже кого-то избили и сняли кожаную куртку. И якобы я во всем этом участвовал. Но потом этого парня – потерпевшего – увидели в той самой кожаной куртке, которую с него якобы сняли. И статью мне поэтому изменили на хулиганку. Поэтому и судили меня за хулиганство, за хранение патронов и за поддельное удостоверение. Получил я три года строек народного хозяйства. Этапом через Ярославскую тюрьму переправили меня в Переславль-Залесский. На этапе все нормально было, правда, в Ярославской тюрьме случилось несколько конфликтных ситуаций, я там вроде как был даже организатором бунта – червивую кашу нам давали, а мы ее есть отказывались. Совсем как в фильме "Броненосец «Потемкин». Меня вообще-то должны были на химию отправить рядом с Коммунаром, но что-то не получилось. А все это время в городе ходили слухи, что на самом-то деле посадили меня за убийство Федорова. Поэтому жути было нагнано много, с тех пор так и считают, что я страшный человек.

В 1987 году я вернулся в Питер через УДО (условно-досрочное освобождение). Устроился в бар на Гражданском, 8. В том районе пол-"Зенита" жило. Мы играли в футбол с Желудковым и Ларионовым. Даже участвовали в первенстве города по мини-футболу. Заняли второе место из двухсот команд. А те, кто первое место занял, поехали на чемпионат Союза и заняли там третье место. Я в первое время никуда особо не лез, но уже в 1988 году пришли ко мне ребята, в основном земляки (но я их знал не очень давно), – и вот они предлагают, договорись, мол, чтобы мы могли иметь возможность крутить наперстки и здесь, в Питере. Я встретился с теми, кто в «Девяткино» крутил наперстки, переговорил с ними, и мы тоже начали крутить (как мы тогда говорили – «работать»). Некрасовский рынок, автовокзалы, другие места. Кстати говоря, те, кто голосовал, чтобы меня посадили, они тоже отдали свои места. А наперстки – это же настоящий станок, причем в те времена это не было уголовно наказуемым. Каждый день выбирали одного, с уже оплаченной квитанцией на пятидесятирублевый штраф. Он выходил из отделения после задержания и крутил все по новой. Доходы у нас были большими, намного больше, чем в баре. Были дни, когда мы на всех зарабатывали до десяти тысяч рублей. А в то время столько «Жигули» стоили.

Я вообще человек по природе своей достаточно азартный и любил играть в карты. (Я знал многих интересных игроков – Оскара Павловича Гофмана, например, или Володю Мушона – его убили в этом году в Москве, он владел там сетью элитных парикмахерских «Лореаль». Мир игроков – это вообще очень интересный мир.) Однажды в 1984 году я выиграл 30 тысяч рублей. Кстати говоря, для того чтобы выиграть в карты, не обязательно хорошо играть. Главное – это элементы хитрости, на которых можно подловить партнера. Хотя на самом деле все не столько в этих элементах хитрости заключается, сколько в том, чтобы самого партнера найти такого, какого надо. Как раньше говорили – найти лоха. Однажды я заехал в один бар перед самым закрытием, сели мы играть с торгашом, девочка приготавливала нам кофе, я шепнул ей на ушко: «Ты, мол, скажи, что пора закрываться, ставить все на сигнализацию и поэтому свет нужно выключить, а оставить только аварийную лампочку». Она все так и сделала, а у торгаша, с которым я играл, были очень толстые очки, я в этих очках видел отражение карт, которые у него были на руках. Так что он даже не понял, как его обыграли. Что же касается схемы с наперстками – в «Бандитском Петербурге» написано, что якобы тогда Малышев подо мной был, но это не соответствует действительности. Я просто помог устроиться ему на работу на этот куст, а субординативно мы не были связаны с ним. Отношения у нас с ним были нормальные, я вообще человек компанейский, но близких друзей у меня не очень много, их по пальцам можно пересчитать. Правда, когда дела идут хорошо, тогда количество друзей увеличивается в геометрической прогрессии. Но это все не дружба, а так называемая дружба. Что же касается настоящих близких, то я за все годы никого не потерял, с некоторыми мы, может быть, стали видеться чуть реже. Теперь, что касается той самой исторической разборки в Девяткине, о которой тоже в «Бандитском Петербурге» написано. Там все ведь достаточно случайно вышло. Между прочим, Бройлер и Крымский, они ведь вместе были, из одного коллектива. И проблема, которая там возникла, – это была внутренняя проблема коллектива. Присутствовало там и оружие, какой-то автомат, но вовсе не Глущенко на него ходил грудью. А я вообще там отсутствовал, я спал в то время. Мне уже позже позвонили и сказали, что там произошло. В те времена никогда еще никаких «тамбовских» и «малышевских» не было. Тогда все разбивалось по «станкам», и когда некоторые «станки» перешли к нам, то не все восприняли это однозначно. После истории в Девяткине действительно началось разграничение на «тамбовских» и «малышевских», хотя через три дня после той ситуации мы встретились с Малышевым и сняли все возникшие вопросы. В Девяткине-то как получилось на самом деле – свои убили своего.