Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

— Он ищет забвения, — ответил Ификл, — а я хочу, чтобы он жил. А ещё свободы. Но моя свобода невозможна при его несвободе.

— Ты сына к нему приставил, как сиделку возле больного? — догадался Автолик.

— Да, — подтвердил Ификл, — Иолай — это я. А может даже лучше. Ванакт рано или поздно придумает, как убрать меня. Я надеюсь, Иолай, как «лучший я» убережёт Палемона.

Автолик не ответил. Налил себе вина и выпил.

— А вот ты не обязан ехать, брат, — сказал Ификл.

«Сам себе волк» только головой покачал.

* * *

Лагерь каждый день пил и жрал, как не в себя, а потому немудрено, что почти моментально его заполонили торговцы. Каждый день в Пагасах появлялись новые купеческие корабли. Были среди них и такие, на парусах которых красовались врата. Купцы из Трои. Автолик поймал себя на мысли, что ещё три дня назад его непременно уколола бы совесть. А теперь… Теперь всё равно. Да плевать на Трою, плевать на Милаванду. Он идёт в поход не за добычей. Идёт, чтобы помочь близким друзьям, братьям.

Особенно это стало важно, когда оказалось, что Пелий микенского лавагета отпускать за море не собирается. Кентавры не замирены, непримиримый вожак их, Хирон, беспокоит Иолк набегами на земли зажиточных телестов. Лавагет тут Пелию самому нужен. Пусть Ификл один едет.

Научил его такому, конечно же, Эврисфей. Ификл пришёл в ярость и на какое-то время потерял способность здраво мыслить.

Автолик вызвался разрешить сие затруднение. Снарядили ему колесницу, и он поехал в Иолк, что лежал не на самом берегу залива, а в глубине.

Проезжая вдоль наспех сколоченных торговых рядов, Автолик выхватил взглядом из толпы знакомое лицо. Ба, да это же троянец Астпил! В Микенах торговал, а теперь вот сюда перебрался. Надо бы его выгнать, а ну как шпион? С другой стороны, выгонишь — другие задумаются, чего это выгнали троянца? Потому как для всех под бдительным присмотром Ясона и Автолика разгонялась сказка, будто вся эта компания собралась для похода на север, братьям Бореадам помогать против причинившего им обиду родича, фракийского царя. Потому и Орфей-кикон сюда прибежал. Друг он братьев.

По прибытию в Иолк, «Сам себе волк» употребил всё своё красноречие, дабы убедить Пелия отпустить Палемона.

Тот упёрся рогом и переговоры затянулись на несколько дней. Четырежды Автолик отступался, чтобы обдумать свои слова. Как только не врал, каких не надавал обещаний. Соловьём заливался, что, дескать, не зря Эврисфей просил басилея Палемона придержать. Бдительность мол, усыплял. А как отбудет войско, так Палемон Пелия тюк по башке… А всё потому, что очень уж независим Пелий, очень уж дерзок. Не верит ванакт, что Иолк Микенам покорен. А уж как ванакт мнителен, так это всем известно. Слушал его басилей, а потом в одиночестве терзался сомнениями. И сдался. Продавил Автолик своё, и вернулся в Пагасы с Палемоном и Иолаем в самый канун отплытия…

…Чтобы в шатре Ификла наткнуться на Миухетти, мило с ним беседующую.

— Ты… как здесь? Я же говорил не приезжать!

— Я пока-что не жена тебе, чтобы ты мной командовал! — вскинулась Миухетти, — сочла вот нужным и приехала.

— Критянка! — усмехнулся Палемон и толкнул Иолая в плечо, — пойдём-ка, парень, Ясона найдём, да перетрём с ним кой о чём.

Они удалились. Амфитея направилась следом.

— Ты куда? — удивился Автолик.

— С ними пойду. Мне с Палемоном поговорить надо. И вообще я его не видела несколько месяцев.

— А меня? — начал закипать Автолик.

— Тебя я вечером ещё увижу, — она почесала его заросшую щетиной щёку, будто кота приласкала. И удалилась.

«Сам себе волк» остался стоять столбом, обалдело глядя ей вслед.

Ификл усмехнулся и потянулся к столику за вином.

— Давно она здесь? — наконец спросил Автолик.

— Вот, как ты уехал, она сразу и появилась, — ответил Ификл.

— Зачем?

— Кто ж её знает? Она, как ты слышал, женщина свободная. И к тому же не только критянка. Горючая смесь. К ней с углём и на десять шагов не подходи — мигом вспыхнет. Опять же — целый посол великого царства. Привыкай.

— К этому невозможно привыкнуть, — буркнул Автолик, — но что-то же она говорит?

— Говорит, — кивнул Ификл, — но непонятное. И ведёт себя странно.

— Как?

— Ну… Чуть ли не первым делом спросила у меня, где стоит шатёр Тесея.

— Зачем он ей?

— Она же посол. Этот ваш лекарь, кстати, тоже с ней приехал. Вот я и решил, что они говорить с Тесеем хотят. Как-никак целый басилей и не из захудалых каких-нибудь. Но говорить с ним ни она, ни лекарь не стали.

— Зачем же спрашивала?

— Не знаю. Сходила, посмотрела. И всё. Назад пришла чернее тучи, я полдня её разговорить не мог. Да в общем толком и не разговорил. Залезла в свою раковину.

— Это она может, — кивнул Автолик, — а дальше что?

Ификл протянул и ему чашу.

— Будешь?

Автолик помотал головой.

— А я выпью. Дальше, брат, она начала меня уговаривать уехать.

— Уехать?

— Ну да. Вот бросить всё и уехать. Куда глаза глядят. Я сначала подумал, что она боится, будто мы Трою не осилим, и сознался, куда на самом деле идём. Но она не успокоилась. Вернее, сначала успокоилась, но ненадолго. Потолкалась по лагерю, с купцами разными о чём-то долго тёрла, особенно с одним тканеторговцем из Сидона. Потом опять принялась уговаривать.

— С тканеторговцем? — нахмурился Автолик.

— Да вроде. Я за ней не слежу.

— Не следишь, значит? А если её тут…

— Ничего тут ей не сделается! — резко ответил Ификл, а потом, помолчав немного, добавил мягче, — ну, сказать по правде, поначалу наши-то, конечно, возбудились. Девок для утех тут полно, но они же просто… Ну девки. А тут такое диво. Наши-то головорезы, в большинстве своём таких женщин и не видывали никогда, по горам да лесам дремучим сидючи. Аталанта их, конечно, тоже впечатлила, но она же своя в доску. Ну, ты понимаешь. Опять же, только Мелеагру даёт. А тут такое явление.

— И что? — мрачно спросил Автолик.

— Намеревались Амфитею за задницу пощупать. Так я их упредил и сам пощупал некоторых особо борзых за разные места, отчего войско наше немного уменьшилось. А этому лекарю вашему работёнки прибавилось.

— А он зачем приехал?

— Не знаю. Даже в голову не пришло спросить.

— И что потом?

— Ничего, — пожал плечами Ификл, — наступила тишь да гладь. Все вдруг стали с ней очень обходительны. «Госпожой» величают. Орфей ей стихи слагает, и даже «златоуст» Большой из себя выдавил что-то навроде — «каллипига». Восхищение выразил, короче.

— Это да, — усмехнулся Автолик, — для